Юля Лемеш - Убить эмо
– С папой. Он на хвоста приятелю сел. Там еще девчонка будет. Малявка. На год младше меня, – взрослого Митьку явно не вдохновляла возможность провести время, играя с таким ничтожеством.
– А мама?
– Ей соленая вода не нравится.
Знать бы, что ей вообще нравится. Не мама, а клубок пресмыкающихся. Никуда она не поедет. Чтоб страдать без нормального отпуска. А обвинит в этом меня.
– Если бы не Стася, я бы точно поехала, – громко провозгласила мама, стоя в коридоре.
Удобная дислокация. Вроде как к папе обращается, но чтоб и дочь не забывала, какая она свинья. Понимая абсурдность своего демарша, я все‑таки крикнула.
– Я вполне пару недель смогу прожить без вас. Мама мигом очутилась у моей двери:
– И таскать сюда своего наркомана!
– Да не буду я никого сюда таскать! Хочешь, оставь ключи соседке или тетке. Пусть проверяют хоть по сто раз на дню.
– А днем проверять нечего. Днем такие дела не делаются! А по ночам другие нормальные люди спят. Так что этот номер не пройдет.
Интересно, когда я дотяну до маминого возраста, я тоже буду считать, что «такие дела» делаются только по ночам? Причем только не «нормальными». Потому что «другие нормальные люди» спят, вместо того чтобы заниматься «такими делами». И как только они исхитрились нас с Митькой зачать? Уму непостижимо.
– Ну и фиг с тобой. Парься в городе. Так всю жизнь перед телевизором просидишь до старости. А потом и вспомнить будет нечего.
Фыркнув, мама, чтоб было что вспоминать в старости, гордо удалилась тиранить папу. Который никак не мог самостоятельно найти свои единственные ветхозаветные плавки.
– Лучше новые купи, – вмешалась я в их спор, сопровождающийся заглядыванием в странные для плавок места типа полки с кастрюлями и коробок с обувью.
– Вот еще. Они еще совсем прочные. Сейчас таких не купить, – папина привязанность к своим вещам иногда зашкаливает.
Найденные в коробке среди зимних шапок драгоценные трусы прямо у нас на глазах доедала моль.
– Она ж синтетику не жрет? – ужаснулся обескураженный папа.
– А ты ее пожалей, у нее животик, наверное, болит, – ехидничала я. – Мама, своди его в магазин, не то он попросит тебя их заштопать.
Впервые со мной согласились. Более того, они признали Митькино право на первые в жизни настоящие купальные трусики. Он взвизгнул от восторга, но, пристыженный отвешенным подзатыльником, тут же умолк.
– Если будешь себя громко вести, ничего не купим, – пригрозила мама.
Только что у меня на глазах мама прихлопнула Митькину эмоцию радости.
– Что ты надулся как мышь на крупу? Я не пойду с мальчиком, у которого кислая рожа.
Бац! Вторую эмоцию постигла участь первой.
И они ушли, неся равнодушные лица как вывески, на которых забыли написать текст.
* * *
Папа со счастливым Митькой укатили на машине приятеля. Который никак не смог уговорить свою маленькую дочь выйти поздороваться. Митька презрительно надувал губы и изображал бывалого путешественника, когда тащил свою тяжелую сумку. Из которой торчали ракетки для бадминтона.
Мама что‑то неразборчиво кричала мне вслед, а я пошла к Кириллу.
Мы решили, что нашим отношениям недостает настоящего классического свидания. Кирилл сначала хотел повести меня в ресторан, но мы передумали. Точнее – я. Мне было бы там неуютно. У меня даже пузо разволновалось от страха перед неизвестным для меня заведением. Хотя я нарядилась по такому особенному случаю. Новые туфли, новое платье. Но все равно боязно, а вдруг официант начнет на меня коситься, что, мол, голодранка, приперлась? Я испугалась, что я покажусь Кириллу неловкой и зажатой. Он‑то привычный в таких местах.
– Ну и ладно, – легко передумал Кирилл. – Лучше поехали ко мне. Тетка с дядей у друзей на даче расслабляются.
От романтического свидания остался букет роз на длиннющих ножках. Остальное можно смело отнести к «таким делам», которыми, по маминому мнению, занимаются по ночам. Хотя вечером я все‑таки вернулась домой.
– Розы? Откуда? Этот подарил? По какому случаю?
«Этот» еще не отошел от входной двери, у которой мы так долго прощались.
– Мама, прекрати.
– Ты мне рот не затыкай. Кто ты, чтоб мне указывать?
– Я тебе дочь, если ты еще не забыла. Помахав Кириллу на прощание, я затворила за собой дверь. Мне не хотелось бы, чтоб он услышал, как ругается моя мама. Я‑то уже привыкла, а он наверняка не готов к такой ненависти.
– И что дальше? Беременность. Мать‑одиночка. Нам на шею. Ты морду не вороти. Я не дура, по лицу вижу, чем вы занимались.
– В прошлый раз ты тоже была не дура. Когда к врачу меня тащила. Я тогда чуть с собой не покончила.
Пока я ставила цветы в воду, мама обдумывала услышанное. У нее было время, чтоб выбрать нужную тактику. И она как всегда сделала не те выводы из моих слов.
– Склонность к суициду – признак больной психики. Я давно за тобой замечала. Ты – ненормальная, Стася.
– Ага. Это все объясняет. А может, это наследственное?
– Пререкаемся? Ну‑ну. Разнузданность, перепады настроения, хамство, нежелание жить как все… Ты больна. Тебя лечить надо. Тех, кто пробовал покончить с собой, ставят на учет в психушку. Я, как только эти твои обведенные глаза увидела, сразу все поняла. Девочка, которая хочет выглядеть больной, здоровой быть не может.
– Я здорова!
– Вот. Снова. Ты кричишь! И запомни, нет здоровых, есть не обследованные. Мы просто отправим тебя на обследование. А там пусть врачи решают, как и что.
– Это наследственное, – упрямо твердила я. – Мама, я им такого про тебя навру, что мало не покажется. Они и тебя запакуют. Прикинь, папа возвращается, а мы обе в дурдоме! Красота.
Ей пришлось снова взять тайм‑аут, чтоб найти достойный ответ.
– А я им сразу скажу, что у тебя склонность к патологическому вранью. Мне поверят. Я взрослая.
– Вот в этом все и дело. Ты – взрослая. И считаешь, что возраст дает тебе право изгаляться надо мной как фашистке. Ты со стороны на себя посмотри! Это ты ничтожество, а не я. Ты просрала свою жизнь и теперь нашла кого‑то, над кем можно безнаказанно издеваться. Отстань по‑хорошему. Я тебя очень прошу.
У меня немного болел низ живота. И страшно хотелось лечь. А тут мама с ее доставучестью.
– А я вчера вечером заглянула в интернет, где ваши эмо языки чешут. Это была последняя капля моего терпения! Там сплошной мат‑перемат и откровенный дебилизм. Скопище слабоумных идиотиков! Урод на уродке и уродом погоняет! И после всего этого ты думаешь, что я поверю, что у тебя в порядке с головой? Я при отце ничего говорить не хотела. Он бы расстроился. И эти отвратительные ругательства! Как у вас совести хватает такое печатать?
Привет от Дочечки случился не вовремя. Нашла бы – убила бы. Сука ты, Дочечка. Если бы не твои говеные перлы, мама бы так не осатанела.
В больницу меня не сдали. Но и разговаривать прекратили. Мама объявила мне бойкот. Она точно знала, что я не переношу, когда она молчит. Но не теперь. Теперь меня такой расклад полностью устраивает.
Раньше я всегда старалась ее понять, оправдать ее, доискаться до причин грубости. Впрочем, у меня и тогда не очень получалось. Теперь мне по барабану. Что мне за дело до нее? У меня своих проблем хватает. Если ей в жизни не повезло, пусть сама разбирается. Быть может, решится поменять хоть что‑то. Работу, например. А в мои дела не лезет. Хватит. Натерпелись.
Для меня теперь главным было одно – как скоро мы снова будем вместе с Кириллом. Родичи снова ошивались дома, а ставить при них защелку на дверь было неудобно. Некстати вспомнился Сурикат с его завистью к свободным хатам, ошивающийся по подворотням. Спрашивать у знакомых, когда у них будет свободна квартира, мне показалось неудобным.
– Давай свою берлогу снимем? – предложил Кирилл.
– Было бы здорово. Только как ты думаешь, нам сдадут?
– Почему нет. Деньги есть, так что я срочно начинаю искать. Лучше поблизости от твоего дома, чтоб потом быстрее возвращаться.
Появилась надежда. Для меня она казалась несбыточной, но Кирилл так активно обзванивал агентства, что казалось, все получится. Надо только немного подождать.
В молчаливом состоянии взаимной неприязни прошло три дня. И каждый день мама долго с кем‑то разговаривала по телефону. Прячась от меня в ванной.
Детский сад, и только. Будто я подслушивать стану. Хотя мне было интересно, с кем она базарит. У нее после общения с таинственным собеседником был торжествующе‑заговорщический вид.
На четвертый день ей кто‑то позвонил с утра пораньше, и она умчалась как ошпаренная. Я уже проснулась, но не стала выяснять, куда она так мчится. Я просто лежала в постели и думала о Кирилле.
* * *
– Еле успел. Их еще нет?
