Пол Теру - Моя другая жизнь
— А где Уолтер Ван Беллами? — спросила леди Макс.
Он исчез — испарился по дороге, но леди Макс рассмеялась и заявила, что это вполне в его духе.
— Он же чокнутый. Причем не на шутку.
В кабинет со скучающим видом вошел официант-француз в чересчур облегающей сорочке, волосы у него были влажные, лицо горело; раздав нам меню, он с пародийным французским акцентом перечислил фирменные блюда дня и те, которые уже кончились.
— Вы уж простите, — сказала Пиппа, — но меню мне подали липкое. Противно, сил нет.
Скорчив гримасу, она вернула меню официанту, который явно обиделся.
— Не принесете ли хорошего вина? — обратилась к нему леди Макс. — Ваше фирменное вино подается в залапанном графине и по вкусу напоминает лак для ногтей. Две бутылки «Мерсо», даже три, и подайте их сразу.
— Когда я пью «Мерсо», у меня возникает ощущение, что я вступаю в атмосферу «L'Etranger»[40] Камю, — заметил, обращаясь ко мне, Хивидж.
Леди Макс тем временем продолжала давать указания официанту. Сидя во главе стола, она превратилась в деловитую, внимательную хозяйку. Властная сила чувствовалась в ее позе, в поднятом подбородке, в повороте корпуса — словно наэлектризованная, она чутко реагировала на каждую реплику и была сама любезность.
Вино разлили по бокалам, и официант вынул свой блокнот:
— А кг'оме того, сегодня имеем свежий омаг'. В меню их, пг'авда, нет.
— Да у них не настоящие омары, — сказала леди Макс, содрогнувшись, будто от оскорбления. — Всего лишь жалкие маленькие бесцветные шотландские лангусты.
В ответ официант лишь щелкнул шариковой ручкой.
— Зато паштет из креветок у них превосходный.
Мы дружно заказали паштет из креветок.
— И рагу из зайца, — добавила леди Макс и, облизнувшись, пробормотала французское название блюда.
— Civet de lièvre, — педантично чеканя слоги, произнес Хивидж.
Слушая его, я подумал, — англичане — нация педантов; вечно-то они вас поправляют и сами себя за это ненавидят, потому что сознание собственной правоты — довольно-таки пресное удовольствие.
Улыбнувшись Хивиджу — весьма неодобрительно, — леди Макс сказала:
— Здесь его готовят с каштанами.
Большинство собравшихся, кроме Пиппы, тоже заказало рагу, а Пиппа объявила, что она вегетарианка. Услышав ее слова, Марвуд раздраженно заворчал. Пиппа возбужденно посовещалась с официантом и в конце концов заказала овощное рагу.
— И я принесу вам овощной гарнир на выбор.
— А это уж на ваше усмотрение, — сказала леди Макс. Она закурила сигарету и отпустила официанта, ведьминским жестом швыряя в него пальцами клочья дыма. — Шуму много, а на деле ни словечку верить нельзя.
Все принялись болтать с соседями по столу, как вдруг Пиппа громко обратилась к леди Макс:
— И часто вы здесь ужинаете?
— А что такое ужин? Еда такая? — поинтересовалась леди Макс.
Пиппа вкратце объяснила, что значит это слово.
— Но ведь это же обед, правда? — сказала леди Макс.
— Рабочий люд называет это ужином, — объяснил Марвуд.
— Обожаю этот эвфемизм: «рабочий люд», — отозвалась леди Макс.
Официант принялся обносить всех паштетом из креветок — пузырчатой розовой пастой в керамических мисочках — и возле каждого поставил тарелку со стопкой поджаренных хлебцев.
Мы принялись намазывать пасту на хлеб, а леди Макс, продолжая курить, заметила:
— Терпеть не могу, когда мой заказ выполняют немедленно. В этом есть что-то оскорбительное, и у меня всегда закрадывается подозрение, что приличной еды тут не жди.
— А я прихожу к такому же мнению, когда меню липнет к рукам, — сказала Пиппа.
— У них чай — это полноценная еда. Ланч они называют «обедом», — продолжал свое Марвуд. — Я знаю это от моих помощников. У них непременно бывает что-то «на третье».
— Вот уж удивительная публика, — сказала леди Макс. — Я всегда считала, что придумывание таких странных названий для обычного приема пищи — это просто способ сэкономить на еде.
— А еще, — во всеуслышание объявил Хивидж, — они ходят исключительно «в туалет».
Он достиг той степени опьянения, когда человек глупеет и норовит подколоть окружающих, но это подкалывание вскоре приобретает жестокий, а потом и садистский характер.
— Я имею в виду рабочий люд.
В улыбке леди Макс читалось отвращение. Она сказала:
— Терпеть не могу этого слова. Неужели кто-нибудь в самом деле им пользуется?
Чтобы доставить удовольствие хозяйке, мы все, кроме Пиппы, рассмеялись, как будто никто из нас и вправду его не употребляет.
— «Туалеты» — почти полная анаграмма слова «алеуты», — сказал мистер Лаш, но никто его не услышал, потому что Марвуд снова начал возмущаться:
— А еще ненавижу, когда говорят «будем здоровы».
Услышав это, вернее, недослышав, Хивидж воскликнул: «Будем здоровы!» — и осушил свой бокал.
Глядя на меня, леди Макс сказала:
— Обожаю выражение «белая шваль»[41]. Американцы мастаки по части ярких оборотов речи. Как вы думаете, нам удастся ввести его в здешний обиход?
— Извините, но я нахожу весь этот разговор крайне оскорбительным, — заявила Пиппа.
Перегнувшись через меня, Марвуд приблизил лицо к лицу Пиппы и сказал:
— Мисс «Мелкая буржуазка, о чем она сама прекрасно знает» сейчас снова пытается стать праведной пролетаркой, да?
— А вы научились прекрасно разбираться во всех тонкостях классовой структуры — благодаря вашим помощничкам, конечно, — отпарировала Пиппа. Она часто моргала, но уступать не собиралась.
— Да, и гораздо лучше, чем склонны признать некоторые второразрядные рецензенты, — сказал Марвуд, не оставляя сомнений в том, что Пиппа написала на один из его романов весьма критическую рецензию.
— Кто-то, кажется, продавщица на днях сказала мне: «Не стоит благодарности», — промолвила леди Макс, завершая боевую ничью между Марвудом и Пиппой.
— Что за дурацкое американское выражение, — заметил Хивидж.
— Желаю удачно провести день[42], — сказал мистер Лаш жене.
— Извини, у меня другие планы, — откликнулась она.
Однако никто не обратил внимания на их диалог, потому что леди Макс в это время говорила:
— «Не стоит благодарности» вовсе не дурацкое выражение, это очень даже толковый ответ. А вот в Англии скажешь кому-нибудь «большое спасибо», и собеседник буркнет что-то невразумительное или просто пожует губами.
— Полагаю, оно ничем не хуже, чем «prego»[43], — сказал Хивидж — И менее сомнительно, чем «bitte»[44]. Весьма напоминает русское «пожалста».
— Мы не поняли, — сказал мистер Лаш.
— Да, и благодаря своей счастливой многозначности принадлежит к очень удобным речениям вроде «нам вас очень недостает», — сказала леди Макс и улыбнулась мне.
Тут принесли рагу из зайца — в глиняных горшочках, под слоем тушеной моркови и каштанов в густом коричневом соусе. Официант, вздыхая, сновал взад и вперед, расставляя блюда с овощами; когда он обслуживал меня, от его тела пахнуло потом и жаром, было слышно, как он нетерпеливо отдувается.
— Принесите еще вина, — распорядилась леди Макс.
— Спасибо за заказ, — произнес официант.
— Не стоит благодарности, — откликнулась леди Макс. — Вот видите? — бросила она нам.
Мы все еще дискутировали языковые вопросы. Обсуждали правильное произношение таких английских названий, как Марилебон, Теоболдз и Чамли. Все это делается ради меня, догадался я.
Мистер Лаш назвал по буквам длиннющее слово, а затем произнес его: «Фаншо».
Марвуд усмехнулся и сказал:
— У меня тоже есть словечко: «Вулсфардизуорти». Знаете, как на самом деле читается?
— Вулси[45], — обронила Пиппа, устремив на него холодный взгляд.
— Мой дедушка многое произносил на американский манер, — сказала леди Макс, опять посматривая на меня.
— Как поживает ваша дочка Аллегра? — угодливо, почти подобострастно спросил Марвуд.
— Цветет, — ответила леди Макс. — Этот дуралей мистер Дайпай — во всяком случае, я его так называю — по-прежнему за ней волочится. Повез ее на прием в посольство, так она нарочно надела прозрачное кружевное платье, а под ним — в чем мать родила. Мусульмане жутко возмутились, а у него глаза и зубы разгорелись. Он даже не подозревает, что ей всего шестнадцать. Вот остолоп!
— Она может им увлечься, — заметил Марвуд.
— Что ж, значит, старине Дайпаю повезет. Но этому не бывать. Слишком уж Аллегра бессердечна. Все они теперь такие. Поэтому я за нее не беспокоюсь. Пусть сама разбирается. И я знаю, как она воспринимает всю эту историю. В ее возрасте за мной увивался Бутби.
— А он разве был не гомосек? — спросил Хивидж.
