Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2010)
Маяковский:
Все чаще думаю —
не поставить ли лучше
точку пули в своем конце.
В этом отношении не была исключением и Марина Цветаева, в 1939 году она писала:
О, черная гора,
Затмившая весь свет!
Пора — пора — пора
Творцу вернуть билет.
Отказываюсь — быть.
В Бедламе нелюдей
Отказываюсь — жить.
С волками площадей
Отказываюсь — выть.
С акулами равнин
Отказываюсь плыть
Вниз — по теченью спин.
Не надо мне ни дыр
Ушных, ни вещих глаз.
На Твой безумный мир
Ответ один — отказ.
Так вот, в книге “Охотник вверх ногами” я впервые обнаружил прямой ответ на такой вопрос: что именно послужило непосредственным поводом самоубийства Марины Ивановны Цветаевой?
Хенкин пишет:
“Историю эту я слышал от Маклярского. Мне ее глухо подтвердила через несколько лет Аля. Но быстро перестала об этом говорить.
Сразу по приезде Марины Ивановны в Елабугу вызвал ее к себе местный уполномоченный НКВД и предложил „помогать”.
Провинциальный чекист рассудил, вероятно, так: женщина приехала из Парижа — значит, в Елабуге ей плохо. Раз плохо, к ней будут льнуть недовольные. Начнутся разговоры, которые позволят всегда „выявить врагов”, то есть состряпать дело. А может быть, пришло в Елабугу „дело” семьи Эфрон с указанием на увязанность ее с „органами”. Не знаю.
Рассказывая мне об этом, Миша Маклярский честил хама чекиста из Елабуги, не сумевшего деликатно подойти, изящно завербовать, и следил зорко за моей реакцией…”
Алей именовалась дочь Цветаевой — Ариадна Сергеевна Эфрон.
А про Мишу Маклярского следует сказать подробнее. В послевоенные годы он был преуспевающим киносценаристом, а до войны служил на Лубянке и был непосредственным начальником Хенкина.
Один из приятелей моего друга Георгия Вайнера — юрист Александр Иванович Орьев начинал свой путь все на той же Лубянке. И вот он вспоминал, что незадолго до того, как его арестовали и отправили в лагерь, в их подразделении появился молодой, обаятельный сотрудник Миша Маклярский.
Орьев рассказывал Вайнеру и такую историю. Уже освободившись из заключения, он встретил в центре Москвы своего бывшего коллегу по лубянскому ведомству, который тоже свое отсидел. Они разговорились, речь зашла о бывших товарищах… Орьев сказал:
— А вот за кого я рад, это за Мишу Маклярского… Видишь, вот афиша — фильм по его сценарию…
На это собеседник ответил:
— Саша, если бы ты знал, как Миша Маклярский бил меня на допросах, чтобы получить показания против тебя, ты бы меньше радовался его успехам…
Где-то я прочел примерно такую фразу Ариадны Эфрон:
— Моя мать дважды переломила свою жизнь. Первый раз — когда уехала к отцу из Советского Союза в эмиграцию, а второй — когда вслед за ним вернулась из Парижа в Москву.
Это можно дополнить: Сергей Эфрон погубил себя и всю свою семью, когда согласился стать и стал платным агентом Лубянки.
Но вернусь к книжке Кирилла Хенкина. Из нее кроме всего прочего я узнал, как звали того пса, которого безвестный московский пьяница принял за медведя: у него была кличка — Миня.
То обстоятельство, что шпион Вильям Фишер был известен всему миру под именем Рудольфа Абеля, позволило мне высказать такое предположение: немец-шпион Зорге в реальности не существовал.
В Японии работал советский агент, по национальности — русский, а по фамилии Зорганов.
Когда я жил на сельском приходе, утро мое начиналось с того, что я включал отечественную радиостанцию “Маяк” с единственной целью — услышать прогноз погоды. Их выпуск длился пять минут, а в конце была “метеосводка”. Но этому предшествовало столько хвастовства и наглого вранья, что я невольно приходил в раздражение. А если притом выяснялось, что погода будет неблагоприятная, моя всегдашняя неприязнь к советской власти приобретала более острую форму.
Как-то, будучи в Москве, я заговорил об этом с Георгием Вайнером.
— Мне, — говорю, — даже как-то совестно. Ведь в том, что погода стоит плохая, большевики вроде бы и не виноваты.
— Виноваты, — отвечал мой друг, — они во всем виноваты…
В те годы я иногда произносил такую шутку:
— Я — не свЯщенник, я свЕщенник… Все время путешествую нагруженный, с вещами.
На приход я возил мясо, сыр, колбасу… А оттуда в Москву — грибы, варенье, свежие овощи…
В Москве неподалеку от моего дома располагался главный в нашей округе продовольственный магазин, и я свел знакомство с тамошними продавцами. Подружился я и с самим директором, это был весьма представительный мужчина, звали его Михаил Михайлович Храмов.
Я, бывало, ему говорил:
— Поскольку у вас такая фамилия, вы должны помогать нам, попам…
И он мне ни в чем никогда не отказывал.
Иногда в Москву за продовольствием приезжали мои друзья-священники — братья Иван и Павел Кравченки, Николай Старк…
Вот мы вдвоем или втроем спускаемся в подвал магазина — туда, где разделывают туши. Вместо приветствия я произношу собственного изобретения поговорку:
— Попы — как клопы: где один — там тысячи…
Реплика вызывает восторг, и через пятнадцать минут мы удаляемся, нагруженные качественным мясом.
Помню и такой случай. В нашем магазине в тот день мяса вообще не было, а ко мне должны были прийти гости, и требовалось угощение.
Тогда я пошел в другой магазин, он был при рынке.
Продавцы мне объяснили, как найти мясников. Я спустился в подвал и довольно долго шел по темному коридору… Наконец увидел открытую дверь…
Войдя, я сказал:
— Мужики, мне надо килограмма два-три мяса без костей…
Последовала пауза.
Затем один из мясников (их было трое) произнес:
— А почем я знаю, что ты — не из ОБХСС?
— Дурак, — сказал я ему, — ты когда-нибудь видал мента с бородой?
И мне тут же продали прекрасное мясо.
И еще один эпизод, чтобы закончить “мясную тему”.
Из ближайшей к моему приходу деревни мне принесли кусок свежей телятины. Я мясо упаковал и отправился в Москву. А по дороге заехал в Ярославский собор и там встретился с отцом Николаем Старком. Я сообщил ему, что еду в Москву, и, между прочим, упомянул, что у меня в сумке — телятина.
Он посмотрел на меня с удивлением и сказал:
— Ты откуда — куда мясо возишь?!
До того, как междугородняя телефонная связь стала автоматической, ее, как помним, осуществляли телефонистки. У тебя дома раздавался звонок, и женский голос выкликал:
— Москва!.. Москва!.. Вас Тула вызывает…
После такого предисловия станет понятной забавная реплика, которую мне в свое время довелось услышать на Центральной телефонной станции в Ярославле. Брежнев скончался в восемьдесят втором году, и тогда же его именем назвали город Набережные Челны. А через два года
в мир иной ушел его преемник — Андропов, и в его честь был наименован Рыбинск…
Так вот в восемьдесят пятом году я слышал, как ярославская телефонистка кричит в микрофон:
— Брежнев!.. Брежнев!.. Вас Андропов вызывает!..
И притом, напомню, оба — покойники.
О телефонистках вспоминает В. А. Успенский:
— Да и внутригородскую связь первоначально обслуживали, конечно же, телефонистки. В ряде телефонных узлов Москвы так было еще в конце 1940-х годов, а то и позже. У абонентов этих узлов стояли телефонные аппараты без диска, и, вместо того чтобы нужный номер набрать, надо было сказать его телефонистке. А кнопочных аппаратов тогда вообще не было. Скажем, у моего друга Миши Поливанова, жившего тогда на Летниковской улице, был телефон В1-96-05. Ведь когда телефонные номера в Москве были шестизначными, то первая цифра заменялась русской буквой, и на циферблате рядом с цифрой 3 располагалась буква В, третья по счету в алфавите. Жил я тогда в Тихвинском переулке, и на телефонном аппарате был диск, при помощи которого и набирался номер Поливанова. А вот в квартире нашего общего друга Жени Левитина в Дегтярном переулке аппарат был без диска. В этой квартире я должен был поднять трубку и произнести: “Кировская один, девять, шесть, ноль, пять”. Потому что телефонные номера, начинающиеся с буквы “В”, относились к Кировскому телефонному узлу. Буква “Г” означала Арбатский, “Д” — Миусский, “К” — Центральный узел, и надо было произносить, соответственно, “Арбат”, “Миуссы”, “Центр”; произносить “Киров” было не принято. В первые годы существования телефонов — в царское и в раннее советское время — полагалось сперва сказать что-нибудь любезное вроде “Барышня, прошу” и потом уже нужный номер. На что телефонная барышня отвечала: “Даю”. Рассказывают, что через некоторое время оказалось, что петербургская телефонная сеть перегружена несостоявшимися соединениями. Потому что многие абоненты брали телефонную трубку только для того, чтобы услышать слово “даю”, произнесенное молодым женским голосом, — после чего отъединялись. Тогда барышням разрешили вместо короткого “даю” отвечать более длинно: “Соединяю”. На мой взгляд, кстати, характер человека отражается в тех начальных словах, которыми он дает знать звонящему, что он трубку снял и готов слушать. Одни говорят “да”, другие — “алло” (но чаще “алле”, а то и “але”), третьи — “слушаю”, четвертые — “слушаю вас”, пятые — “я к вашим услугам”. Я знавал и такого, кто говорил:
