Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 10 2010)
Двор был удручающе пуст. Только в ветвях сутулой березы трепыхались два пакета. Тимка огляделся и вдруг увидел вокруг себя тот самый тихий ужас , о котором так часто твердила Маша. Он всегда поправлял ее: не тихий, а дикий, разве может ужас быть тихим? Ужас, он ведь — у-у-у-у какой!
И вот тут, в тени четырех черных бараков, Тимка внезапно ощутил: может. И это гораздо хуже, чем дикий. Но что страшнее всего, двор, где шевелился тихий ужас , был при этом вполне обычным, разве немного слишком мусорным и скучным.
“Куда же она запропастилась? Маша-растеряша!” — подумал он, пытаясь досадой заглушить сосущую тревогу.
Мимо пробежал пес, на длинной шерсти гроздьями висели тополиные почки. Пыль вилась волчком, пытаясь оторвать от земли сплющенный окурок. Из подъезда пахнуло чем-то мясным, и Тимку немедленно замутило. На ватных, как во сне, ногах он доковылял до сломанной скамейки и присел на краешек.
Липкая дремота, похожая на манную кашу, которой их пичкали в детском саду, залила его мысли, залепила душу. Тимка клевал носом и даже не мог бояться.
“Наверное, когда я спал, — вяло думал он, — они сожрали мой мозг. И теперь я тоже превращусь в собаку. А Маша? Может, это была она — в тополиных почках?”
Хлопнула дверь. Тимка с трудом расцепил веки. Почтальонша волокла за руку вчерашнюю немую, у которой они спрашивали дорогу.
— На вот тебе кавалера, гуляй с ним. — Галина водрузила девчонку на другой край лавки.
— Как ее зовут? — сонно поинтересовался Тимка.
— Никак! Гадюка и есть гадюка!
— Такого имени не бывает! — запротестовал он.
— А это ты слышал? — сдавив двумя пальцами щеки девочки, Галина рывком подняла к себе ее лицо и насильно заглянула в отсутствующие глаза.
Девочка дернулась и издала страшный гортанный шип. Она будто кричала без голоса, как в кошмаре.
— Ладно, играйте. — Галина отпустила девочку и медленно поплыла на почту.
Тимка глядел на колыхание ее широкой спины, и на глаза снова наплывала дремота. Чтобы не заснуть, он соскочил с лавки и отправился гулять. Попытался спуститься к реке, но наткнулся сначала на гору мусора, а чуть поодаль — на чьи-то грязные пятки, торчавшие из стоптанных ботинок. В кусте сирени, куда тянулись поросшие рыжей шерстью ноги, раздавалось сонное бормотание.
Тимка вернулся во двор. Девочка-змея все так же сидела на лавке и смотрела в землю.
— Пойдем, — потянул он ее за руку. — Вдвоем как-то лучше.
Не упираясь, она спустилась и пошла следом. Но стоило Тимке, ненавидевшему ходить парами, отпустить ее, остановилась посреди двора.
— Ну что ж. Придется тебя таскать за собой повсюду, — вздохнул Тимка и внезапной острой молнией вспомнил Машу, которая тоже так говорила, когда он наотрез отказывался идти в сад.
Он побежал вдоль заводской стены, волоча за собой безропотное создание и понемногу привыкая к мысли, что Маша больше не вернется и он теперь будет в этом страшном мире один.
Неожиданно в заборе обнаружилась дырка. Тимка забрался в нее, втащил свою обузу , как иногда называла его Маша , и перевел дыхание.
Здесь почему-то тихий ужас кончался . Переплетались ветвями высоченные кусты, качалась крапива выше его ростом, громоздились таинственные железяки.
В глубине джунглей, разросшихся на территории бывшего кирпичного завода “Пролетарская Свобода”, они наткнулись на странное сооружение, не похожее на остальные постройки. Стены его закруглялись кверху, узкие окна были закрыты ставнями.
Тимка довольно быстро нашел подходящий лаз, подсадил девочку-змею, которую про себя уже окрестил Таней в честь своей детсадовской любви, и сам забрался следом. Внутри странного дома стоял земляной дух — сырой и холодный. На стенах угадывались полустертые рисунки, изображавшие бородатых людей в длинных ночных рубашках. Сводчатый потолок плыл головокружительно высоко, почти как небо. Для большего сходства кто-то нарисовал на нем облака и белых птиц с человеческими лицами. Там в узком солнечном луче порхала целая стая бабочек, и все вокруг было наполнено шумом их крыльев.
Тимка вернулся к Тане, которую оставил в коридоре. Та стояла лицом к стене. Он хотел повести ее дальше, но она вдруг зашипела.
— Гадюка, — обиделся Тимка. — На меня-то зачем? Я ж не взрослый.
Он погулял еще, поймал бабочку на окне и вернулся к Тане.
— Там за углом, — съехидничал он, — такая же, как ты, нарисована, да еще с крыльями и перепонками на лапах!
Девочка-змея не шелохнулась. Тимка от скуки стал разглядывать картинку на Таниной стене. Там был нарисован молодой взрослый в синем до полу платье и с книгой в руках. Лицо его почему-то казалось знакомым.
— Это, наверное, самый главный, — рассудил Тимка, — видишь, они на него все смотрят.
Когда они выбрались наружу, солнце стояло высоко-высоко. И Тимка вдруг понял, что все обойдется. Он помчался во двор, волоча за собой Таню. Прошлогодние листья шуршали у нее под сандалиями, и ему казалось, что сзади действительно вьется змея.
Еще издали он увидел Машу. Она сидела на сломанной скамейке и ревела в три ручья. Рядом горой громоздилась почтальонша.
— Где вы были?! — хором закричали они обе.
— На заводе, — важно сообщил Тимка. — Там люди в ночных рубашках.
— Ну что мне с ним делать?! — засмеялась Маша сквозь слезы.
— Пороть, — лаконично ответила Галина и потащила девочку-змею за собой к бараку.
— Ну а ты где была? — сурово спросил Тимка.
— За билетами ходила, — всхлипнула Маша. — Домой сегодня поедем.
Разговоры
Разумов Петр Анатольевич — поэт, арт-критик. Родился в Ленинграде в 1979 году. Окончил филологический факультет РГПУ им. А. И. Герцена. Автор сборника стихов “Ловушка” (2008) и сборника эссе “Мысли, полные ярости” (2010). Публиковался в журналах “Зинзивер”, “Футурум АРТ”, “Дети Ра”, “Акт”, “НоМИ”, “Воздух” и в других изданиях. За самиздатскую книгу стихов “Заложник” (2006) удостоен премии “Пропилеи”. Живет в Санкт-Петербурге. В “Новом мире” со стихами выступает впервые.
В подборке сохранена авторская пунктуация.
Разговор Маяковского с рабочими
— Мы пьяны этим миром, мы стоим у станка
Связь со словом проблематична, она тонка
Зачем бередишь, зачем, сомнений полон, пришёл к нам?
Мы глухи и деятельны, как океанские волны
Нам морок миров, разбуженных сердцем твоим
Невыносим
— Будьте как дети, учившиеся языку
Руки выньте из промасленных рукавиц
Ропщите, не каждому мужику
Доверит Партия нести строку
Доверит Партия души рабов своих
Не ошибается тот, кто хочет быть выше птиц
— Учитель, гремящий зубом стальным
Стройный хор речей твоих ясен,
Но только возможно ль ужиться с ним?
Ведь желание большего рождается в буржуазном теле,
А мы рабочие, мы в поте и копоти, мы при деле
Наших аорт не перегрызёт Слово твоё
Мы как один в бессознательном порыве горим, мы творим бытиё
— Негоже гнушаться труб ангельских, заливающихся обильно
Над жизнью новой, которой заря украшает день именинный
Бросайте станки, бросайте детей и жён
Пусть Партия знает своих сыновей, пусть каждый скажет ей правду,
Кто разумом заражён
— Товарищ Гром, мы все у твоих башмаков
Мы все под знамёнами, в руинах прошлых оков
Но дай нам волю не знать про твои плоды
Мы стоим на глыбе слова “работа”, нам свобода и совесть чужды
Не то, чтобы мы не хотели стать частью твоих фантазмов
Просто там, куда ты зовёшь, мы не узнаем больше энтузиазма оргазмов
Мы горим в пламени вечном неизречённого недослова
Партия знает, что наши силы равны, она ждёт от нас очередного улова
