Александр Ширванзаде - Хаос
Сулян, предав забвению язвительные выпады Микаэла, стал доказывать, что с практической точки зрения, при нынешней выгодной конъюнктуре, было бы большой ошибкой продавать богатства страны иностранцам, хотя бы и за большие деньги. Тут Сулян был на высоте своего призвания; обнаруживая весь свой хозяйственный нюх, он с воодушевлением обрисовал блестящую будущность нефтяной промышленности. Никто не мог опровергнуть его доводы, даже Смбат, который возражал ему.
Воспользовавшись горячим спором, Микаэл, уже значительно успокоившись, обратился к Шушаник:
– Вы сердитесь на меня?
Девушка неопределенно кивнула.
– Я готов просить извинения, – прошептал он. – Налить вам еще чаю? – громко спросила Шушаник, давая понять, что разговор вполголоса неуместен.
Это явное пренебрежение взбесило Микаэла. Он встал, подошел к окну и устремил взгляд на далекие вышки, нервно теребя цепочку от часов.
Несколько минут он смотрел в раздумье. А когда обернулся, Суляна уже не было, а Заргарян разговаривал на балконе с рабочими, держа какие-то перепачканные нефтью тетрадки.
Какая перемена! Лицо Шушаник уже не выражало прежней холодности. Девушка была поглощена беседой. Глаза ее восторженно сверкали; время от времени она нежно склоняла голову и, слегка краснея, перебирала бахрому скатерти. В невзрачной прозаической обстановке она и Смбат беседовали о вещах, чуждых этому воздуху, насыщенному неприятным запахом нефти. Смбат говорил о любви к природе там, где у природы не было ни единой привлекательной черточки.
Микаэл, настроенный против брата, попытался было вмешаться в разговор, но заметил, что лицо Шушаник сразу изменилось. Она не могла скрыть, что ее занимает беседа только с одним Смбатом.
Вошел Заргарян и положил перед хозяином кусок известняка, пропитанного нефтью. Его только что добыли из новой скважины, и Сулян поспешил показать Смбату находку. Микаэл небрежно взял известняк и, понюхав, вскользь заметил:
– Мне кажется, что забьет фонтан.
– Видно, на твое счастье, – добавил Смбат, – пообещай что-нибудь Давиду, если забьет.
– Обещай ты сколько хочешь, мне все равно, – ответил Микаэл не без иронии.
Он подошел к Шушаник проститься.
– Погоди, нам вместе ехать, – обратился к нему Смбат.
– Я не в город, – бросил ему Микаэл и быстро вышел, не объясняя куда.
Было время, когда какая-нибудь женщина относилась к нему холодно или невнимательно, Микаэл с пренебрежением отворачивался от нее, как от дешевой игрушки. К женщинам он относился, как к одежде: не понравится или не подойдет, – бросает и заводит новую. Сегодня впервые он почувствовал себя униженным пренебрежительным отношением женщины. Микаэл злился на Шушаник и проклинал себя – зачем он чувствителен к ее холодности.
Выйдя от Заргарянов и миновав черные ряды вышек, Микаэл очутился на большой дороге. Полчаса спустя он остановился перед длинным придорожным строением. Оно принадлежало одному из дальних родственников Алимянов, незначительному нефтепромышленнику, лично управлявшему своими промыслами. Из-за густого пара вышел тощий человек с седеющей бородой, с закоптелым лицом, в кожаной куртке и широкополой шляпе.
– О-о, здорово, Микаэл, – встретил он гостя, – как это бог помог тебе вспомнить о нас?
– Дядя Осеп, сегодня я твой гость.
– Милости просим, честь и место!
Осеп проводил гостя к себе, в сырые комнатушки с низким потолком.
– Не обессудь, дружок, дворец мой не из роскошных, – сказал он шутливо. – Ничего не поделаешь, утробы моих проклятых колодцев оскудели, нефть приходится выжимать по капельке. Полчаса назад опять искривилась труба в новой скважине – беда да и только. Не взыщи, я отлучусь минут на десять. Позови слугу, вели подать, что тебе угодно. Ах, свернуть бы шею этим бурильщикам!..
Дядя Осеп оставил гостя и исчез.
Микаэл, не раздеваясь, лег на кровать и, заложив руки за голову, уставился в почерневший от копоти потолок. Только теперь ему открылись неприглядные стороны его поведения, только теперь начали донимать его невыносимые укоры совести. С одной стороны – жертва его прихоти, Ануш, с другой – образ строгой Немезиды, исполненный беспредельного презрения. С одной стороны – безграничное отвращение, с другой – невольная робость перед незаметной девушкой. Там – недалекое прошлое в его сумрачных тонах, здесь – неопределенное настоящее, мрачное, беспросветное. Испытывая отвращение к Ануш, он тянулся к Шушаник. Ненавидя одну, был отвергнут другой – какой-то заколдованный круг. Подобно скорпиону, оказавшемуся в огненном кольце, ему оставалось вонзить в грудь собственное ядовитое жало – покончить самоубийством. Но его удерживала незримая рука, и внутренний голос неустанно шептал: «Ты испорчен, очистись. Очистись, заслужи уважение чистого существа». Ах, это существо! В чем его нравственная сила, так властно царящая над ним и заставляющая его постоянно думать о ней? Вот она в светлом уюте вечернего стола разливает чай гостям и не сводит глаз с Смбата, слушая неизменно его одного, беседуя только с ним одним. Неужели она любит его? Разве ей не ясен несчастный исход такой любви? А Смбат? Отвечает ли он тем же чувством? Если да, то почему же он скрывает? Как знать, может, и отвечает, а Микаэл, сам того не зная, играет смешную роль.
В Микаэле вновь заговорило оскорбленное самолюбие. Он восстал не столько против Смбата, сколько против Шушаник. Поведение ее было бы понятно, будь она дочерью знатных, богатых родителей или красавицей. Но она ни то, ни другое. Какая же сила таится в ней и увлекает обоих братьев, рождая в них глухую вражду? Нет, не стоит думать об этом «ничтожестве», надо выкинуть ее из головы. Город полон такими, как она, и первая встречная может заменить ее. Микаэл искусственно идеализирует это ничтожное существо и ставит его на недосягаемый пьедестал.
– Проклятье таким нефтепромышленникам, как я! – раздался голос дяди Осепа. – Как ни бьюсь – ничего не выходит.
Он швырнул шляпу и подошел к умывальнику.
– Ну, что же ты заказал на ужин? – спросил старик, намыливая лицо.
– Ничего. Да и не надо. Не беспокойся, пожалуйста. Зашел к тебе немного отдохнуть.
Вскоре комната показалась Микаэлу душной, несносной. Ему пришло в голову, что как раз теперь, в эту самую минуту, когда он лежит в тоскливой комнате старика, там, за чистым столом, Шушаник в душе смеется над ним. Микаэл поднялся, тотчас же за окном мелькнула чья-то тень и исчезла. Осеп подошел к окну, но никого не заметил.
– Ты уходишь? – спросил он.
– Да, извини, у меня голова болит.
– Что с тобой, на тебе лица нет? Ты не в себе и дрожишь. Уж не захворал ли? Нет, я тебя не отпущу.
– Хотел у тебя переночевать, да вспомнил, что сегодня у меня в городе важное дело. До свидания.
Микаэл поспешно вышел. Он был убежден, что Смбат все еще сидит за столом, накрытым белоснежной скатертью, и беседует с Шушаник. Мысль эта не давала ему покоя. Ему захотелось непременно вернуться к Заргарянам, и, если не войти к ним, то хоть посмотреть в окошко.
Во тьме нельзя было разглядеть черные вышки. Густой пар насыщал воздух сыростью, распространяя удушливый запах. Микаэл вышел на тропинку, пропитанную черной влагой. Он спотыкался, едва сохраняя равновесие. Микаэл невольно сравнивал свое прошлое с этой тропинкой: Вся его жизнь тянулась такой же черной, грязной и скользкой тропой, и грязь эта въелась ему в кости. Перед ним в темноте вереницей проходили друзья, бессонные ночи, бесшабашная жизнь. В нем вновь пробудилось невыразимое отвращение к прошлому.
Впереди открывался пустырь. Микаэл инстинктивно осмотрелся кругом. Промысла освещались электричеством, но от густого машинного пара свет тускнел, как в тумане. Ночью проходить по этим местам было небезопасно: в темных закоулках рыскали бандиты, всегда готовые обобрать, а подчас и прикончить запоздалого прохожего.
Издали сверкнули красно-желтые окна Заргарянов. Опять Микаэл вознегодовал на самого себя: боже мой, мыслимо ли дойти до такой глупости, чтобы рабски подчиняться какой-то неизъяснимой силе! Он бежит сюда от грязного прошлого, чтобы омыться и очиститься в лучах сияющего света. Не вернуться ли ему и, положив конец ребяческим колебаниям и мукам, снова отдаться, прежней жизни? В самом деле, смешно. Даже оскорбительно поддаваться обаянию какой-то бедной, незаметной девушки – ему, человеку, для которого жизнь давным-давно потеряла все свое поэтическое очарование. Решено: завтра же он рассчитает Заргаряна и выгонит вон с промыслов со всеми его домочадцами. Пусть проваливает она со своими чарами и презрением!..
Микаэл продолжал шагать, не отрывая глаз от окон скромной квартиры. Он уже приблизился к каким-то развалинам шагах в двухстах от квартиры Заргарянов. Ему почудилось, будто две тени перебежали дорогу и скрылись в развалинах. В душу закрался страх. Ощупав карманы, он убедился, что револьвер при нем, и слегка ускорил шаги, беспокойно озираясь.
