Кэндзабуро Оэ - Эхо небес
…Отсюда думаю двинуться дальше, на ферму Серхио Мацуно, но, размышляя об этом шаге, осознаю, что, как всегда, просто позволила увлечь себя течению событий. Мацуно был очень настойчив, у меня не было других планов, и я позволила себя уговорить. Именно так решаются мои дела, но сейчас мне потребовалось доказательство, что хотя бы в чем-то одном я поступаю всецело по собственной воле. Тщательно все продумав, я дала клятву никогда больше не вступать в сексуальные отношения. Не знаю, для кого, кроме самой себя, я это произнесла: ведь бога, в которого бы я верила, — нет… Курение и алкоголь меня не привлекают, а придумать что-то еще, от чего было бы так больно отказаться, я не сумела, и поэтому решила исключить секс…
Разом, чудовищно потеряв двух детей-инвалидов, Мариэ уехала из Японии и, пытаясь подняться после этой трагедии, в конце концов примкнула к людям, работающим на кооперативной ферме. Прочитав в дневнике Мацуно, что она была дважды изнасилована, я прежде всего с ужасом подумал: а не забеременела ли она? Мелькнула мысль, что именно беременность могла стоять за словами «очень рада!», которые она произнесла, приветствуя Мацуно в часовне четыре недели спустя после нападения, — это казалось особенно вероятным, если вспомнить, что, в отличие от других работников фермы, она почти никогда не ходила к мессе. Каждый раз, вспоминая этот пробел длиной в четыре недели, я заново чувствовал ужас. И хотя мне не объяснить как именно, но то, что мужчины с фермы наказали насильника не сразу, а только месяц спустя, тоже кажется как-то связанным с возможностью беременности.
Мачо — это тот, кто щеголяет бьющими через край мужскими достоинствами, человек, отличающийся «агрессивностью, жесткостью, безжалостностью, неуязвимостью»… Пока жил в Мексике, я — и отчасти это, конечно, связано с работой не где-то, а в университете — никогда не видел мексиканцев, хоть сколько-нибудь похожих на тех, что показывают в голливудских фильмах: хитрых плутов, любящих выпить и повеселиться, но в конечном счете оказывающихся воплощением благородства. Как я уже говорил, те, с кем я общался, были по большей части сумрачными интеллектуалами. Чтобы что-то понять про мужчин типа мачо, мне пришлось обратиться к книге Октавио Паса и прочесть ее как пособие, объясняющее особенности мексиканского менталитета. И все же, соединяя описание, которое Мацуно дает Мачо Мицуо, с тем, кого увидел на экране, — этим огромным мощным человеком с изуродованными ногами, полукровкой, сочетающим в себе японца и мексиканца, — я чувствую — и опять непонятно почему, но с полной уверенностью в своей правоте, — что вот он, мачо, при появлении которого беснуются сонмы болельщиков, будь то бой быков на арене в северном конце авениды Инсургентес или прямая трансляция международных матчей по футболу.
Пас пишет, что, по-детски наивные и глуповатые, иногда даже нелепые шутки мачо обычно разрешаются зловещим смехом. Не был ли чем-то вроде этого и эпизод с плодами или бутонами кактуса, когда ничего не подозревающих киношников из Японии подбивали съесть то, что вызовет у них понос?
Мачо Мицуо не только изнасиловал Мариэ, но и продемонстрировал мужскую виртуозность, за три минуты доведя ее до пика; зная, что против него не выстоит ни один силач в округе, безжалостно терроризировал всю ферму. Понимал он и то, что облик Мариэ и отношение к ней на ферме не позволят сообщить о случившемся в полицию и в местную прессу. Ведь если в этой стране психопат надругается над ребенком, а потом и убьет его, сделанный прямо на месте преступления снимок забрызганного кровью полуголого детского тела наверняка будет дан крупным планом на первой странице вечерней газеты. И при всем том, когда мужчины с фермы выступили сплоченно и перебили ему колени, у Мицуо — как и предсказывала Мариэ — не мелькнуло мысли обратиться в полицию и уж тем более показаться на ферме, даже когда ноги зажили. И так все и шло…
Но все же, услышав о смерти Мариэ, Мицуо возвращается из трущоб Мехико, где жил у матери, и, хотя ноги еще не гнутся, напрягая все мускулы, роет мотыгой могилу. Крестьяне не смеют приблизиться, видя в руках избитого ими мужчины то, что может стать орудием мести. Я легко представляю себе, как они жмутся за спиной съемочной группы и выжидают, что будет дальше. Асао, ничего не знающий о случившихся здесь событиях, все время фиксирует с помощью камеры, как он вгрызается в землю, глубже и глубже. Потом картина сбивается с появлением стада, которое гонят с тощего пастбища домой. Мачо Мицуо приостанавливается, чтобы взглянуть на замешательство среди людей с камерой. Следует обмен репликами и грубоватая шутка о плодах кактуса. Крестьяне осторожно приближаются — и мир восстановлен. Японцы-иммигранты, индейцы, метисы — и женщины, и мужчины, и дети — объединяются, чтобы закончить копать могилу, в которую они положат Мариэ…
Вот так представляется мне развитие этих событий — та часть фильма, которую Асао и его друзья вот-вот привезут из Мексики. Запечатленное в эпизоде примирение двух сторон — дело рук Мариэ. Крестьяне, не способные одолеть мачо один на один, объединились не чтобы убить его, а чтобы бить камнями по коленным чашечкам, пока память о том, что значит оказаться жертвой, не впечатается в него навсегда. И не та ли сила, которую эти люди получили от Мариэ, позволила им остаться на кладбище и не сбежать, хотя они и жили в напряженном страхе с того самого дня, когда оставили его лежать на земле искалеченным? И не явилась ли неспособность Мицуо забыть ту женщину, которую он взял вопреки ее воле и за три минуты довел до оргазма, неспособность забыть о ней все то время, что он жил в городе один, даже без мотоцикла (на который, впрочем, не смог бы сесть), причиной, заставившей его, узнав о ее смерти, вернуться и начать рыть эту могилу? Вернуться к людям, с которыми враждовал, но теперь почти сразу же примирился…
Я прочел дневник Серхио Мацуно прежде, чем взялся за книгу о Мариэ, но не упоминал об изнасиловании, потому что, как уже было сказано, не понимал, как найти твердое обоснование случившемуся. Но теперь, когда я увидел этого гиганта, под облачным вечерним мексиканским небом врубающегося мотыгой в жесткую землю, ничто не мешает мне рассказать и эту историю. Что я и делаю…
Но на моем пути лежит еще одно препятствие. Если таможенники все-таки пропустят видео, изображающее Мариэ обнаженной богиней судьбы Майей, подающей знак «V», и я увижу это, то не произойдет ли что-то исключительно важное и способное изменить все? Если во время приготовлений к ее погребению мертвая Мариэ смогла выступить как посредник между Мицуо и людьми с фермы, не установит ли этот продуманно созданный ею предсмертный образ связь между мною и чем-то неназываемым? Знаю, что это звучит неестественно, но стоит об этом подумать, и мое сердце гулко стучит от такого же страха, какой испытывали и люди с фермы, после того как захватили и искалечили Мицуо.
Мягкий голос может спросить: «Они сплотились, чтобы расправиться с тем, кто гораздо сильнее. Ты когда-нибудь делал что-то похожее?» — и я вынужден буду ответить: «Да, взявшись за роман о жизни Мариэ, я написал „собственную историю, ту, что дано увидеть мне“…».
Кэндзабуро Оэ — самый известный современный писатель Японии. Он родился в 1935 году, окончил отделение французской литературы Токийского университета и уже в двадцать с небольшим получил свою первую литературную премию. Оэ автор более двух десятков романов и повестей, нескольких сборников рассказов и эссе.
Творческая манера писателя сложилась под влиянием классической японской поэзии, философии экзистенциализма, европейской и русской литературы. Своим главным учителем Оэ считает великого Достоевского, причем до сих пор придерживается правила: первые десять дней каждого года целиком посвящать чтению его произведений.
Мировую известность Кэндзабуро Оэ принесли книги «Опоздавшая молодежь» (1962), «Личный опыт» (1964), «Футбол 1860» (1967), «Игры современников» (1979) и многие другие. В 1994 году писателю была присуждена Нобелевская премия по литературе.
Роман «Объяли меня воды до души моей…» (1973) сам автор относит к области эгобеллетристики. В 1963 году у писателя появился первенец по имени Хикари, что по-японски означает «свет». Мальчик родился инвалидом, лишенным дара речи. В интервью после присуждения Нобелевской премии Оэ сказал: «Я пишу прозу уже 38 лет. Из них в течение 31 года лейтмотивом моих произведений так или иначе является проблема больного сына. Я живу вместе с мальчиком по имени Хикари. Думаю, именно это позволяет мне писать о стране, о мире, о душе».
ЭХО НЕБЕС
Санкт-Петербург
Амфора
2010
УДК 82/89 ББК 84(5я) О 97
KENZABURO ОЕ Jinsei no shinseri
Перевод Веры Кобец
Оэ Кэндзабуро
О 97 Эхо небес: [роман] / Кэндзабуро Оэ; [пер. В. Кобец]. — СПб.: Амфора. ТИД Амфора, 2010. - 252 с.
