Брет Эллис - Лунный парк
Сон стал разворачиваться в обратном направлении, переписывать сам себя.
Я пытался поднять ее с гранитной скамейки, а она всем телом повисла у меня на руке. И вдруг закричала: «Да пусти ты меня!» – и отдернула руку.
Я стоял запыхавшийся и не знал, куда бежать. Пытался как-то уложить в голове услышанное.
И тут – вторжение.
– У вас там все в порядке? – спросил голос сверху.
Я поднял голову. Вооруженный охранник, у которого я просил сигарету, оперся о перила и всматривался во тьму двора, пока не достал фонарик и не упер его луч мне в лицо. Я прикрыл глаза ладонью и ответил как можно вежливей:
– Да-да, все в порядке.
В таком ракурсе массивная голова грифона маячила прямо под ним.
– Мадам? – спросил охранник, переводя луч на нее.
Надин взяла себя в руки и высморкалась. Она прочистила горло и, прищурившись охраннику, ответила с улыбкой, с натянутой веселостью:
– С нами все в порядке, спасибо большое.
Свет отразился от маски, которую надела Надин, и, неуверенно поглядывая на нас, охранник все-таки удалился. Его вмешательство привнесло чувство реальности, отчего Надин встала и, не смотря на меня, быстро пошла к ступенькам, как будто теперь ей было стыдно за то, что она мне наговорила. На некоем уровне я отвергнул ее, и преодолеть смущение ей было не по силам. Попытка интимности не удалась. Игра не стоила свеч.
Пора было домой. Она больше никогда не скажет мне ничего подобного.
– Надин, – позвал я. И поплелся следом.
Я пошел за ней по лестнице и пытался даже догнать ее, но она двигалась слишком быстро, перепрыгивая через ступеньки, пока не добежала до верха, где стояла Джейн.
Надин взглянула на мою жену, улыбнулась и быстро пошла к библиотеке.
Джейн любезно кивнула в ответ. В позе ее не было никакой укоризны, она просто давила зевок и, когда Надин прошла мимо, нахмурила бровь лишь на секунду. Рядом с Джейн сон мой стал возвращаться, и, споткнувшись о последнюю ступеньку, я развел руками и обнял Джейн, и меня даже не смутило, что она не стала обнимать меня в ответ, – сон возвращался ко мне.
По дороге домой, на Эльсинор-лейн, над приборной доской, за лобовым стеклом, на широком темном горизонте мне виделись цитрусовые деревья, недавно высаженные вдоль шоссе. Цитрусовые деревья мелькали по бокам, а кое-где проглядывала и дикая пальма, чьи ветви едва различались в синей дымке, а в «рейндж-ровер» каким-то образом проник тихоокеанский бриз, и Элтон Джон запел «Сегодня спас мне кто-то жизнь»,[29] хотя радио и не было включено, а затем показался съезд с магистрали, и поблескивающие на знаке буквы сложились в «Шерман-Оукс», и я стал думать о городе на Западном побережье, который я покинул, и решил, что не стоит обращать на это внимание сидящей за рулем жены, поскольку в лобовое стекло вдруг заколотился дождь, скрывая пальмы, которые теперь выстроились по обе стороны дороги, и геометрия созвездий над ними предполагала совсем другой временной пояс, и я снова подумал, что не стоит говорить об этом Джейн, потому что я, в конце концов, только пассажир.
14. Дети
Медленно поднимаясь по лестнице к комнате Робби, я слышал приглушенный свист пуль, вспарывающих тушки зомби; исходил тот, как мне казалось, из его компьютера. На верхней ступеньке я остановился, смущенный тем, что дверь открыта – это было из ряда вон, – но потом вспомнил, что мы с Джейн вошли домой молча (она тихо ускользнула от меня и понесла дополнительный антистрессовый пакет в кабинет к Марте), поэтому Робби нас и не слышал.
Подойдя поближе к открытой двери, я снова заколебался, мне не хотелось застать его врасплох. Я медленно вдвинулся в комнату и сперва увидел Сару – она лежала на его кровати, уставившись куда-то скучающим взглядом и поглаживая этого Терби. Робби по-турецки сидел у телевизора ко мне спиной и маневрировал джойстиком, пробиваясь через очередной коридор очередного средневекового замка. Взглянув на комнату, я первым делом подумал: мебель расставлена так же, как в моей детской в Шерман-Оукс.
Расположение просто идентичное: кровать вдоль стены рядом со встроенным шкафом, письменный стол под окном, выходящим на улицу, телевизор на низком столике, а рядом – полка со стереосистемой и книгами. Моя комната была куда меньше, да и попроще (никакого собственного холодильника), однако бежево-земляная цветовая гамма совершенно та же, и даже светильники, стоящие на тумбочках по обеим сторонам кровати, были точными копиями моих, хотя теперь их кичевость казалась плюсом, а в мое время такие лампы были пережитком дешевого шика середины семидесятых. Я отпустил десятилетия между моей комнатой и комнатой Робби, вернулся в настоящее, и взгляд мой остановился на компьютере. На экране, окруженное колонками текста, светилось лицо мальчика, и лицо это, показавшись мне знакомым (через несколько секунд я понял, что это Маер Коэн), заставило меня быстро войти в комнату, оставаясь незамеченным, пока Сара, оторвавшись от телевизора, не произнесла:
– Папа, ты вернулся.
Робби застыл, потом быстро встал, небрежно бросив джойстик на пол. Не глядя на меня, он подошел к компьютеру, нажал клавишу, и лицо Маера Коэна (теперь сомнений у меня не оставалось) исчезло. И когда Робби обернулся, глаза его блеснули внимательно и настороженно, а улыбка была настолько обезоруживающая, что я чуть не вылетел из комнаты. Я уже было улыбнулся в ответ, но тут понял: он разыгрывает спектакль. Он хочет отвлечь меня от того, что я видел на дисплее, и поэтому разыгрывает спектакль. Не было и намека на вчерашнее «ненавижу тебя», и сложно было смотреть на него без подозрения – однако насколько оправданным оно было с моей стороны? Пауза была выжидательной.
– Привет, – сказал Робби, – как там все прошло?
Я не знал, что ответить. Я стал своим отцом. Робби стал мной. В его чертах я видел отражение себя – в нем отражался весь мой мир: каштановые с рыжинкой волосы, высокий нахмуренный лоб, полные губы, всегда поджатые в задумчивости или предвкушении, карие глаза, где водоворотом кружилось с трудом скрываемое замешательство. Почему я не замечал его, пока не потерял? Я опустил голову. Понадобилась минутка, чтобы переработать полученный вопрос. В итоге я пожал плечами и сказал:
– Все прошло… нормально.
Во время очередной паузы я сообразил, что все еще пялюсь на компьютер, а Робби прикрывает его спиной. Робби обернулся через плечо – подчеркнутый жест, напоминающий мне, что пора заканчивать визит и проваливать.
Я снова пожал плечами.
– Хм, я просто зашел проверить, почистили ли вы зубы. – Фраза эта была такой провальной, так не свойственной для меня, что от ее неуместности я даже покраснел.
Робби кивнул, встал перед компьютером и сказал:
– Брет, я сегодня смотрел кое-что про войну, и мне захотелось прояснить одну вещь.
– Да?
Конечно, было бы здорово, если б он и вправду что-то там хотел «прояснить», но я знал, что это не так. В его любопытстве сквозила какая-то мстительность. Но мне очень хотелось навести мосты, и я заставил себя поверить, будто этим вопросом он не отвлекает меня от того, что знать мне не положено.
– Что именно, Роб? – Я старался казаться озабоченным, но фраза прозвучала без интонаций.
– Меня призовут? – спросил он, насупившись, как будто действительно хотел получить от меня ответ.
– Хм, навряд ли, Робби, – ответил я, медленно продвигаясь к кровати, на которой лежала Сара. – Я не уверен, есть ли теперь призыв.
– Говорят, что скоро опять введут, – сказал он. – А что, если, когда мне исполнится восемнадцать, война еще не закончится?
Мозг заметался в поисках ответа, пока не нащупал:
– К тому времени война уже кончится.
– А если не кончится?
Теперь он был учителем, а я – учеником и объектом манипуляции, поэтому мне пришлось присесть на край кровати, чтобы сосредоточиться на разыгрывавшейся передо мной сцене. Впервые за все время после моего переезда Робби завел со мной разговор, и когда я стал думать почему, в животе у меня заныло: а что, если Эштон Аллен уже связался с ним? Что, если Эштон предупредил его о Надин и обнаруженных мейлах? Глазами я рыскал по комнате в поисках подсказки. В углу стояли две коробки, наполовину наполненные одеждой, с надписью «АРМИЯ СПАСЕНИЯ», и, борясь с нарастающей паникой, к которой уже можно было привыкнуть, я тяжко сглотнул. Я понял: сцена эта отрепетирована настолько, что можно предугадать заключительные реплики. Я снова посмотрел на Робби и не смог избавиться от чувства, будто под его безразличием скрывается отвращение, а под отвращением – ненависть.
Он, казалось, заметил мои подозрения, когда я уставился на ящики, и спросил уже с нажимом:
– А что, если не кончится, пап?
Взгляд мой перескочил на него. Это «пап» прозвучало неискренне. Он играл, и инстинкт подсказывал мне подыграть ему, ведь только так я мог найти какие-то ответы. Хотелось разбить ложное представление и добраться до более глубокой правды – какой бы она ни оказалась. Я не желал идти на поводу, принимать его притворства, нужно, чтоб он был со мной искренним, настоящим. Но даже если теперь он прикидыв, все равно разговор завязался, и я хотел, чтоб он продолжился.
