Владимир Гурвич - Гарем
Что-то оборвалось внутри Смурова, словно гитарная струна во время исполнения мелодии, прервавшая игру на самом красивом месте. Вся эта поездка в одночасье потеряла для него смысл. Он и сам точно не знал, на что надеялся, но точно знал, что на что-то надеялся.
— Извини, если я сделал что-то не так.
Надежда посмотрела на него и поцеловала.
— Это ты меня извини, сама не понимаю, что на меня нашло.
— Бывает с нами такое, — согласился он, но внутри у него было неспокойно. Ему хотелось совсем другого финала.
— Давай ложиться, — предложила Надя. — Завтра пораньше встанем, погуляем еще по городу — и поедем назад.
— Прекрасная программа, — кисло произнес Смуров. — Давай спать.
44
Смуров вернулся в Москву не в лучшем настроении, то, что начиналось так прекрасно, закончилось совсем не так, как он того желал. Он не до конца понимал, почему все пошло наперекосяк, неужели несколько сказанных им в порыве страсти и нежности слов столь встревожили Надю? Получается, что он ошибался, когда полагал, что между ними возникли более глубокие чувства, чем просто отношения любовников. Но даже если это и так, почему его это столь огорчило?
Об этом Смуров размышлял почти всю обратную дорогу. А так как разговаривали они немного, времени для подобных мыслей было достаточно. Получается, что с какого момента ему стало не хватать только секса, захотелось чего-то более глубокого. Ведь по сути дела после развода он все время был один. Любовницы — это только на время, они, как поезда на станции, приходят и уходят, оставляя его снова в одиночестве. И незаметно в нем стала нарастать какая-то неудовлетворенность.
То, что радовало в начале, уже до какой-то степени стало привычным, потеряло остроту новизны. Это совсем не означало, что секс утратил для него былую привлекательность. Ничего подобного, он получал от него бездну удовольствия. Но она уже не заполняла все его внутреннего пространства, в нем оставалось какое-то незанятое место, которое постепенно разрасталось. Он забыл, насколько все же сложен и неоднозначен человек, он никогда не бывает до конца ничем удовлетворен. В этом суть и смысл его, и это замечательно. Иначе он бы быстро превратился в самодовольное тупое существо, которому ничего не надо, кроме удовлетворения примитивных инстинктов и желаний. И уж точно, тогда бы не возникло никакой эволюции, человек так бы и остался в первобытном состоянии. Так что не стоит удивляться возникшим у него стремлениям, это нормальное движение вперед. Есть потребности тела, а есть потребности души, которые так же нуждаются в удовлетворении. Вот только они проявляются не сразу, а вызревают постепенно, как ценный цветок или фрукт, и зачастую человек бывает застигнут врасплох, когда они вдруг проявляют себя. И, судя по всему, что-то подобное случилось и с ним. Ему встретилась женщина, которая разбудила в нем эти чувства. Вот только странно, что ему казалось, что и она переживала нечто похожее. И то, что Надя не ответила на них, удивило и огорчило его. Или он не сумел донести свое внутреннее состояние до нее?
Смуров скосил глаза на Надежду, которая гнала автомобиль на большой скорости. Она не смотрела на него, все ее внимание было сосредоточено на дороге. Возникло желание поделиться с ней своими мыслями, но он не решился. Он не был уверен, что она разделит их. Он теперь вообще ни в чем не уверен в отношении нее. Пожалуй, лучше перенести этот разговор на другой раз, когда из него испарится это неприятное ощущение от случившегося между ними.
Смуров откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Он часто старался заснуть, когда чувствовал внутреннее беспокойство, это был один из способов справиться с ним.
Надежда подвезла Смурова к дому. Они вышли из машины. Ему показалось, что она немного смущена.
— Зайдешь? — предложил он.
— Я бы с радостью, но надо домой. Во-первых, собачка соскучилась по мне, а во-вторых, как всегда срочная работа. Не обижайся.
— Не обижаюсь.
Надежда поцеловала его.
— До встречи.
Она села в машину и почти сразу же тронулась с места, правда, успев помахать ему рукой. Он проводил ее взглядом и направился к своему подъезду.
45
Давно Смуров не готовился так тщательно к процессу, как на этот раз. В его душе поселилась тревога, и, несмотря на старания, он никак не мог прогнать оттуда ее. Это мешало его занятиям, приходилось отвлекаться совсем на ненужные размышления, которые лишь мешали ему. А дело и без того представлялось ему сложным, он сам сделал все, чтобы максимально испортить себе жизнь. И теперь он видел, что ему не хватает аргументов, чтобы быть уверенным в успехе. Разумеется, многое зависит от его красноречия, от умения выстроить линию поведения. Но он хорошо знает, что всему есть предел, судьи тоже люди опытные и внушению, хотя и поддаются, но до определенного предела. А он как раз находится на самой его грани. И тут уже требуется виртуозное мастерство, чтобы коренным образом переломить ситуацию.
В принципе таким виртуозным мастерством он владел. Но проблема заключалась в том, что внутри него все противилось использованию его в этом деле. Он одновременно ненавидел и презирал Трефилова, больше всего ему хотелось, чтобы тот проиграл бы процесс. Не будь он его адвокатом, он был бы по-настоящему счастлив, если бы так и случилось. Но при данных обстоятельствах он вынужден делать все от себя зависящее, чтобы этот мерзкий тип одержал победу. Эта двойственность сильно мучила Смурова, и он мечтал лишь о том, чтобы поскорее все бы это завершилось.
Так как Смуров был под завязку занят подготовкой процесса Трефилова, Руденский почти его не беспокоил, за что тот был благодарен своему партнеру. Но за день до начала суда тот попросил его зайти к нему.
— Что-то ты неважно выглядишь, — оценил Руденский вид Смурова. — Случайно снова не заболел?
— Я здоров, просто много работы.
— Тогда замечательно. Помнишь, завтра суд.
— Еще бы не помнить!
— Не сомневаюсь, что все завершится благополучно для нас.
Смуров не совсем уверенно кивнул головой, и Руденский заметил это.
— У тебя есть сомнения?
Смуров вздохнул.
— Трефилов не тот человек, с которым хочется иметь дело.
— Понимаю, я все прекрасно, Дима. Но иногда приходится в нашей профессии купаться в грязи. Пока ты занимался подготовкой к процессу, я провел несколько переговоров.
— И что?
— Многие внимательно за ним следят. И готовы заключить с нами контракты после его окончания. По крайней мере, на пару договоров вполне можно рассчитывать. А это уже совсем другой уровень.
— Я понимаю, — пробормотал Смуров.
— Понимаешь, да не совсем. — Руденский внезапно пересел к Смурову. — Тебе отлично известно, что деньги на мою долю в фирме дала моя незабвенная супруга. И я ее должник.
— Да, — кивнул Смуров.
— Если мы выиграем это дело, если заключим еще пару выгодных контрактов, я смогу расплатиться с ней.
— Но затем, Игорь, вы же одна семья.
— Именно для того, чтобы не быть больше одной семьей. Я давно хочу развестись с женой, но не могу из-за своих финансовых обязательств. А если мы получим богатых клиентов, это станет вполне возможным. Теперь ты понимаешь?
— Теперь, понимаю.
— Вся надежда на тебя.
— А что будешь делать, когда разведешься? — поинтересовался Смуров.
Руденский несколько мгновений молчал.
— Только не удивляйся и не осуждай.
— Не буду ни того, ни другого.
— Есть у меня мысль жениться на своей таечке.
Это было так неожиданно, что Смуров какое-то время не находил слов.
— Ты уверен?
— По крайней мере, с ней мне будет несравненно лучше. Так что наш брак в твоих руках.
— Если память не изменяет, ты хотел мне ее предложить.
— Эта мысль ко мне пришла уже после того нашего разговора.
— Что ж, может это и неплохая мысль, — согласился Смуров. — Если не возражаешь, я пойду.
— Да, конечно. Жду с нетерпением победной реляции.
46
Смуров приехал домой совсем разбитый, хотя никаким тяжелым трудом в этот день не занимался. То была моральная усталость. Но она может быть гораздо сильней физической, как теперь убеждался он.
Этот вечер Смуров решил провести в одиночестве. Зашел в расположенный рядом с домом супермаркет, купил еды и отправился к себе. Никого видеть не хотелось, хотя он не сомневался, что Шипова с нетерпением ждет от него звонка. Но ему было сегодня не до нее, ему надо побыть одному. Еще раз все всестороннее обдумать. Его не отпускало ощущение, что завтрашний день будет иметь для него судьбоносное значение. Это ему никак не могло нравиться, он бы предпочел, чтобы ничего особенно не произошло. И он бы вернулся домой в точно таком же состоянии, в каком покинет его завтра утром. Но почему-то именно в этом ему никак не удавалось убедить себя.
