Анна Йоргенсдоттер - Шоколадный папа
— Их не пропустишь мимо ушей, — говорит она нарочито небрежно, — если тебя всю жизнь называли уродиной.
— Тебя? Трудно поверить.
Слегка раскрыться перед посторонним, принимать комплименты. Обнажить немного черноты, одновременно улыбаясь. Это так интересно.
Он берет ее за руку, уводит обратно на танцпол. Нет, не уводит — Андреа идет сама. Они танцуют медленный танец, прижимаясь друг к другу, — ведь так и танцуют медленные танцы. Она чувствует удары его сердца, быстрые, радостные, и поцелуй — но ничего больше, абсолютно ничего! То есть да, несколько поцелуев, держась за руку, и еще поцелуй, но больше ничего. Он хочет, чтобы она пошла с ним домой.
— Я замужем.
Он отпускает ее, будто обжегшись.
— Почему ты ничего не сказала?
— Не знаю.
Он все равно протягивает Андреа листок с номером телефона — если она вдруг захочет… Ну, просто встретиться, выпить кофе, познакомиться поближе. Она берет листок, сгибает и кладет в карман.
— Мне надо домой.
Улицы пусты. Темно. Сначала Андреа идет медленно, потом пускается бегом. Несется перебежками, задыхаясь, и Каспер возникает лишь тогда, когда Андреа, переступив порог, падает рядом с ним. Его лицо наполовину скрыто одеялом. Он крепко спит. Андреа и большая, и маленькая одновременно.
— Люби меня, несмотря ни на что, что бы ни случилось, вечно. — Она шепчет это ему на ухо, целует его в лоб, ложится на спину (она никогда не засыпает лежа на спине), смотрит в потолок: там все те же лица — теперь они осуждают ее. Лувиса, Лина-Сага, София и Арвид. Карл. Она должна понять, какую ошибку совершила, как больно бывает от таких ошибок.
Андреа на спине, на потолке вертятся лица, голоса, рядом с ней — Каспер, который не хочет жить, а она даже не может его утешить. Не может даже быть рядом, когда нужно. Нужна ли она? Предательская тяга к непостижимому иному.
Из голубой телефонной трубки
На этом все не заканчивается. Нет, разумеется, все продолжается.
Каспер снова в больнице, в Сто шестом отделении. Андреа тяжело, Андреа все равно, Андреа вздыхает с облегчением. У Андреа краска на руках, она вытирает их о белый холст. Сегодня им можно рисовать что угодно. Есть натюрморт с овощами и осколками горшка, привлекший к себе внимание большинства. Преподаватель работает с освещением, чтобы тень падала на клетчатую ткань наиболее интересным образом, почесывает бороду, меняет местами морковь и брюкву.
Андреа взяла зеркало. Она поворачивается к нему, смотрит на себя. Сейчас она будет рисовать это лицо. Она делает набросок углем — большие глаза, большой нос, кривые губы. Тонкая шея и волосы, торчащие прямо вверх. Затем она рисует желтым лицо — сияющим желтым, зеленые тени, голубые глаза, как есть. Она рисует, смотрит в зеркало, на холст. Преподаватель стоит у нее за спиной — пусть говорит что хочет, он не может сказать, что она делает не так. Он ничего не говорит. Она смотрит на саму себя на холсте. Глаза испуганные.
* * *У Андреа внутри пять таблеток, она на кухне. Телефон, она набирает рабочий номер Карла.
— Привет, это Андреа, нам нужно поговорить. Все рушится, и, по-моему, ты можешь мне помочь.
Карл откашливается.
— Что случилось? — Голос встревоженный, он сидит в своем офисе за рабочим столом. Она знает, как он выглядит, он так непохож на себя: у него важная работа, встречи и коллеги, значимая должность. Она не вписывается туда. Набирает воздуха в легкие: — Мне просто нужно знать, мне нужно узнать больше, может быть, тогда я лучше пойму саму себя — почему я делаю то, что делаю, почему все так, как есть. — Она говорит быстро, чтобы успеть, снова набирает воздуха: — Я просто хочу узнать… когда ты уезжал, когда я была маленькая, что тогда произошло?
— Почему ты думаешь, что я могу помочь?
Ей слышно, как он крутится на стуле, у него обкусанные ногти — такие обкусанные, что ей всегда кажется, что ему больно.
— Не знаю! — голос срывается. — Расскажи что-нибудь, что угодно, я же знаю только, как ее зовут. — Эти слова она произносит шепотом, и что же говорит Карл? Он говорит:
— Не думаю, что те события имеют какое-то отношение к твоей нынешней жизни.
Он снова откашливается. У него нет времени на этот разговор.
— Но я думала… что это бегство… что я убегаю от Каспера… как ты бежал от Лувисы, и поэтому… я хочу узнать больше, понять, что произошло… тогда.
— Мне очень жаль, но я не могу помочь тебе. — Покашливания перерастают в кашель. — Это было так давно. Не понимаю, каким образом это может тебе пригодиться.
— Но Я ЖЕ ГОВОРЮ, что пригодится! — Не надо отчаяния, Андреа. Не надо сердиться, иначе он замолчит. И он умолкает. Она слышит, как вращается стул.
— Послушай, у меня встреча… Мне очень жаль, но мне нужно идти…
Когда ты вернешься?
Она смотрит на засушенный свадебный букет, который висит на полке около раковины. Если к нему притронуться, осыпаются лепестки. И каждый раз, когда они осыпаются, Андреа чертыхается. Ей не хочется, чтобы букет становился меньше. Не хочется слышать хруст, который раздается всякий раз, когда она касается букета.
Грязной посуды все больше, Андреа смотрит на полку. Вот розовый камень — розовый кварц? Свадебный подарок, который что-то означает — что? Наверное, любовь. Романтику и верность до гроба. Фотографии в деревянных рамках. Каспер и Андреа танцуют. На это фото не наглядеться вдоволь. Лицо Каспера, ее лицо, они вот-вот поцелуются. Стройная пара, счастье во плоти, а что теперь? Поцелуи юноши и листок с номером телефона. Мы вечно будем искренни друг с другом. Пять таблеток открывают путь. Путь к чему? Это не путь наружу, туда ей не нужно. Андреа хочет внутрь. Она грызет ногти. Что сейчас делает Маддалена? Счастлива ли она, красива ли? Сильно ли они любили друг друга — Маддалена и Карл? Была ли она, как тот парень в «Упландс», возможностью вырваться, освободиться — от чего?
Каспер в больнице. Как она может?
Андреа наклоняется вперед, нарочно касаясь свадебного букета, и он с хрустом осыпается. Цвета почти полностью поблекли. Каспер лежит на казенной простыне и хочет не-жить, а она делает только хуже. Ее рука с обручальным кольцом — в чужой руке. А Каспер лежит в тщательно заправленной постели, и его запах смешивается с казенным больничным, и Андреа любит Каспера.
Как можно делать больно тому, кого любишь? Это невозможно понять. Карл, любил ли ты Лувису? Можно ли любить слишком сильно и потому бежать прочь, из страха задохнуться? Как — задохнуться близостью? Но ведь так не бывает. А может быть, не вынеся расставания?
Вечер. Она включила музыку. «Time takes a cigarette, puts it in your mouth».[27] Звонит телефон, она берет голубую трубку.
— Каспер и Андреа. — Но сейчас здесь нет Каспера, только Андреа и кот цвета Каспера.
— Это Каспер.
— Привет, как у тебя дела, как ты?
— Я скучаю по тебе.
Мы должны говорить друг другу правду, мы не должны лгать. Только любить и уважать, быть друг для друга тем или той единственной. Не предавать, не делать больно, не изменять. Мы должны быть друг для друга самыми важными людьми, и потому правда превыше всего. Мы должны любить друг друга в беде и в радости, пока смерть (ты чуть не умер, Каспер!) не разлучит нас.
— Каспер, мне нужно кое-что тебе рассказать.
— Ага… — слышен страх. Понятно, ведь если представить себе, что эти слова произнес он… Жестокая мысль: лучше двадцать таблеток, Каспер, чем один поцелуй. Будто близость со смертью надежнее близости с другой, не с Андреа. Но обниматься со смертью… этого не увидишь! И все-таки. Она дрожит, это видно по рукам. Она уже не помнит лицо того парня.
— Тем вечером, когда я ушла с Лайлой… — сказать ВСЕ или часть всего? Быть честной до конца или остаться эгоисткой, которая боится его потерять? — Мне… мне понравился один человек…
— Как? Что ты хочешь сказать?
— Я танцевала с ним, и он мне понравился, вот и все.
— Что значит — все?
— Больше ничего не было.
— Ты только что сказала, что он тебе понравился.
— Но мы ничего не делали. То есть мы танцевали, да, но больше ничего.
— Почему ты ничего не сказала?
— Я подумала, что… не стоит…
— Но мы же обещали друг другу, разве не так? Как только что-нибудь, что угодно — мы сразу же расскажем друг другу, разве ты не помнишь?
— Я знаю, мне очень жаль. Но я так боюсь потерять тебя. Поэтому я ничего и не рассказала…
— Но ты же только что говорила, что не сказала потому, что ничего не было?
— И поэтому тоже. Но больше — потому что боялась.
— И правильно делала.
— Что?
— Что боялась.
— То есть…
— Похоже, ты меня потеряла.
