Кармело Сардо - Сорняк
Требовалась моя помощь, но мне совсем не хотелось отвлекаться на посторонние дела. Я и так уже внес немалый вклад в чужие войны. Теперь необходимо подумать о своей.
Но, услышав имя человека, предпринявшего покушение, – Джино Миртилло, – я тотчас передумал. Джино и его братья были ближайшими друзьями Джуфы.
Я сразу перешел к действиям: надел бронежилет, вооружился девятикалибровым пистолетом, прихватил запас патронов и прыгнул в седло мотоцикла. Я домчался до места встречи с союзниками, которое находилось в их городке, и попросил подробнее рассказать о покушении.
Из окна своего автомобиля они увидели Миртилло и его сообщника, притаившихся в закоулке. Вдруг вырулила машина с двумя киллерами в масках, которые открыли огонь. Марио, один из наших, выскочил из своей машины и открыл встречный огонь из пистолета, который всегда носил при себе. Преступники обратились в бегство.
В заключение рассказа Марио выразил сомнение, что Миртилло причастен к покушению. Похоже, он опасался затевать войну против этого семейства. И был по-своему прав: Миртилло – сильный клан.
Но я их не боялся, я был ослеплен ненавистью, считал, что Миртилло тоже несут вину за смерть моих родных, и не думал отказываться от вендетты. Но мне не следовало вмешиваться – по крайней мере, открыто – в дела, которые не касались меня напрямую.
Среди наших велись споры насчет ответных действий, и большинство склонялось к отказу от мести, несмотря на явные доказательства участия Миртилло в покушении. К тому же Миртилло претендовали на половину добычи, которую награбили мои союзники, и последние, естественно, отказывались делиться.
Мы никак не могли договориться между собой. Я уже решил покинуть собрание, когда по телевизору в выпуске новостей объявили, что один из клана Миртилло попал в больницу с пулевым ранением в руку. Полицейским, которые его допросили, бедняга сказал, что во время мирной прогулки с другом внезапно почувствовал сильную боль в руке.
Все наши споры стихли. В комнате повисла тишина. Было более чем ясно, что именно Марио ранил Джино Миртилло, пытавшегося совершить покушение.
– Ну что же, – заметил я с издевкой, – вы можете навестить синьора Миртилло и попросить прощения за свой случайный промах.
Несколько дней спустя Джино Миртилло вышел из больницы и спокойно отправился ужинать со своими приятелями в ресторан. Он был уверен, что его никто не тронет.
Я настиг его прямо в ресторане, не успев снять каску мотоциклиста. Но, прежде чем убить Джино, мне хотелось узнать, зачем он разыскивал меня в Германии. Он намеревался убить меня? Тот коренастый убийца с черной бородой и квадратным лицом – это был он? Святой Боже, какой же уродливый грим!
Я даже подумал, а не взять ли его живым и запереть в фургоне машины, где меня поджидал сообщник. Я так и поступил бы, если бы Джино, завидя меня, не потянулся к ремню своих брюк и не вынудил убить его парой выстрелов из пистолета.
Так в городке была объявлена война.
Я собирался объявить еще одну войну.
Ответный удар
Руки в латексных перчатках вспотели. Я дышал с трудом – то ли от волнения, то ли от духоты в старом гараже. Вонь от бензина и выхлопов машины была невыносима; мы завели мотор, готовые к непредвиденному развитию событий. Автомобиль мы угнали, и, чтобы завести двигатель, пришлось соединить контакты: на этом мы потеряли уйму времени, что могло дорого нам обойтись.
Мы, то есть я и трое приятелей, уже две недели сидели взаперти в гараже и ждали. Во что бы то ни стало нужно сохранять спокойствие. Я отвечал за успех всей операции.
Снаружи жизнь шла своим чередом, и до нас доходили лишь ее отголоски – стук оконной рамы, детский плач, крики футбольных болельщиков.
Уже начался международный чемпионат, который проходил у нас, в Италии. Один из моих сообщников спросил, можно ли раздобыть хотя бы маленькое радио. Я строго-настрого запретил подобные излишества: необходимо сосредоточиться на деле и не отвлекаться. Конечно, каждый был волен идти на все четыре стороны, однако моим приказаниям подчинились без возражений. При каждом возражении я выходил из себя, нервы были на пределе.
Возможно, мне следовало обходиться с ребятами не так строго. В конце концов, они и так мучились, сидя в гараже, словно цепные псы, в ужасной духоте, к тому же я не давал им никаких разъяснений. Им было приказано слушаться меня. Они очутились здесь по собственной воле, выполняя долг.
Самым молодым был Марио Мастино, он маялся больше всех, и я постарался развлечь его разговорами о женщинах и футболе, болтал о лошадях, которые были его настоящей страстью.
Нино Синьорина оказался самым уравновешенным. Он притащил с собой изображения святых, с которыми вел нескончаемые беседы. Он был ревностным католиком, и время от времени я видел, как он крестится. Нино – красивый парень. И, если не считать набожности, без недостатков, с сильным характером, волевой. Он скоро стал одним из лидеров нашей криминальной группировки. Мы подружились, хотя мораль и религия разделяли нас. Я атеист, он католик. Однажды я предложил Нино переспать с двумя девицами, он отказался и не разговаривал со мной два месяца.
Франко Калифано, напротив, только и думал, что о шлюхах и красивых машинах. Он утверждал, что постоянно хочет секса. В Катании он познакомился с проституткой, которая влюбилась в него, но за услуги требовала двести тысяч лир.
– Мне не терпится вздуть ее как следует, – твердил Франко. – Надеюсь, она не сменила место работы…
Каждый из нас все дольше оставался наедине со своими мыслями. Как бы мы ни старались шутить, мы понимали, что затеянное дело крайне опасно. Мы собрались убивать людей более опытных, чем мы, и, безусловно, тоже вооруженных. Мы не скидывали со счетов того факта, что ставим на кон жизнь: наши ребята уже попадали под пулю в перекрестной перестрелке, причем часто это оказывалась пуля союзника. Именно поэтому я не уставал повторять, что нельзя покидать позиций. Случалось так, что убийца, преследуя жертву, попадал под траекторию пули своего сообщника, который целился в тот же объект.
Если кто-то небрежно бросал мне: “Да, да, понял”, – я становился злым, как собака.
Конечно, этим ребятам уже приходилось убивать – возможно, даже чаще, чем мне. Но им не хватало дисциплины. А это необходимое условие успеха операции. К счастью, мой авторитет в группе не ставился под сомнение. Все отдавали себе отчет в том, что следование моим советам – залог безопасности.
На самом деле, все мы были мальчишками, но чувствовали себя взрослыми и сильными.
Тяжелые бронежилеты сдавливали тело. Спустя несколько часов этот груз становился невыносимым, но мы не могли себе позволить снять их: чтобы вновь надеть бронежилет, требовались драгоценные минуты. А время мы обязаны беречь.
Футболки промокли от пота, и иногда нас пробирала холодная дрожь. Пот испарялся, и эти испарения окисляли воздух, которым мы дышали.
Наше напряжение достигло предела. Приоткрыв дверь, я выглянул из узкой щелки, стараясь высунуть нос как можно дальше и втянуть свежего воздуха. Снаружи сильно пахло едой. Мамаши стряпали и звали к ужину детей, которые не желали возвращаться домой. Странно, но я чувствовал также запах померанца и удивлялся, как это возможно. Стояло лето, и померанцы цвести не могли, к тому же поблизости не было садов. Тем не менее я узнал этот аромат. Я не мог спутать померанец ни с чем другим. Один из запахов моего детства.
Затем мое внимание привлек мальчик, он пререкался с товарищем постарше, требуя вернуть мяч.
“Напрасно стараешься, – подумал я, – побеждает тот, кто сильнее”.
Малыш плакал и отчаянно кричал. Он хотел подраться с мальчишкой постарше, но не решался.
“Возьми камень потяжелее и запусти ему в голову!” Малыш словно прочел мои мысли, схватил камень и стал угрожать обидчику, что запустит в него, если тот не вернет мяч. Обидчик сначала издевательски рассмеялся, но потом здравый смысл подсказал ему отдать мяч. Он сделал это с таким видом, будто ему наскучила игра.
“Не притворяйся, – подумал я, – ты вернул мячик, потому что испугался, мелкий бандит!”
Страх.
Я размышлял о чувстве страха, когда пришел сигнал. Казалось, сердце выпрыгнет у меня из груди. Я отскочил от щели и приказал сообщникам спокойно занять свои места, как мы делали на тренировках.
Мы залезли в машину. Я сел за руль и плавно выехал из гаража. Нужно сохранять невозмутимость и передать свой настрой остальным.
Задний ход. Первая передача, вторая… Отправляемся к месту, указанному нашим связным. Спокойствие. Решимость. На этот раз Джуфе не уйти, убеждал я себя.
Мы встроились в поток машин. Остановились на светофоре.
Мужчина за рулем машины, вставшей рядом, посмотрел на меня так, словно внезапно узнал старинного друга, с которым давно не виделся. Но я принял равнодушный вид и продолжал глядеть прямо перед собой. Когда загорелся зеленый, я услышал, как мужчина сказал сидевшей возле него женщине: “Мне показалось, это Антонио…”
