Владимир Качан - Юность Бабы-Яги
– Значит, сама соблазнила Геру? – уточнил он почти восхищенно.
– Да… – Виолетта подняла на него свои (вот тут нестерпимо хочется прибегнуть к затасканным штампам) – бездонные глаза, обрамленные длинными черными ресницами. (Лучше ведь не скажешь, правда?) Впрочем, можно попытаться и своими, менее выразительными словами. Где-то так: глаза ее просили, намекали и звали куда-то. Вот только куда – непонятно. Все еще непонятно…
– Да! – повторила она решительно и даже не без вызова: мол, да, соблазнила! Неужели на этот счет могут быть малейшие сомнения? В том, что я могу соблазнить не только Герасима, но и вообще – кого угодно.
– Даже совратила, – продолжала она, беспощадно по отношению к себе подписываясь под своим аморальным поведением. – Он долго не хотел, вернее, – хотел, но долго держался. Дай мне сигарету, пожалуйста.
«Как?! Ты еще и куришь?!» – следовало бы вновь возопить Гамлету, но он опять сдержался, переставая удивляться и начиная потихоньку привыкать к совершенно новой Виолетте.
– Вот так! – сказала Виолетта, затянувшись, как курильщик с немалым стажем, после того, как перешагнула самую опасную часть рассказа. В самом деле, поведать дяде Гамлету о том, что стала женщиной с его близким другом, к тому же своим приемным отцом – это было непросто.
– Что? Шок? Шок, да? – спросила она Гамлета, имея в виду как раз это, а не сигарету, которую Гамлет дал ей прикурить три секунды назад.
Но Гамлет был умен. Ему надо было упростить ту часть разговора, которую Вета считала наиболее важной. Не надо было придавать ей такое серьезное значение, а то пришлось бы как-то оценить словами происшедшее, а этого-то ему как раз и не хотелось. Что? Говорить ей, как ты нехорошо поступила, и не слишком ли рано она стала этим заниматься? Скучно это и никуда не ведет, это снова бы вернуло Гамлета в неинтересный статус дяди, друга отца, а он полагал себя, пусть даже интуитивно, – уже совсем в другом статусе, гораздо более заманчивом. Поэтому Гамлет невинно спросил:
– Что шок? Что ты куришь? – и тонко улыбнулся, приглашая Вету не переводить свой рассказ в чересчур серьезное русло, а продолжать легче и бессовестнее, не оглядываясь на пресловутую нравственность или там – порядочность, которых у нее и так не было, так зачем мучиться?
– Да, – ответила Вета с пониманием вопроса. – Что курю… тоже…
– Нет, не шок, – все так же улыбаясь, пресек Гамлет все шансы Виолетты увидеть его удивленным. – И что дальше?
– А дальше… Дальше я его разлюбила. После первого же раза.
– Почему?
– Не знаю… Кто вообще знает, почему любят, а потом вдруг раз – и не любят.
– Да, действительно… и все-таки…
– Ну, не знаю, – уже с вполне искренней досадой сказала Виолетта. – Может, он был только мечтой. Идиотской мечтой 13-летней девочки. Может, ему и надо было оставаться мечтой. Сама виновата…
– Это правда, – согласился мудрый Гамлет со знанием дела. – Когда исполняется – становится пусто.
– А потом жалко его было. Его же мама к себе приклеила так, что он и оторваться не мог.
– Ну, не совсем так, – попытался возразить Гамлет.
– Я не имею в виду его походы налево, – прервала его Виолетта, – я имею в виду, что он влюбиться по-человечески ни в кого не мог.
– А в тебя смог?
– Еще как, – усмехнулась Виолетта совсем по-взрослому. – Но я-то – нет! И что я ему могу теперь дать? И потом, мама… В такой обстановке жить нельзя. Да еще этот колдун со дня на день приедет.
Словом, Вета привела рассказ к главному моменту: что надо отсюда уезжать как можно быстрее и как можно дальше, чтобы никто не нашел. Лучше за границу. Только она не знает, как это сделать и на какие средства. Ну, а уж в этом-то вопросе никто лучше Гамлета помочь бы не смог. Если бы он захотел, конечно. Если бы первый предложил, так как она сама ни за что не попросит. А если все-таки предложит, если поможет, она для него все сделает. Все-все! Вот, что захочет, то она и сделает! Можно даже сейчас, немедленно, но лучше не дома, пусть он увезет ее куда-нибудь.
Настало время чуть внимательнее отнестись к Гамлету Вазгеновичу Саркисяну, чтобы понять, почему он решил помочь Виолетте имеющимися в его распоряжении средствами и связями. Хотя, – он с самого начала решил помочь, еще до того, как девичьи флюиды Виолетты, переходящие в женские, стали доходить до его сознания. Надо сказать, что Гамлет проявил себя вполне благородным человеком и не воспользовался ее безнадежным положением, чтобы принять от Виолетты аванс в виде ее тела за только обещанную пока помощь. У них ведь в бизнесе за все надо платить, бескорыстная помощь выглядит у них либо глупостью, либо капризом. Но к чести Гамлета, он и не собирался брать с Веты какую-либо плату, в нем было слишком много достоинства, которое в народах так называемой «кавказской национальности» воспринимается иногда народами «некавказской национальности» как простое пижонство. Однако, это не так. Стремление достойно выглядеть и не терять лицо диктует их лучшим представителям высокое благородство в поведении и изумительную шикарность в поступках. Можно это счесть и гипертрофированным тщеславием, но хотелось бы все-таки думать иначе. Хотелось бы наделить богачей новой формации хорошими и красивыми чертами, внушающими оптимизм остальным слоям населения. Они есть у них, есть! Мы смотрим на их дворцы с надеждой, что они когда-нибудь приведут в них бедных и добрых девушек, у которых не будет претензий на «тачки» и «брюлики»; каких-нибудь, скажем, провинциальных библиотекарш, выросших на прозе Тургенева, и тогда… Тогда этот дерзкий, но перспективный биосинтез, это соединение несоединимого – вольет в наше уставшее от цинизма общество новую, свежую кровь душевного здоровья и уютной, обаятельной добродетели. Дай Бог, как говорится, нашему теляти волка… Нет! Не «задрати», разумеется, тогда он сам превратится невесть во что, – а хотя бы частично, самую малость – «перевоспитати»: чуть-чуть улучшить его внешний облик и сделать его беспощадные челюсти не такими страшными, как мы уже привыкли. Эта робкая надежда произрастает именно из таких примеров, как Гамлет. Он опровергает своим поведением расхожее мнение о том, что люди становятся – чем богаче, тем прижимистее. Глядя на его стиль, у нас возникает несмелое предположение, что у богатых тоже бывает сострадание, жалость, сочувствие и, как следствие, – соучастие в чьей-то судьбе. Без всякого расчета на бартерную отдачу, а просто так, ни за что. Они, оказывается, способны на широкий жест, на подарок, на благородный порыв. Кстати, о порывах… Они, богатые, так же капризны и непредсказуемы, как ветер с его внезапными порывами, или наоборот, – досадным для какого-нибудь яхтсмена, застрявшего посреди океана, – штилем. И тут главное – вовремя поймать ветер и быстренько поднять парус, что Виолетта и исполнила с присущей ей сноровкой и спортивной реакцией. А Гамлет тоже был готов к синхронному с Виолеттой плаванью, он полагал, что тащить за собой в могилу свои богатства и жен – это не только дикий эгоизм скифов и фараонов, но и обыкновенная дурь. Можно, конечно, совсем уж выпендриться и засыпать свою могилу не землей, а долларами, всю ее покрыть, так сказать, «зеленью», но зачем? Завтра же, да какой «завтра», этой же ночью непременно все стырят. А можно, напротив, оставить о себе добрую память, которая и будет наилучшим обелиском на твоей усыпальнице.
Словом, Гамлет к этому времени как раз созрел для гуманитарной помощи и, таким образом, у какого-то неизвестного детского дома или, там, школы – появились шансы. И тут очень вовремя подвернулась Виолетта. Как полагается – в нужном месте и в нужное время. Этим неоценимым свойством Вета уже обладала. Хотя справедливо будет отметить, что Гамлет и раньше бывал размашисто щедр. Временами… Какими? А вот как раз во время порыва. Например, он всем своим бывшим женам купил квартиры. Мог бы просто удавить этих жадных стерв, мог, но не удавил же, ушел красиво! Первая жена, Дездемона Сысаковна (помните, в самом начале про его объявление в газете «Вечерний Ереван»: «Саркисян Гамлет Вазгенович возбуждает дело о разводе с Саркисян Дездемоной Сысаковной»), так вот, его первая жена Дездемона получила роскошную квартиру в Ереване, двухэтажную, даже с джакузи, куда ее 120-килограммовая туша все равно не влезала, но ладно, пусть будет, пусть подавится, но чтоб не смела никому в Армении сказать, что Гамлет ее оставил ни с чем. А зимний сад, а дача, а домашний кинотеатр, который эта корова никогда не включает, потому что смотрит по ящику сплошную «Санта-Барбару» и все другие сериальные розовые сопли. Э-э! Нечего вспоминать! Подарил и подарил, пусть живет! Пусть дальше толстеет на ежемесячные 1000 долларов, которые Гамлет ей посылает.
А остальные две жены! Одна из Кривого Рога приехала покорять московский шоу-бизнес, дура! Ни слуха, ни голоса! Не было и нет! Так ведь поет же! До сих пор поет! И клипы крутятся, снятые на Гамлетовы деньги, и эфир проплачен, и в ночных клубах выступает, и квартиру ей Гамлет в Москве купил, и не где-нибудь, а в комплексе «Алые паруса», где каждый метр стоит – да ладно, чего там! – так нет же! – все равно денег просит, все ей мало, еще клип хочет снять, не может, лярва, без искусства, дарить его она хочет массам, массы, видите ли, без ее искусства жить не могут, хотя в бабе – ну ничего нет, кроме ног, шеи и волос! Ну еще кукольного личика. Массам, видно, ничего кроме и не нужно. Слух и голос массам по барабану, главное – ножки и псевдоним позабористее. Все друзья ей псевдоним выдумывали, были несколько удачных вариантов, так нет же, настояла на своем: «Земфира» и «Лолита», – говорит, – уже заняты, значит, я буду «Афродита». Мать твою! «Из тебя Афродита, – думал Гамлет, забывая при этом как его самого зовут, – как из меня, – он порылся в памяти в поисках хоть одного мифологического героя и вспомнил, – как из меня Аполлон!» Действительно, волосатый и кривоногий Гамлет Аполлоном быть никак не мог, даже если бы сильно захотел и много заплатил. Поэтому сравнение ему показалось удачным, самокритичным и смешным, короче, – правильным. Но «Афродита», мать ее! Ну нет у этой дворняги ни ума, ни вкуса, ладно бы только голоса.
