Собиан Хайес - Девушка с зелеными глазами
— Для Мерлина очень важно, чтобы ты не считала, будто он поступил бесчестно.
При этих словах я скрючилась от смеха так, что моя голова оказалась на столе.
— Можете передать сэру Ланселоту, что его честь все еще в безопасности… И его королева Гвиневра, конечно, тоже.
Мы медленно шли к колледжу и были уже у крыльца, когда увидели их. Картинка разворачивалась кадр за кадром, как при замедленной съемке. Они поднимались по ступенькам, держась за руки. Был погожий зимний день, и казалось, будто у Женевьевы в волосах застряли солнечные лучи и теперь они бросают отсветы наружу, а когда она смотрела на Мерлина, ее улыбка просто ослепляла. Их тела двигались в унисон, и когда он отступал, она заполняла собой место, что он оставил позади, и даже их одежда самым изящным образом одинаково развевалась на ветру. Все вокруг бросили свои дела и любовались ими — счастливыми солнечными людьми со всем миром у ног.
— А из них вышла отличная пара, — смогла сказать я, пытаясь разрушить магию момента. И тут девчонки взяли меня за руки. Я скрипнула зубами. — Пойдем уже, покончим с этим.
Мы зашагали быстрее, чтобы догнать их. Мерлин заметил нас и оступился, мы посмотрели друг на друга как-то странно и непонятно для меня. Он ослабил свою руку на Женевьевиной ладони, но она схватила его еще крепче.
Ничего не оставалось, как нарушить эту вязкую тишину.
— Я только что услышала хорошие новости!
— Спасибо, Кэти, — пробормотал Мерлин, глядя в сторону. Мне стало легче, потому что я поняла, как он не хочет тыкать меня носом в эту ситуацию.
— Спасибо, Кэти, — эхом откликнулась Женевьева, и впервые за много дней я не смогла прочесть ее настроения по глазам — ярость ли это, триумф или ее неизменная угроза. Я вспомнила о кулоне и удивилась, неужели связь между нами разрушилась.
После колледжа мне удалось ускользнуть незамеченной и пойти своей любимой дорогой домой. За последние недели все кустарники и деревья превратились не более чем в вязанки голых палок и веток, и в этом была своя резкая, суровая красота. Я разглядывала ряды террас, понимая, что на следующей неделе они уже будут сиять рождественскими огнями, и в этой связи пыталась не думать о доме Мерлина, расцвеченном всеми необыкновенными украшениями ручной работы, которые его мама специально готовила к Рождеству. Теми, которые я уже не увижу. Женевьева заполучила мое Рождество и все романтические безделицы, которыми мы могли бы заниматься вместе с Мерлином.
Насмешливый голос произнес мое имя, и я даже не удивилась, я практически ожидала его.
— Бедненькая Кэти. Она ходит сюда, чтобы побыть одной, когда ей грустно.
Я не обернулась, но мое сердце упало от предвкушения новой встречи.
— А почему мне должно быть грустно, Женевьева?
— Потому что Мерлин тебя больше не любит.
— Поздравляю, — сказала я. — Ты хотела получить его, и теперь он твой.
— Ты все еще считаешь, что избавилась от него сама? — ликующе спросила она. — Что он вообще когда-либо тебе принадлежал?
— Конечно.
— Тогда мне придется спустить тебя с небес на землю.
Она, пятясь, шла прямо передо мной почти вприпрыжку, вынуждая меня идти медленнее. Я так и видела, как она оступается и падает, но ее ноги с завидной легкостью, казалось, миновали любую рытвину и колдобину на тропинке. Она забавно растопырила пальцы и сделала серию волнообразных движений руками, будто была мимом и изображала целую историю.
— Он был моим с самого начала. Даже не обманывайся, что он был твоим.
— Мерлин не предал бы меня, я бы сразу узнала это.
— Эх, Кэти. Он и сам не знал, он предал сам себя. Но его картина сказала всю правду.
— Картина, — повторила я без выражения, удивляясь, как только я могла быть такой наивной и верить в то, что она ничего не знала.
— Просто шикарная, правда? — Она неожиданно рассмеялась и с дерева испуганно сорвалась стайка птиц.
— Это был мой портрет, — не смогла удержаться я.
— Кэти, ты не настоящий художник, и ты не можешь этого понять. Картину, написанную маслом, невозможно изменить с середины. Мое лицо было на холсте с самого начала.
— Но я видела его, — настаивала я, понимая, что только играю ей на руку.
— Ты не видела ничего, кроме нескольких мазков. Тогда еще даже не сформировалась идея. Тебе хотелось увидеть там себя, и ты увидела, что хотела. А когда Мерлин дорисовал детали, получилась я.
— Верь в то, во что тебе нравится верить, Женевьева.
Она резко остановилась, и мне пришлось сделать то же самое.
— Картина была закончена много недель назад. — И по ее лицу медленно, как нефть по воде, расплылась торжествующая улыбка. Она почувствовала мое замешательство и заулыбалась еще шире. — Даже когда Мерлин был с тобой, он хотел быть со мной.
Она раскрыла ладонь, сложила губы сердечком и выдохнула, будто хотела сдуть одуванчик.
— Теперь все почти закончилось, и все там, где им и положено быть.
Она развернулась и ушла, ни разу не оглянувшись.
Когда я шла по улице к дому, Люк возился со своей машиной, его голова была под капотом. Видимо, машина второй раз за неделю отказалась заводиться утром.
— Ты будто потеряла шестипенсовик и нашла пенни, — ободряюще улыбнулся он.
— Мама бы тоже сказала подобную штуку, — пробрюзжала я. — Если ты считаешь, что я выгляжу измотанной, так и скажи.
Он вытер руки куском старой тряпки.
— Мне еще нужно спрашивать?
Я заколебалась. Я все еще не рассказала ему всего, что произошло, пока его не было. Я не знала, как он может отреагировать, но больше не могла молчать.
— Женевьева практически призналась в убийстве. Как будто она хотела, чтобы я знала, и гордилась тем, что способна на это.
Он покачал головой.
— Это могло быть предупреждением.
Я подняла и опустила брови, пытаясь поднять настроение и решив не говорить ему всей правды.
— Она неудачно пошутила насчет того, чтобы столкнуть меня с лестницы на крыльце колледжа.
— Кэт, это не смешно.
— Она хочет, чтобы я знала обо всем, что она делает.
— Мне это совсем не нравится, — обеспокоенно заметил он. — Она слишком близко подобралась к тебе. — Люк определенно волновался, и мне показалось, что он относится ко всему уже не так беззаботно, как раньше. — Такое ощущение, что она готовится к какому-то ультиматуму, — наконец сказал он.
— Это стало бы облегчением, — ответила я. — Узнать, чего она хочет на самом деле… Намного лучше, чем эта неопределенность.
Он неуверенно кивнул, будто понимал, о чем идет речь, но не был доволен исходом дела.
Я покачала головой и тяжело вздохнула:
— И это еще не все. Мерлин и Женевьева… Теперь они вместе. Он был так раздавлен расставанием со мной, что прождал почти целую неделю перед тем, как начать встречаться с ней.
— Мне жаль, Кэт.
— Мама была права, — пожаловалась я. — Моя ревность в итоге превратила мои опасения в реальность.
— Я думаю, Женевьева тебе немного помогла. Она сделала все возможное, чтобы ты начала сомневаться в Мерлине.
Я постучала себя по груди.
— Нет, во мне сидело зеленоглазое чудовище, которое затем вырвалось на свободу и уничтожило все, что у меня было. Я не могу полностью винить только ее.
Люк засомневался.
— Она манипулировала тобой. И сыграла на твоей слабости.
— Но на ней должна была играть я. Мама права: если любишь кого-то, отпусти.
— Мудрые слова, — покладисто согласился Люк.
— Вот почему нам с тобой хорошо, — сказала я, подумав. — У нас нет всех этих сложностей. Мы можем говорить, что хотим, и всегда останемся друзьями. Дружба намного лучше, чем любовь.
— Ну, если ты так считаешь, — пробормотал он, но его голос звучал странно разочарованным.
Я уставилась на автомобильные запчасти так, будто они обладали для меня каким-то таинственным смыслом.
— Интересно, может, теперь она оставит меня в покое и я смогу выкинуть из головы все дурацкие теории с подменой детей и мамой, скрывающей от меня зловещие секреты.
Люк перестал ковыряться в машине и посмотрел прямо на меня.
— Ты думаешь, что Женевьева успокоилась? Что она получила все, что хотела?
— Теперь у нее есть Мерлин, а он был главным призом.
Люк захлопнул капот, и я увидела, что у него очень взволнованное лицо.
— Возможно, Мерлин — просто отвлекающий маневр для нее, а настоящий приз — это ты. Не прекращай оглядываться вокруг, Кэт.
ГЛАВА
ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Случилось невероятное: Женевьева не пришла в колледж. Оказалось, что она слегла с тяжелой ангиной и едва могла говорить, и это, наверное, была лучшая новость за всю мою жизнь. Я пыталась не скакать от радости, когда Нэт рассказала нам о недуге Женевьевы, и скорее всего, мне плохо это удалось. Было так непривычно вставать утром без ощущения страха, сидеть на лекциях и не чувствовать на себе тяжелого взгляда ее ужасных глаз и не следить за каждым словом во время разговоров за обедом. Первый день в ее отсутствие показался мне замечательным, второй — просто блаженством, а на третий день я готова была танцевать от счастья. Я наконец вспомнила, какой счастливой была моя жизнь, пока в ней не появилась Женевьева. Сложно представить, но это произошло всего три месяца назад.
