Светлана Волкославская - Повесть одной жизни
Ответ крайне разочаровал ее своей капиталистической логикой. Ее спросили, справляется ли этот человек со своей работой.
— Справляется, — признала она неохотно, — но… он же сектант, вы понимаете?
— Раз справляется, пусть работает, — равнодушно сказал алма-атинский чиновник.
Бедная Алла Робертовна! Такого непонимания, да еще со стороны высокого начальства она пережить не могла. На следующий день, встретив ненавистного инженера в дверях своего кабинета, она злобно прошипела ему в лицо:
— Скажите жене, пусть готовит пеленки!
— Какие пеленки? — не понял он.
— Такие! Я подала ходатайство о лишении вас родительских прав. Ребенка будет воспитывать государство. Не хватало, чтоб еще один сектант вырос.
Алла Робертовна гордо вскинула голову и убежала прочь по коридору, оставляя за собой только сердитый стук каблуков. Ростислав остался стоять у стены.
— Что с вами, Ростислав Николаевич? — испуганно воскликнула одна из проходивших мимо сотрудниц. Его лицо было просто серым, и крупные капли пота покрывали лоб. Угроза Чаплинской была вполне в духе времени — в среде верующих рассказы о подобных случаях передавались из уст в уста.
Сотрудница завела Ростислава в кабинет, усадила в кресло и подала стакан воды.
— Вам лучше? — спрашивала она, вытирая ему лоб мокрым платком.
С этого дня муж стал настоятельно рекомендовать мне поехать погостить к маме. Я говорила, что момент неподходящий, но он настаивал, и только разговор между ним и Николаем, случайно услышанный мною, помог понять, в чем тут дело. Николай считал, что Чаплинская блефует и мне незачем никуда уезжать. «Вот когда принесут повестку в суд, тогда и отправишь Нину к матери», — сказал он. Вообще было бы странно, если бы Николай чего-то испугался! Но никто, действительно, не стал возбуждать против нас никакого дела. Алла Робертовна, видимо, просто хотела испортить Ростиславу настроение. Эта молодая женщина только недавно вышла замуж, и у нее еще не было своих детей.
Ростислав — родителям
Здравствуйте, дорогие мои!
Вчера получил посылку от вас. Спасибо огромное, но я очень прошу, не беспокойтесь о нас так много, все необходимое для жизни у нас есть. К тому времени, как это письмо дойдет к вам, Нина с Анечкой уже будут дома. Нас очень тревожит здоровье Анны Ивановны. Возможно, придется вернуться на Украину, если она не поправится. Хотя, конечно, уже обжились здесь, работа у меня наконец-то хорошая, и люди относятся хорошо.
Анютка вам регулярно писала письма на любой попадавшейся под руку бумаге, но мы их, конечно, не все отправляли, чтобы не перегружать почту.
Сегодня все готовятся встречать Новый Год. У нас в ПТО наряжают елку, а я, пользуясь свободным временем, пишу вам. Завтракаю и ужинаю дома, а в обед хожу в столовую. Иногда бываю в командировках. Нина уже почти 16 дней, как уехала, мне одному скучно, но я получил от нее письмо.
Мама, я бы просил тебя не торопиться с тем, о чем ты говорила Нине. Пусть Анечка подрастет, и сама выберет свой путь. Крещение — это обещание Богу доброй совести, и такое обещание как младенец она еще не может дать. Давайте подождем, когда она сама захочет креститься. Пока же достаточно совершить над ней молитву благословения. Папа знает, что в IV–V веках крещение младенцев в христианской церкви еще не было узаконенным. Даже Григорий Великий и Иоанн Златоуст, хотя и были выходцами из христианских семейств, крещение приняли уже взрослыми людьми. К тому же Григорий Великий родился в семье епископа (тогда еще епископы имели семьи), и его очень благочестивые родители не сочли нужным крестить младенца. Так что не переживайте, все с Анечкой будет в порядке.
Здесь, как вы знаете, очень много немцев, и среди них есть верующие протестантских воззрений. Я достал отличный перевод Библии Мартина Лютера, которым многие из них пользуются. Так что по вечерам сочетаю приятное с полезным — читаю Писание и подтягиваю свой немецкий.
Целую вас всех и обнимаю. Еще раз спасибо за посылку. Жду ваших фотографий.
Ростик. * * *Да, мне все-таки пришлось уехать из Караганды. В декабре пришло вдруг письмо от тети Зои. Оказывается, мама заболела, и ее положили в больницу. Как заныло мое сердце от этого сообщения! Я чувствовала себя «без вины виноватой» в том, что случилось.
Через день вместе с девятимесячной Анютой я отправилась на Украину. Дорога была тяжелая, с пересадкой, и домой мы добрались на третьи сутки, часов в десять вечера. Тетушки, двоюродные сестры, Инна Константиновна — все сошлись к нам посмотреть на мое чадо. А чадо лежало на кровати в розовых ползунках и всем лучезарно улыбалось через пустышку.
Наутро мы отправились в больницу знакомиться с бабушкой. Я держала Анюту на руках и говорила за нее: «Приходи, бабушка, скорее домой, нам без тебя скучно». «Да ей пока что безразлично», — отвечала мама через окно. И вдруг, как будто поняв ее слова, Анюта отрицательно замотала головой. Не безразлично! Бабушка, конечно, не выдержала, и улыбка против воли появилась на ее суровом лице — до чего же умная родилась внучка!
Я дождалась, пока выпишут маму, чтобы вместе с ней побыть дома. В этот раз мы неплохо ладили, за исключением тех дней, когда мне нужно было идти на богослужение.
«Пожалей хоть Анечку», — слышала я, и это было неприятно. Разве я негодная мать, что меня нужно просить о жалости к собственному ребенку?
Неприятно теперь мне бывало часто. Старые знакомые, один за другим появляясь на сцене, смотрели на меня либо с ужасом, либо с пренебрежением.
Давняя взаимная привязанность связывала нас с Анастасией Семеновной Ш. Религией она не особенно интересовалась, но раз в год пекла куличи, красила яйца во все цвета радуги и на этом основании считала себя доброй православной христианкой. Всякий раз я удостаивалась от нее горячих похвал за хорошее знание церковнославянского языка и службы, и даже более того: со слезами на глазах Анастасия Семеновна не раз признавалась маме и окружающим, что любит меня как дочь. Естественно, что когда после долгой разлуки, я появилась на пороге ее дома с Анютой на руках, то встретила самый восторженный прием. Моя приятельница ласкала и целовала кругленькую, розовую Анюту, расспрашивала о жизни в Казахстане и, умиленно качая головой, повторяла: «Ах, Ниночка, радость моя». А потом вдруг спросила, как давно мы окрестили девочку. Я ответила, что еще не крестили. Почему? Пришлось объяснить.
— В сознательном возрасте, говоришь, — как-то зловеще повторила она мои слова.
— Знаете, — поспешила сказать я, — сам Иисус крестился тридцати лет, и Он сказал, что сначала надо научить, а потом крестить…
Улыбка сползла с лица Анастасии Семеновны и во взоре отчетливо проступил холодный иней. Ни возмущения, ни вопросов, ни гнева — только надутое молчание. Я поняла, что больше не нужна ей. Поблагодарила за гостеприимство, поспешно одела Анютку, и пошла. Она вышла вслед за мной, проводила до трамвая. Молча.
Как мне было больно! Если бы она обругала меня, оскорбила, и то было бы легче. Но откуда эта холодность? Как же она говорила, что любит меня? Пусть я заблуждаюсь в ее глазах, но разве от этого в один миг остывает любовь?
Я буквально заболела после этого визита. А когда через две недели мы случайно встретились на улице, Анастасия Семеновна отвернулась и прошла мимо, даже не поздоровавшись. Тогда я поняла, что следует морально приготовиться к таким вещам. И точно!
В один из дней к нам заявился мой бывший друг по православию, Валерий Б. Когда-то мы вместе читали Иоанна Златоуста, ездили на престольные праздники, тянулись к одним и тем же духовным лицам и по многим вопросам имели схожее суждение. О моем приезде и происшедшей перемене он узнал от Анастасии Семеновны. В отличие от последней, Валерий горел желанием высказать мне все, что думает на этот счет. Трижды он приходил и не заставал меня дома — я гостила у свекрови. На четвертый раз мы встретились. В присутствии всех моих теть говорить на такие темы вообще было невозможно, поэтому пришлось усадить Анюту в коляску и отправиться на совместную прогулку.
— Ну, милая, скажи-ка мне, кем же ты теперь стала, — ехидным голосом проговорил Валерий, как только мы оказались на улице.
— По-видимому, ты уже знаешь, раз так спрашиваешь, — ответила я.
— Да, слыхал, но не могу поверить, пока не услышу это из твоих уст.
— В таком случае могу подтвердить — я ушла из православия и присоединилась к протестантам.
Валерий остановился. Глаза его воспламенились гневом, щеки раскраснелись.
— Как! — воскликнул он, — после всего того, что ты имела! После того воспитания, которое ты получила от митрополита Гурия, архиепископа Стефана, отца Николая! Сколько они оказали тебе внимания, сколько наставлений давали, а ты…
