Бабочка на ветру - Кимура Рей
Но и тут повторилось то же самое: для того чтобы совершить самоубийство, у нее опять не хватало мужества. Возненавидев себя еще больше за очередное проявление слабости, она отправилась обратно в «Антёку-Ро» и, еле держась на ногах от усталости, устроилась в своей комнатке с бутылкой саке. В тот вечер она пила до тех пор, пока руки не ослабли окончательно и она уже не в силах была держать чашечку с саке и поднести ее к губам.
Проснувшись на следующее утро, Окити внезапно осознала, что нашла выход. Надо рассчитаться с долгами, закрыть «Антёку-Ро» и двигаться дальше — уезжать отсюда. Вот только идти ей некуда… и еще некоторое время Окити жила в крохотной комнатке у входа в «Антёку-Ро», хотя питейное заведение давно уже перестало пользоваться былой популярностью.
Жители Симоды привыкли видеть Тодзин Окити сидящей возле «Антёку-Ро»: мерно попивает саке и наигрывает грустные, душещипательные мелодии, которые вызывают у прохожих печальные мысли. Иногда ее замечали вышагивающей по Симоде — растрепанные, неухоженные волосы напоминали при этом пышное облако, устроившееся на плечах. В такие дни все знали, что Тодзин Окити направляется к храму Тодендзи — навестить могилу возлюбленного.
Окити стала очень редко смотреть на свое отражение в зеркале — не хотела видеть, как теперь выглядит и во что превратилась. Пристрастие к алкоголю отразилось на волосах: вместо блестящего черного шелка на голове высилось нечто вроде серого вороньего гнезда. В глазах погасли искорки, делавшие их когда-то похожими на драгоценные камни. Теперь взгляд Окити был полон ощущением боли и бессмысленности существования.
Только кожа, бледная и прозрачная, едва тронутая болезнью, оставалась по-прежнему довольно красивой. Прекрасно понимая, что вся разваливается на части из-за проклятого алкоголя, Окити сделать что-либо была уже не в силах. И как-то раз, все же посмотрев в зеркало, она лишь вздохнула и даже обрадовалась, что Цурумацу не видит ее такой.
Те, кто когда-то знали ее и помнили ее былую красоту — ведь из-за нее угодила в лапы иноземного дипломата, — теперь тайно жалели эту иссохшую женщину, с впалыми щеками, которая в последнее время стала чаще появляться в поселке, бесцельно блуждая по улицам. Ей словно хотелось снова оказаться в гуще событий, поближе к людям. Жители Симоды по-прежнему старались держаться от Тодзин Окити на почтительном расстоянии, но все же ненависть и презрение к ней с годами начали стихать. Многие даже испытали нечто подобное чувству вины за то, что так долго буквально издевались над несчастной женщиной. Ведь это по их милости она осталась совсем одна, без родных и друзей.
Кое-кто задумался над тем: а правильно ли они расценивали поведение Окити все эти годы? В конце концов, всегда существовали слухи о том, что ее силой заставили переехать к иноземному дипломату, чтобы служить ему. А для этого она была вынуждена оставить жениха. И между прочим, ее присутствие положительно сказывалось на Тоунсенде Харрисе — на переговорах о рынке в Японии он всегда был мягок и снисходителен, стараясь не требовать от страны невозможного.
Итак, общественное мнение переменилось, на этот раз в пользу Окити. Презрение жителей Симоды переросло в чувство вины и горького сожаления. Но для нее все произошло слишком поздно — она уже не хотела получать от бывших соседей ни поддержки, ни сочувствия. Гордость запрещала ей принимать хоть что-то от тех людей, которые очень долго открыто насмехались над ней и в самом прямом смысле плевали в ее сторону.
Прошло много лет, а их прежнее несправедливое, жестокое отношение вызывало теперь у нее только чувство боли и унижения. Не осталось больше в сердце свободного места, чтобы простить их и, забыв о прошлом, войти в их общество, став одной из них.
С некоторым облегчением она осознала, что избавилась от постоянного желания ублажать других и всегда волноваться о том, что о ней скажут жители Симоды, что они подумают. А ведь все это началось очень давно, когда Окити — маленькая девочка обязана была доставлять удовольствие и постоянно угождать собственному отцу за то, что благодаря ему появилась на свет такой красавицей. С этим и прожила всю жизнь, но красота не принесла ей ничего, кроме боли и страданий. Сейчас Окити была рада, что все заканчивается и ей больше не придется ни о чем переживать.
Если раньше, когда она шла по улицам Симоды, жители отворачивались от нее, — сейчас гордо шествовала по родному поселку, игнорируя всех и каждого, как будто не существовало здесь никого, кроме нее самой. Только теперь, опустошенная и измученная, у самого конца своей жизни, она все же обрела себя, вернула себе чувство собственного достоинства. Люди не поняли ее вовремя — тогда ей это требовалось больше всего на свете. Им удалось сломить ее дух, но в конце концов она все равно одержала над ними победу и ей уже больше не нужны ни их любовь, ни поддержка, забота и одобрение. Сломленная и духовно, и физически, она по крайней мере освободилась от цепей зависимости.
Однако, получив эту своеобразную свободу, Окити сразу поняла, что существовать так дальше все равно не сможет. Здоровье ухудшалось изо дня в день, и она осознавала, что ее может парализовать в любую минуту, а на лечение болезни требуется очень много денег. Ведь, кроме привычной еды, понадобятся лекарства и целебные травы, и все это лишь для того, чтобы выжить. Но денег у нее уже нет.
— Лучше умереть, чем клянчить деньги у жителей Симоды! — в отчаянии заявила Окити, обращаясь к самой себе.
Она потеряла все, кроме гордости и чувства собственного достоинства. Значит, нужно держаться непобежденной до самого конца, даже если за это придется заплатить жизнью. Ей и раньше приходила в голову мысль о самоубийстве, но она не решалась покончить с собой, поскольку всегда находились причины жить. Сначала у нее появился свой салон «Йуме»; потом оставались подруга Наоко, возлюбленный Цурумацу; наконец, этот «Антёку-Ро». Теперь ничего этого нет, все погибло и в жизни ее больше ничто не удерживает. Наступил такой чудовищный момент, когда у нее больше причин умереть, чем держаться за жизнь. К этому времени Окити поняла, что успела расстаться и со страхом перед самоубийством. Он прошел, подавленный тяжким бременем постоянной бедности, вечных болезней и невыносимого одиночества, отделаться от которого у нее нет ни единого шанса.
А дни шли за днями, и мысль о самоубийстве стала для нее навязчивой идеей. Она принялась планировать собственную смерть. Благородный способ «сеппуку», известный с древних времен, когда человек вспарывает себе живот мечом, совершенно для нее неприемлем — в жизни не могла обидеть ни одно существо, даже вздрагивала, подумав о «сеппуку». Отвергла и повешение; хотелось умереть спокойно, чтобы лицо при этом не исказилось страшной маской смерти.
И пока Окити размышляла, как лучше всего уйти из этого мира, ей снова начали сниться забытые сны. В них было много воды, она словно смыкалась у нее над головой, увлекая вниз, в неизвестную, непостижимую бездну… Вода эта казалась черной и совсем спокойной, навевающей умиротворение… Сон повторялся из ночи в ночь, словно кто-то свыше пытался передать ей некое послание. «Ну конечно, — внезапно осенило Окити, — я умру под шум морских волн!»
Нахлынули приятные воспоминания детства и юности, когда она проводила много счастливых часов на берегу моря. «Как радовались мы с Наоко, играя у самой кромки воды! — с грустью вспоминала Окити. — А волны омывали наши ноги, и чайки громко кричали высоко у нас над головами». Морской берег стал для подружек убежищем, куда они скрывались всякий раз, когда хотели поделиться чем-то сокровенным или просто побыть вдали от многочисленных шумных семейств в домиках с картонными стенами и в комнатах, не имеющих замков.
А весной и летом 1855 года за ней начал ухаживать Цурумацу, все это было рядом с морем, и морской пейзаж и шум прибоя стали самыми приятными воспоминаниями об их романтических встречах. Ну а потом, когда в ее жизни все померкло, именно сюда, к морскому берегу, она прибегала, чтобы скрыться от людей и хотя бы на время забыть о своем позоре. Ведь она в глазах всех Тодзин Окити — «наложница иноземного дьявола»…
