Маргарита Хемлин - Клоцвог
Я с гордостью прочитала письмо Марику, хотя он желал посмотреть сам. Я согласилась, но сначала все-таки прочитала с выражением и пригласила Эллу послушать.
Когда дело дошло до ВУС, он улыбнулся.
— ВУС — это сокращенно: военно-учетная специальность. Мой дядя Изя любил повторять: «Их вус?» — «Я знаю?» Да. Он про военно-учетную специальность ничего не знал.
Элла зыркнула на Марика и убежала в свою комнату. Наверное, записать новые сведения про евреев.
Мы остались вдвоем над письмом Миши.
Я постучала пальцем по конверту:
— Немедленно займусь вплотную. Пойду в Губкинский, выясню, достану учебники. Правильно?
Марик ответил:
— Их вус?
Забрал письмо — прочитать самостоятельно. Я напомнила, чтобы потом вернул обратно.
Да. Репков уехал не вовремя. Он бы посоветовал, направил к нужным товарищам для консультаций и налаживания связей. Но впереди оставалось много времени. А Саша возвращался через полтора месяца. Что можно сделать сию минуту — надо делать. Меня переполняла жажда деятельности.
Все мне отдавалось легко. Я выпросила методички, достала учебники и программу для поступающих. Соорудила посылку и отправила по месту назначения.
Я не спрашивала про акустику, а решила дождаться Сашу, чтобы узнать из первых рук.
И только я устремилась вперед, только успокоилась. Случилось.
Меня вызвали в школу лично, по телефону. Не на родительское собрание, а с глазу на глаз.
Учительница моей доченьки рассказала мне, что дети в классе взяли моду читать классный журнал. Случалось — учительница оставляла на своем столе без присмотра. Мало того, что это документ, там оценки и прочее. Там же в конце имена-отчества родителей с телефонами и национальностью в особой графе.
И вот как-то ученики сосредоточились именно на последней странице — где имена-отчества и национальности. И смеялись. Известно, что детям все кажется интересным. То, из-за чего можно над кем-нибудь поиздеваться. Я вынесла это из педагогического опыта.
В классе были две девочки-еврейки и один мальчик. Включая мою Эллу, естественно. Что бы она про себя ни навоображала.
И вот дошли до первого еврея. Каплан Анатолий Меирович — отец мальчика Юры Каплана. Громко провозгласили: «Еврей». Потом, как назло, по алфавиту — Лифшиц Лилия Товиевна — еврейка. Мама девочки Лифшиц Светы. Тоже во всю силу: «Еврейка». Ну и в самом конце дошли до моей — Файман Марк Мойше-Янкелевич, наш Марик. Папа, значит, наш дорогой. И с растяжкой:
— Вот еврей, так еврей!
Конечно, можно понять. Необычное отчество, даже на фоне еврейских.
Все смеются. Мальчик Каплан молчит, а сам бледный, как смерть. Света Лифшиц уставилась в парту, даром что мою Эллу подбивала насчет того, что они русские с ней на фоне родителей-евреев.
А моя дочь подходит к столу, берет журнал, аккуратненько закрывает его и бьет по голове мальчишку-бандита-второгодника, который еле научился разбирать буквы, а зачитывает национальности во всеуслышание. И она так сильно лупила его по голове, что у мальчика из носа и ушей пошла кровь.
На этом месте вошла учительница и отобрала журнал. Он почти пришел в негодность. Потому что у моей девочки достаточно дурной силы, чтобы истрепать что хочешь, не то что бумажный классный журнал.
Учительница тут же устроила разбирательство. Почему вообще посмели взять журнал и из-за чего инцидент.
Все молчат.
А Элла одна сказала:
— Кутузов Славик самовольно взял журнал и читал вслух национальности.
Учительница спросила:
— И за это ты его побила?
Элла ответила:
— Да. Я при всех сейчас скажу, что мои товарищи по классу — дураки. И вы, Марина Петровна, дура. Потому что такие вещи в журнале писать нельзя.
И моя доченька пошла на свое место.
Учительница ее выгнала из класса без дальнейших разговоров.
И вот теперь она вызвала меня.
Мне ничего не было известно от Эллы. Картину восстанавливала сама Марина Петровна при помощи подробного опроса второклассников и теперь излагала.
Я узнала, что на протяжении трех дней после происшествия Элла не являлась на занятия. А сегодня пришла как ни в чем не бывало.
Я, во-первых, заверила, что совершенно не в курсе дела. Ежедневно Элла выходила из дома в положенный час и возвращалась как обычно после занятий на продленке.
Учительница посмотрела на меня сочувственно.
— У вас очень трудная девочка.
Я кивнула, но возразила:
— Дело не в ее трудности.
Марина Петровна спросила:
— А в чем же дело?
— Вы сами знаете, в чем.
— Ах, вы, конечно, про это самое. Свернули на пробитую дорожку.
— Да, свернула. Я вас уважаю как педагога. Но надо было посвятить урок объяснению, что евреи бывают и хорошие. А вы замяли.
— Я не против, больше того, у меня подруга как раз еврейка. Но ваша дочка меня обозвала дурой. При всем классе. А мне через три года на пенсию. Мне еще тут три года работать. С каким именем я уйду? Про меня пересказывать будут по школам. Вот это я называю вопиющий факт. Это проблема общественного звучания. А национальность — что такое? Я не понимаю. Ну, сказали: «Еврей». Ну, даже при всех. Ну, в журнале написано. Как говорится, из слова песни не выкинешь. Это же надо так воспитать своих собственных детей, я вас имею в виду, чтобы они от одного названия своей родной национальности шарахались и бесились!
Я молчала из последних сил. Но, насколько возможно, поставила вопрос ребром:
— Что вы хотите?
Марина Петровна четко ответила:
— Элле надо при всех извиниться. Попросить у меня прощения.
— Хорошо. Она попросит.
Да. За своего ребенка надо сражаться. Если вырываешь его из лап тяжелой болезни, если выносишь из пожара и так далее. Но здесь — другой случай. Какой другой — я не сформулировала. Потому что невозможно.
Занятия в группе продленного дня только-только заканчивались. Я нашла Эллу в пустом классе. Она собирала портфель, за последней партой, самой большой.
Я увидела ее от двери — одна в огромной комнате с высокими окнами. Стены были увешаны портретами выдающихся людей прошлого и настоящего. В том числе и космонавтами. Они смотрели на мою дочь осуждающе. А некоторые улыбались. Особенно космонавты. В голове мелькнула мысль, что космонавты всегда фотографируются с улыбкой. На плакатах или даже в газетах с орденами и звездами Героев Советского Союза. А члены Политбюро никогда не улыбаются. Да. У них разный возраст и знания.
И я сказала тихо, но слышно:
— Эллочка, пошли домой. Пирожных купим на углу. Хочешь пирожных?
