Олег Рой - Семь признаков счастья (сборник)
«Может, оно и к лучшему, что малец еще не понимает», – подумал писатель. В отличие от Пашки, он хорошо отдавал себе отчет в том, что значит потерять близких. Всех близких.
«Он потерял всю свою семью. И я тоже. Нас прибило друг к другу волнами в этом огромном городе, будто две льдины в открытом море.
Что с ним будет? Отберут карточки, которые он так старательно прячет в чайнике. И помрет с голоду где-нибудь. А то и съедят. Времена нынче такие. Мальчонка нуждается в том, чтобы о нем кто-то заботился. А я… я одинок. Я тоже нуждаюсь. В ком-нибудь, о ком мог бы заботиться. Пусть нет еды, одежды, нет денег. Перебьемся как-нибудь. Проживем. Прорвемся.
Я не спас свою дочь. Но я смогу спасти чужого ребенка. Может, в этом и есть смысл, а?»
Усталый Пашка, допив кружку кипятка, тихонько лег на матрас в углу и, едва прикрыв глаза, тут же засопел. Мужчина укрыл его старым одеялом. Солнечные лучи, победившие наконец мрачный январский снегопад, проникали сквозь щели в темную комнату, скользя по пыльным клавишам старого фортепиано… Образ балерины вместе со странной, невесть откуда взявшейся музыкой становился все бледнее и прозрачнее, пока в конце концов вовсе не растворился в солнечных бликах. Изможденный писатель, сняв с головы шапку и окончательно стряхнув с себя остатки странного видения, вновь подступившего к нему, подошел к окну. И в тот же миг откуда-то снаружи его слуха достиг голос диктора, усиленный уличным громкоговорителем. Он произносил слова, которые так ждал каждый измученный житель этого заснеженного города, в которые отчаянно хотелось верить всей душой и надеяться до последнего вздоха. По радио объявляли о том, что в результате успешно проведенной операции «Искра» была прорвана блокада Ленинграда.
– Пашка, наши победили! – прошептал Николай Иванович. – Прорвались. Ты понимаешь? Понимаешь?! Все будет хорошо. Теперь все будет хорошо. Мы будем живы, обещаю.
Мальчик открыл глаза и, робко улыбнувшись, взял его за руку.
Еще некоторое время постояв у заколоченного окна, писатель неторопливо и бережно свернул валявшуюся у ног рукопись и положил ее в карман пальто.
«Надо выйти, – подумал он, – за хлебом и карандашами…»
Олег Рой
ХОУЛЛЕНД, или МАЛЕНЬКИЕ ЛЮДИ
Отрывок из романа. На правах рекламы
Глава 1
Человек эпохи возрождения
Доброе утро, последний герой!
Доброе утро тебе и таким, как ты,
Доброе утро, последний герой.
Здравствуй, последний герой!
Старый «Астон-Мартин» радикально черного цвета среди «Вольво», «Мерседесов» и маленьких новомодных электрокаров на стоянке такси у аэропорта привлекал внимание, как гроб на детской площадке. К нему-то я и направился.
Похожий на Бобби Сэндса, ирландского революционера, умершего от голодовки, рыжеватый таксист дремал за рулем, держа в руках свежий номер «Ириш таймс». За задним стеклом виднелось еще несколько газет, вероятно, уже прочитанных. Я подумал – интересно, а написано ли в этой газете про меня? С некоторых пор я стал персонажем газетной хроники. Если написано, то таксист меня может и узнать, со всеми вытекающими отсюда разговорами и всем прочим…
Но до вокзала все равно надо было как-то добираться. Можно, конечно, арендовать машину, но я решил повременить с подобными расходами. Поэтому решительно подергал ручку двери и привстал на цыпочки – чтобы быть заметнее. Когда твой рост едва превышает четыре фута, из машины тебя могут и не разглядеть.
Таксист моментально очнулся, уставился на меня ясно-голубыми глазами и недоуменно спросил:
– Сэр? Чем могу служить?
Похоже, он меня не узнал. Вот и славно.
– Тем же, чем и всем остальным, – улыбнулся я, открывая дверь. – Мне нужно добраться до железнодорожного вокзала.
– А деньги у вас такие же маленькие? – спросил он, когда увидел меня во весь рост, с ног до головы. Я сначала несколько растерялся. Все-таки я еще не привык к своему новому состоянию. Причем шутят по этому поводу впервые: обычно толерантно помалкивают и фальшиво отводят глаза. Стараются не смотреть. А ведь все равно смотрят – поверх смартфонов, прикрываясь планшетами, книгами, а дети, так те просто пялятся во все глаза, потому, что еще не знают, что такое толерантность и с чем ее едят.
– Деньги – одна из тех вещей, которые у меня нормального размера, – ответил я без тени улыбки. Но если я правильно оценил этого парня…
– А что еще? – разумеется, тут же спросил он. Я ему ответил. Это была, пожалуй, довольно пошлая и грубоватая шутка, но мой рыжеватый водитель тотчас же разразился честным ирландским хохотом.
– Свой человек, – сказал он, утерев рукавом глаза. – Добро пожаловать в старую добрую Ирландию.
Я расположился на переднем сиденье, и машина двинулась с места.
– Небось в Хоулленд едете? – спросил он, лихо выезжая со стоянки. Я с удивлением уставился на него – откуда он узнал о моих намерениях? Но согласно кивнул:
– А как вы догадались?
– Что я, лепреконов, что ли, не видел? – ответил он загадочно. И тут же поинтересовался: – А откуда прибыли, если не секрет?
– Из Лондона, будь он неладен, – ответил я, заработав еще один одобрительный взгляд. – Фокс Райан, к вашим услугам.
Он глянул на меня с неожиданным удивлением и сказал после паузы:
– То-то я и гляжу, что вы недостаточно рыжий для лепрекона. Решили посетить достопримечательность, хм… подходящую по размерам?
Я не понял ровным счетом ничего, кроме того, что беззлобное подтрунивание шофера нравится мне куда больше, чем холодная толерантность и деланное безразличие всех остальных. Я более чем уверен, что идея толерантности появилась у людей вполне полноценных, как некая благородная форма этакого снисхождения к «неполноценным». Вот только когда ты ростом в четыре фута без нескольких дюймов, ты хорошо видишь всю лицемерность подобной толерантности.
Она словно исключает тебя из круга нормальных людей, превращая в существо «требующее особого отношения», а значит, априори неполноценное. Да, на словах она призвана разрушить стену между людьми обычными и «не такими», но на деле она делает эту стену еще прочнее. Потому что приучает «нормальных» лицемерить, вызывая эти скрытое отторжение. И даже насмешки не так разделяют людей, как вынужденное лицемерие с обеих сторон. Когда над тобой подшучивают, как этот ирландский весельчак, даже когда откровенно насмехаются, это дает тебе шанс быть со всеми на равных. Когда лицемерят, делают вид, что все в порядке, и при этом старательно отводят глаза – никакого шанса на равенство нет и быть не может.
– Просто наобум ткнул в точку на карте, – сказал я, доставая сигареты. – У вас в машине можно курить?
