Карин Альвтеген - Стыд
Это называется грех самоосквернения.
Подозрения оправдываются. Она слушает врачей, как человек, которому рассказывают, как кратчайшим путем дойти до уже известного места. Задает несколько вопросов, чтобы не оставить ничего неясного. И вечером рассказывает обо всем Йорану.
— Она слепая. Они выяснили это сегодня на осмотре. Сказали, что через две недели мы должны снова ее показать.
С этого дня все начинает разрушаться. Последняя судорожная попытка освободиться оказывается безуспешной, ей не остается ничего, кроме стыда, угрызений совести и страха. Раскаяние и горечь от неисполненного долга, как кислород, наполняют ее тело — тело, которое она ненавидит больше всего на свете, тело, которое причиняет ей только зло. Ее грех доказан. Она кормит его молоком из собственного тела через каждые четыре часа.
Худое дерево приносит худые плоды. Грешен человек перед Господом, и грозит ему гнев Господний и возмездие. Необоримая темная потребность во зле взращивается и передается по наследству от поколения к поколению, и этот наследный грех и есть причина всех прочих грехов в мыслях, словах и поступках.
Она в своем тщеславии поставила себя выше Бога и получила невообразимо страшное наказание. Ее Он не тронул, Он настиг ее потомство. Возложил на следующее поколение кару, которая должна была постичь ее.
Она получает письмо от родителей. До них дошли слухи. Прощения она не получит, но вся Община будет молиться за дитя, которое справедливо покарал Бог.
Проходит еще два месяца. Йоран теперь почти не разговаривает с ней. И ничего не упоминает о квартире, куда они должны переехать в начале лета. Две комнаты и кухня, первый этаж, с балконом, шестьдесят восемь квадратных метров. И ванная. У них наконец будет ванна, в которой она сможет как следует вымыться.
Она начинает паковать вещи, ей надо чем-то себя занять, сидеть без дела становилось все труднее. Открывает бельевой шкаф наверху у лестницы и вынимает стопку простыней. Это подарок родителей Йорана, на всех простынях голубыми нитками вышиты его инициалы. Она видит, как девочка выползает из спальни и перебирается через порог, тычется головой в дверной косяк и садится. У лестницы нет перил. Май-Бритт идет мимо дочери к картонной коробке рядом с кроватью и укладывает простыни. Поворачиваясь, она ударяется щиколоткой о ножку кровати. Ее пронзает резкая боль, и, едва почувствовав ее, Май-Бритт понимает, что в душе у нее рвутся какие-то путы. Перед глазами все белеет. Она кричит, крик разрывает ей горло, но облегчения не приносит. Дочь пугается, и Май-Бритт замечает, что она пятится к холлу. Ближе к лестнице. Но ярость, охватившая ее, не утихает, а, наоборот, растет — и Май-Бритт, схватив обеими руками коробку, с силой швыряет ее о стену.
— Я ненавижу Тебя! Ненавижу, слышишь? Ты же знаешь, что я была готова пожертвовать всем, и все равно Тебе было этого мало! — Сжав кулаки, она поднимает руки к потолку. — Ты слышишь? Слышишь? Ты можешь хоть один раз ответить, когда с Тобой разговаривают?
Ярость, которую она так долго сдерживала, вырывается наружу сокрушительной волной. В висках стучит, она срывает с кровати простыню и начинает размахивать ею в воздухе. Со стены падает картина, у лестницы нет перил, ее незрячая дочь исчезает из поля зрения, скрывается за дверью. Но Май-Бритт не властна над тем, что происходит. Внутри у нее что-то сломалось и должно выйти наружу, иначе оно разорвет ее на части.
— Думаешь, Ты победил, да? Думаешь, я буду молить о Твоем прощении, теперь, когда все равно уже поздно, теперь, когда Ты наказал ее из-за меня! Думаешь, да?
Никаких других предметов поблизости нет, и она швыряет коробку о стену еще раз. Она стоит в спальне и бьет коробкой о стену, а в холле у лестницы нет перил.
— Я проживу без Тебя, слышишь?
И тут она думает, что нужно выйти в холл, потому что у лестницы нет перил, а ее незрячая дочь ползает там на полу, — но она не успевает.
Она не кричала, когда падала.
Удар и все стихло.
21
Ночью всегда чувствуешь себя особенно. Ты бодрствуешь, а другие спят. Ночью царит покой, потому что все людские мысли рассредоточились во снах, освободив пространство. Ночью легче и быстрее думается, и твоим собственным мыслям не нужно маневрировать в сложном и запутанном транспортном потоке. В студенческие годы она часто меняла день с ночью, предпочитая готовиться к экзаменам в ночные часы. В свободном пространстве.
Теперь же именно по этой причине ночи таили в себе опасность. Чем меньше помех и столкновений, тем более открытым становилось поле. Некто в глубине ее души все время ей возражал, пытался вступить с ней в контакт. И чем тише было вокруг нее, тем труднее было заставить себя не слышать его голос. Этот некто ее осуждал, несмотря на все ее отчаянные попытки восстановить порядок и справедливость. Приходилось постоянно быть начеку, чтобы не позволить ему увлечь себя туда, в глубину. Она знала, каково там, и ей было безумно страшно. Двадцать три года она держалась вдали от этой пропасти, но теперь она близко, на расстоянии протянутой руки. Движение — только оно еще помогало держать дистанцию. Ей нельзя останавливаться. У нее мало времени, очень мало. Она ощущала это всем своим телом. Если она приложит достаточно усилий, она сможет все исправить.
Чтобы заглушить тишину, она включила ночное радио. Бумаги Перниллы лежали на дубовом обеденном столе, сделанном по специальному заказу, чтобы идеально вписаться в пространство. На десять мест.
Физическая усталость не ощущалась, часы показывали половину четвертого, она пила третий бокал «Глен Мор» урожая 1979 года. Этот виски она купила во время какой-то заграничной поездки для пополнения эксклюзивного бара, содержимое которого всегда производило сильное впечатление на избранных гостей. И было хорошим успокоительным.
Она нажимала кнопки калькулятора, еще раз пересчитав доходы Перниллы, но итог не изменился. Положение действительно было безнадежным, Пернилла ничуть не преувеличила. Даниэлле полагалась пенсия, размер которой определялся в соответствии со средней зарплатой Маттиаса за прошлые годы, сумма получалась небольшой. Она нашла в Интернете схему, по которой такие пенсии рассчитывались. До того как с Перниллой случилось несчастье, они жили довольно бедно, подрабатывали то здесь, то там, а скопив достаточную сумму, тут же отправлялись в очередное путешествие. Но у Маттиаса была работа, пусть и не высокооплачиваемая. Пернилла права, с квартиры им придется съезжать. Если им не помогут.
Только услышав звук падающей на пол утренней газеты, она отправилась наконец в спальню. Снотворное лежало на столике у кровати. Надорвав фольгу на упаковке, она извлекла таблетку и проглотила ее, запив водой из стоявшего здесь со вчерашнего дня стакана. Она не устала, но ей придется работать, поэтому она должна поспать хотя бы часа два. После приема снотворного нужно продержаться на ногах еще минут тридцать — потом она засыпала, едва коснувшись головой подушки. И ни одна мысль не успевала настигнуть.