Дорис Лессинг - Бабушки (сборник)
Я долго стоял на краю большого Водопада, где вообще-то бывал очень часто, поскольку мне нравилось смотреть, как вода спрыгивала, соскальзывала или весело скакала сверху вниз, все ужимки этого Водопада были замерены и упорядочены нашим умным Девятым — водным инженером. Удовольствие приносил и процесс принятия решения: следует ли взобраться против течения на самую вершину, где вода с шумом хлестала по природным камням, а затем падала с горы и неслась мимо домов и площадей, на которых кипела общественная жизнь, или спуститься вниз, где вода текла по каналам ирригационной системы и огородам? Водопад появился в начале правления Дестры, его направили по ступеням, напоминающим гигантскую лестницу, так что когда я родился, все уже знали об этом чуде, и путешественники порой приезжали к нам специально, чтобы посмотреть на него. Намного позже мы, Двенадцать, достроили у самого подножия огромный бассейн, в который вода спадала довольно бурно, но потом растекалась во всю ширь водоема. Из-за Водопада водоем находился в постоянном движении, но он был настолько неглубоким, что там могли плескаться даже самые маленькие детишки. На его создание нас вдохновила Шуша, она задумала его для малышей до шести лет; и никогда еще у детворы не было более прекрасного места для игр. Нежная рябь, создаваемая водопадом, казалась им волнами, земля вокруг бассейна орошалась брызгами, и там зеленел низкий кустарник, который дети тоже любили. Свежий ветерок, едва ощутимый на руках и лицах взрослых, приводил малышей в полный восторг — ведь он часто менял направление, сбивая их с ног и окуная в воду, они визжали от удовольствия. Это было одно из моих самых любимых мест.
Было.
Сегодня утром я стоял тут долго, припоминая, что именно в этом месте встретил ДеРода во второй раз после его избрания и праздничного банкета по этому поводу. Первая встреча была на моей свадьбе с его сестрой Шушей (Седьмой). После смерти Дестры прошло очень мало времени, так что церемония была простой, но нас обоих это устраивало. ДеРод нас удивил. Я думал, что он еще скорбит, но, возможно… он вел себя предельно вежливо, провел службу формально, был очень добр и обаятелен, но как-то отстранен. Наш друг ДеРод, которого мы знали всю жизнь. И я, и Шуша придумали что-то в его оправдание. Но признались друг другу, что не помним особенной близости между ним и матерью, которая могла бы лучше объяснить серьезную боль потери. И хотя он все повторял «мы с матерью…», «мы», подразумевая себя и Дестру, «я с Дестрой…» Нет. Вообще-то, как сказала Шуша, сформулировав то, что я до этого ощущал лишь на уровне чувств, ДеРод не был человеком любящим. Да, он был ласков, но в довольно игривой манере, которая шла ему, пока он был ребенком. Помню, Шуша тогда заявила: «Брат меня никогда не любил». — «Что? В каком смысле?» — «Мне кажется, что у него холодное сердце». — Ее объяснение меня расстроило, но, помню, я списал это на конкуренцию между братом и сестрой.
Каким же дураком я был!
Дестра умерла только через год после того, как мы избрали ДеРода. В течение всего этого времени мы его не видели. А потом, года четыре спустя после его восхождения на престол, я внезапно застал его возле Водопада, он стоял и смотрел на воду. После избрания ДеРод не посещал встреч Двенадцати, он был приветлив, когда мы встречались на улице, но всегда куда-то спешил, никогда не принимал даже обычных приглашений на ужин или семейные встречи. Когда мы все-таки встречались, общение было фамильярным, ведь мы знали друг друга с детства, и именно поэтому все Двенадцать были в настоящем смятении и задавались такими вопросами, как «почему?» и «что это такое?».
Что ДеРод делал? Мы получали отчеты о происходящем в Большом Доме в основном от слуг. Он часами играл на цитре. Проводил время с девушкой из города — не из наших и не из одного из главных семейств. Подолгу участвовал в армейских тренировках.
Мы же попросту делали свое дело, то есть в меру сил своих трудились на пользу для Городов. Те, первые годы после смерти Дестры, когда мы продолжали строительство на заложенном ею фундаменте, были такими же успешными, как и вся остальная наша история. Но это делал не ДеРод. Он с нами просто не общался.
И я помню, как заметил его в тот день, у Водопада, и меня захлестнула волна былой любви к этому человеку. Это же был он, наш старый ДеРод, красавец, как и раньше. Как много значит, оказывается, привлекательная внешность! Думаю, я даже не рассматривал это как слабость — до тех пор, пока не был вынужден задуматься о том, какое воздействие имел на нас ДеРод. И как только я увидел его, мрачного, задумчивого, погруженного в размышления, я тут же забыл, что все те четыре года любая мысль о нем ранила меня — нас всех.
Благодаря былой легкости в наших отношениях я смог подойти и обнять его, и он, после короткого потрясения, повернулся ко мне и тоже обнял.
— ДеРод, — сокрушался я, — почему же мы совсем не видимся?
Когда мы стояли так близко, я рассмотрел его получше. Это был уже не мальчишка, а мужчина.
Он кивнул:
— Но, насколько я знаю, вы и без меня прекрасно справляетесь.
Какая-то странная фальшь прозвучала в этом, нет?
— ДеРод, звучит это так, будто ты — не один из нас, — ответил я.
Он сделал резкий жест, нахмурился:
— У меня дела…
Время от времени он бросал взгляды вверх, на тропинку, видимо, ожидал кого-то.
Этот разговор все больше казался мне… странным. Я не понимал его.
— ДеРод, мы же по тебе скучаем. Мы говорим о тебе. Гадаем, почему ты никогда…
На этом он отвернулся от меня, от нас — бесцеремонно, грубо, он и сам это понял — и, уже отойдя на несколько шагов, остановился, повернулся ко мне вполоборота и сказал: «Увидимся. Да… скоро». Выше на тропинке появилась женщина. Видимо, та его девушка из деревни. О ней мне почти нечего сказать: довольно красивая. Она ждала его, а на меня совсем не смотрела. ДеРод поспешил к ней, рядом с Водопадом было так шумно, что звать его я не видел смысла…
И после этого мы не получали от него никаких вестей. Целых несколько лет. Потом ДеРод стал ужасать нас своими сообщениями. И это общение, если это можно так назвать, всегда было каким-то внезапным, фальшивым. Мы ничего не понимали. Что он делал? Он страшно увлекся армией. Раньше мы рассматривали ее как способ занять молодежь, чтобы парни не хулиганили, и как защиту от жадных людей, которые могли бы покуситься на богатства Городов, но теперь она стала основной частью нашей экономики. Армия блистала и процветала, солдаты маршировали и тренировались до потери сознания — они даже жаловались. РеРод разработал для них новое одеяние экстравагантно ярких цветов — розовый с голубым и золото. Можно было взойти на любой из наших невысоких холмов и смотреть, как на равнине тренируются солдаты — вот это было зрелище! И ради чего? ДеРод не воевал, никому не угрожал, не пытался даже поднять свой престиж за счет армии. Номинально он стал Главнокомандующим — насколько мы знали, раньше у нас такого титула не было, — хотя в боевую подготовку и маневры он не вмешивался. И так шел год за годом. Год за годом. Нас начинал беспокоить тот факт, что все деньги утекали в армию. А потом произошла такая перемена, которую мы вообще считали невозможной.
