Анна Матвеева - Завидное чувство Веры Стениной
Юлька, выслушав эту драму воспитания, беспечно махнула рукой:
— За деньги возьмут, не переживай!
После этих слов Вера совсем загрустила. С деньгами у них было не очень-то. Ларе шла маленькая пенсия за погибшего кормильца, в музее платили чисто декоративную зарплату. Мама устроилась куда-то развешивать плакаты — варила клейстер, потом шла «на маршрут», но получала тоже гроши. Лидия Робертовна периодически вспоминала про внучку, однако присылала из Питера не деньги, а вещи — к тому же ношеные. Они пахли чужими детьми и все были на вырост. По видимости, чужие дети имели какое-то отношение к то ли тётке, то ли племяннице, приютившей несостоявшуюся Верину свекровь в Петербурге, — Вера не желала вдаваться. Вещи она в тот же день, как получала на почте, уносила в секонд-хенд, а потом заходила туда ежедневно — проверяла, как знакомого в тюрьме. Продавались обноски плохо, но иногда за них всё же удавалось выручить немного денег.
Вот когда Вера заново пожалела о «Девушке в берете»! Портрет можно было бы, если уж совсем придётся туго, продать, хотя, если честно, она бы на это, скорее всего, не решилась. Но хотя бы возможность такая была — возможности порой тоже согревают, не хуже так и не купленной норки.
А вот у Юльки в том году всё было — лучше не придумаешь. Джон, работа, Евгения, которая таскала из школы только пятёрки — как грибник, что жалует одни только белые, она брезговала четвёрками.
На излёте зимы Джон подарил Юльке национальную уральскую женскую одежду — шубу из голубой норки.
— Бабство, конечно, но я не смогла отказаться, — говорила Юлька, поглаживая блестящий мех.
«Норка суха», — мрачно думала Стенина. Она уже четвёртый год носила просаленную турецкую дублёнку из того же секонд-хенда.
Восьмого марта в дверь позвонили неуверенной, чужой рукой — открыла мама. Стенина вышла из своей комнаты, на ходу застёгивая халат. Незнакомая высокая женщина рухнула перед ней на колени, и Лара от восторга начала аплодировать — как в театре.
Приглядевшись к коленопреклонённой женщине, Вера поняла, что не такая уж она и незнакомая.
— Вы меня, наверное, забыли, — гостья торопливо говорила, пока Вера с мамой поднимали её с колен. — Это мой муж убил вашего. Простите, Вера Викторовна! Такой грех, такое горе!
Шатенка с «пейсами» превратилась в коротко стриженную блондинку, но её всё-таки можно было узнать. Веру приятно удивило, что эта женщина не так молода, как ей помнилось, — шея заштрихована морщинами, на пальце старушечье кольцо с янтарём — нестерпимо-жёлтым, как ушная сера. Даже имя вспомнилось — Лия. Имя-деепричастие.
С десятой попытки Лию усадили за стол, мама отправилась в кухню за пустырником. Пока она капала его в рюмку, Лия вцепилась в Верину руку, неприятно поглаживая её сразу обеими своими.
— Вы только не отказывайтесь, пожалуйста. Я сама теперь мать, я знаю, как тяжело растить ребёнка.
Лара, выпятив пузико, с удовольствием смотрела мультфильм про Чипа и Дейла — на несчастное дитя она смахивала не слишком, но гостья, скорее всего, видела вместо реальной девочки какую-то свою выношенную фантазию. Вообще, эту Лию несло в разговоре, как пьяного человека — пусть она была трезвой, но темы сшибала, будто кегли. Вера с трудом поняла, что Лия ещё до суда развелась с Гериным убийцей, потом вышла замуж за другого человека и родила двух мальчиков, они погодки — Стасик и Вадик. Гостья достала фотографии из сумочки и, мазнув ими воздух, тут же спрятала Стасика и Вадика обратно. Муж Лии — очень обеспеченный человек, коммерсант. Они хотят материально помогать Стениным — пусть только те воспримут это нормально.
Тут Вера заметила, что одета Лия не хуже записной богачки — всё из коммерческих магазинов, и пахнет от неё дорогим тональным кремом, а не убогими «Уральскими самоцветами». Лишь нелепое янтарное кольцо вносило лёгкий диссонанс, но, как знать, оно могло быть и памятью о бабушке.
Лия залпом выпила рюмку пустырника и теперь смотрела на Стенину, ожидая — казнят или милуют. Мама на заднем плане вполне однозначно покашливала.
— Мы будем ежемесячно привозить вам небольшую сумму — триста долларов. Пока Ларисе не исполнится восемнадцать.
— Ларе, — машинально поправила Стенина, и бедная Лия тут же стушевалась, как будто позволила себе невесть какую бестактность:
— Простите! Конечно же, Ларе!
Она с мольбой заглядывала Вере в глаза — так покупатели советских времён ловили взгляды всемогущих продавщиц на ключевых должностях.
— Если это для вас так важно… — сдалась Стенина.
— Очень важно! Очень! — Лия порылась в сумке и вытащила из-под Стасика с Вадиком мятый конверт. — Вот! Первое поступление! А это для Лары — Барби.
Лара с визгом кинулась обнимать гостью:
— Барбия!
Это была её давняя мечта. Копипаста обещала заказать пару кукол Бакулиной в Париж, но всё как-то не получалось. А тут — пожалуйста, длинноногая пластмасса с идиотской улыбкой. Лара, как собака драгоценную косточку, потащила «Барбию» в детскую — чтобы зарыть получше, а то вдруг отнимут. А Лия заплакала, и Стенина впервые в жизни увидела перед собой человека, который только что уронил с плеч гору. Правда, гора при падении задела саму Стенину — но об этом она решила не задумываться.
— Всё правильно, — рассудила вечером Юлька. — Молодец, что согласилась.
— Да я и не могла отказаться, — объясняла Вера. — Но, Юлька, она же ни в чём перед нами не виновата. Позировала голышом — подумаешь!
Слово своё Лия сдержала — Стенины исправно получали деньги вплоть до прошлого года. Вначале их привозил водитель, всякий раз вместе с конвертом доставлявший то продукты, то игрушку, то билеты в кукольный театр. Однажды привёз корзину раков — почему-то Веру это покоробило. Раки сами коробились в корзине, пока их не забрал Джон и не съел с удовольствием (и с укропом). Спустя пять лет всё тот же водитель привёз банковскую карточку, и деньги стали поступать на счёт первого числа каждого месяца. Стенины привыкли, особой благодарности у них не было — но обыкновенная, не особая, была. И, конечно, без этих денег Вера не смогла бы устроить дочку в гимназию.
Они с Ларой вышли из дома за целый час до назначенного времени. На малышке было новенькое платье — его купил Джон для Евгении, но Евгении оно оказалось слишком широким и длинным, а Ларе пришлось в самый раз. Бархатное синее платье, белые колготки на толстеньких ножках, французская косичка и самая мрачная мордашка, какую только можно вообразить. Вера раз двести объяснила дочке, как надо себя вести на «экзамене». У неё самой сердце глухо билось как будто на вылете из горла.
