Питер Акройд - Мильтон в Америке
Сейчем слышит их разговор и громко что-то произносит. О чем это он, мистер Лашер? Он рассказывает, что один из его племени нашел здесь дивный камень. Размером больше яйца и ночью светит так ярко, что видно, куда ступаешь. Сейчем снова говорит. Он утверждает, что где-то у нас под ногами пылает великий огонь. В самом деле? Текучая руда в земных жилах? Подобные огненные внутренности должны образовывать настоящую преисподнюю. Мы идем и идем. Они идут и идут, пока не решают приютиться на ночь в пещере. Прогулка не из легких, но я чувствую, что достаточно свеж и силен. Как после подъема на Саффрон-Хилл. Завтра, сэр, мы приступим к самой горе. Я буду достаточно бодр духом, мистер Лашер, чтобы выдержать все.
С первыми лучами рассвета карабкаемся в гору. Карабкаемся через лощину, которую оставил растаявший снег, хватаемся для поддержки за корни кустарника. По камням переходим ручьи. Два часа подъема, и мы ступаем на ровную площадку, поросшую мхом. Сейчем разводит огонь и из мха и снега варит превосходный суп. Кушанье меня подкрепляет. Они пересекают плато, приближаясь к следующему склону Вачусета. Подъем не потребует много сил, мистер Лашер: видите, как навалены вот те камни - настоящей лесенкой? Она опоясывает гору, и шесть часов они одолевают ступени. Среди льдов и снегов. Мороз превращает мое дыхание в сверкающий пар. Я шагаю в своем собственном облаке. Ага, подъем становится не таким крутым. Ровное место. Мы достигли еще одного плато и забрались так высоко, что можем окинуть взглядом всю окрестность. Горы. Озера. Густые неисчислимые леса. Бесконечные, мистер Лашер. О чем это поет сейчем?
Они шли по скованному льдами плато, индейцы тихо и жалобно вторили песне сейчем а. Размер площадки около трех акров, но что же это в центре? Мистер Мильтон видит озеро с прозрачной водой. Ледяное озеро. Они поют все громче, мистер Лашер. Объясните мне, пожалуйста. Хорошо, сэр, смотрите сами. Он приближается к краю озера и заглядывает вниз. Нет. Не может быть. На различной глубине и в разных позах, вмерзшие в лед, лежат тела туземцев; холод превратил их в статуи, над которыми не властно время. О нет! Их лица как живые. Мне видны странные отметки у них на коже. Этот улыбается. Возможно ли такое? Кто эти люди, Элеэйзер? Кто эти жуткие ледяные статуи?
Элеэйзер переводит вопрос сейчему, а Джон Мильтон созерцает открытые глаза мертвецов. Мы заключили договор со смертью, и с вечностью мы пришли к согласию. Кто верует, не должен никуда торопиться. Что он нам говорит? Эти фигуры, сэр, потеряли счет векам, их возраст исчисляется сотнями, а то и тысячами лет. Им поклоняются, как духам. О, Элеэйзер, ничего более удивительного я не встречал за всю свою жизнь. Сейчем снова говорит. Что он сказал? Они бессмертны. Но разве это подходящее обличье для бессмертия? Замерзнуть навеки, без надежды когда-либо оттаять? Не может такого быть. Конечно, дадим нашим друзьям завершить их обряды и молитвы, но потом - прочь. Холодно. Чересчур холодно. Он отходит подальше. В своих лосиных башмаках и мантии из черного меха он похож на потомка древней расы.
9
Суд над Сарой Венн Гусперо наблюдал в смятении. Уже несколько недель он знал, что его хозяин, вернувшись от индейцев, сильно переменился. Мильтон потерял спокойствие и уверенность, и в то же время сделался требовательней и агрессивней. И вот чем это кончилось. Сару должны были публично высечь свечами, а жилище ее сжечь лишь потому, что Мильтон не одобрял ее религию; не исключалось, что он самолично будет держать свечи и факел.
Дождавшись окончания процесса, Гусперо оседлал лошадь и сломя голову помчался в Мэри-Маунт. Там он отправился в дом Ралфа Кемписа, стоявший на главной улице в окружении сада. Через распахнутую дверь он увидел его за клавесином в гостиной. Жена Кемписа, индианка, тут же узнала Гусперо и расцеловала его в обе щеки.
- Можно к нему?
- Конечно.
Когда Гусперо вошел в комнату, Кемпис оборвал игру. Обернувшись, он заметил необычное выражение лица молодого человека.
- Что стряслось, Гус? Наткнулся на печального бродячего духа?
- Думаю, я сам такой дух. - Он поведал Кем- пису об аресте, суде и наказании, назначенном Саре Венн.
- Так он собирается высечь женщину за ее веру? Прежде я считал его страшным человеком. Сейчас мне кажется, что он достоин презрения. Что же до свечей… - Кемписом овладела злость и, чтобы успокоиться, он снова уселся за клавесин. Но прежде чем заиграть, он встал и обошел комнату. - Знаете, Гус, я должен отправиться в Ныо-Мильтон. И немедленно.
Гусперо с тревогой представил себе скорую встречу и нервный разговор, способный подтолкнуть Мильтона к новой вспышке гнева.
- Ралф, что если вы напишете ему дружеское, добрососедское послание с призывом удержаться от крайностей?
- Разумеется нет. Я хочу взглянуть в лицо этому хитрюге-пуританину. А потом в него плюнуть.
- А как насчет гневного письма - образумьтесь, мол, и будьте терпимей?
- Я прибегу к устной речи, Гус, а не к письменной. Не стану я играть с ним в его собственные старые игры. Потребую ясного ответа. Посмотрим, осмелится ли он и в этот раз пустить в ход свое обычное фарисейство.
- Вы не намерены его щадить, Ралф?
- Прочь церемонии. Я буду как зверь.
- О Боже. Смогу я на время удалиться?
- Конечно. Я не стану вас упоминать.
И вот они двое отправились верхом в Нью- Мильтон, но на подходе к поселению Гусперо опередил своего спутника. Он посетил свою хижину, обнял Кэтрин, поцеловал ребенка и лишь затем поспешил к Мильтону и принялся смахивать с книг пыль, словно бы никуда и не отлучался. Хозяин дремал в кресле, но пробудился, уловив тихое насвистывание Гусперо.
- Гус?
- Да, сэр?
- Ты так шумишь, что мертвый бы проснулся.
- Прошу прощения. Я не подумал. - Он хотел разбудить Мильтона, пока не прибыл Ралф Кемпис. - Знаете, что мне пришло в голову, сэр?
- Что, Гус?
- Почему бы нам не пустить эти свечи на освещение главной улицы?
- Чтобы осиять весь город папизмом?
С минуту Гусперо молча вытирал книги, а потом вновь заговорил.
- Соседи, наверное, взъярятся, когда узнают о приговоре.
- Какие еще соседи?
- Из Мэри-Маунт.
- Бродячее племя якобитов? Эта саранча? Не смеши меня, Гусперо.
- Спасибо, сэр. Надеюсь, мы будем смеяться последними.
В тот же миг раздался громкий стук в дверь и Мильтон обернулся. Не дожидаясь его распоряжения, Гусперо впустил в дом Ралфа Кемписа.
- Ага. - Мильтон усмехнулся. - Явился сам собой. Дверь скрипнула, и актер вышел на сцену. - Его ноздри подрагивали. - Узнаю ваши духи, мистер Кемпис.
- Виргинские масла.
- Выдержанные. Садитесь.
- Американское солнце, сэр, помогает созреть не только маслам, но и умам.
- Временами они горкнут. Что вас сюда привело? - Гусперо у него за спиной нервно мерил шагами комнату. - Гус, от твоего топота я уже покрылся гусиной кожей. Будь добр, угомонись. - Кемпис сел на деревянный стул и стал с любопытством рассматривать слепца. - Не желаете ли ключевой воды, мистер Кемпис? У нас нет напитков, которые водятся в Мэри-Маунт, но наши зато чисты.
- Нет. Мне ничего не нужно. Я буду говорить простым и ясным языком, мистер Мильтон.
- Что? Без изощренных африканизмов? Вычурных метафор? Вы изменяете своей вере, сэр.
- На вашей совести тяжкая вина.
- Ох, что со мной будет!
- Вы собрались подвергнуть несчастную женщину порке, сжечь ее жилище и изгнать ее из города за то лишь, что она исповедует католическую веру. Это настоящее варварство.
- Слышишь, Гусперо, что говорит этот презабавнейший оратор?
Молодой человек стоял у окна, прислушивался к разговору и глядел на улицу.
- Он говорит то, что считает правдой, сэр.
- Поостерегись, мой мальчик, а то сделаешься подручным фигляра.
- Нет. Я тоже говорю то, что считаю правдой.
- Ага. Это заговор. - Мильтон рассмеялся. - Я уничтожен. - Он закусил нижнюю губу. - Признайтесь, мистер Кемпис, вы совратили бедного Гуса? Таким способом вы вербуете союзников?
- Вас называют первоклассным краснобаем. По речи вас можно спутать с какой-нибудь старой каргой из Биллингсгейта.
Эта реплика то ли разозлила, то ли взволновала Мильтона; он заерзал и наклонился вперед.
- Я не привык к обинякам, мистер Кемпис. Я не какой-нибудь пустозвон, нанизывающий периоды. И я скажу вам вот что. Эта шлюха Венн…
- Она не шлюха, сэр. - Говоря это, Гусперо по-прежнему глядел в окно. - Вы несправедливы.
Мильтон не отозвался на это замечание, но продолжал, обращаясь к Кемпису.
- Эта шлюха Венн - жалкая жертва папизма, суеверия, которому не должно быть места в благоустроенном государстве. Вот почему ее следует наказать.
- Я не намерен спорить с вами о религии.
- Не намерены? Кишка тонка.
