Макс Гурин - Новые праздники
К чести Другого Оркестра могу заметить, что мы были одними из первых музыкантов, почтивших это новое для всех место своим концертом. Вслед за нами там появился великий на тот момент пассионарий Слава Гаврилов со своими «Ехидными портретами», к которым на Дебаркадере относились по-разному: от обожания до полного неприятия.
В то далекое время бытования Дебаркадера в районе «Автозаводской», а был это, чтоб не соврать, конец девяносто четвертого — начало девяносто пятого годов, мы, Другой Оркестр, считали, что перед нами вот-вот сложит оружие весь просвещенный мир (о, святая наивность!), в силу чего были очень требовательны и непримиримы в момент расчета своих перспектив в том или ином месте. В этом плане Дебаркадер нам не понравился. Там почти не было возможности отстроить хоть мало-мальски приемлимый звук на концерте, был дикий холод в помещении, отапливаемом с помощью какой-то диковиной термо-пушки, и совершенно охуевшие по жизни бывшие авангардисты, переквалифицировавшиеся в тусовщиков и тихих алкоголиков, продолжающих при этом предъявлять к миру необоснованные претензии.
Но с другой стороны там было охуенно уютно и клево. Это напоминало несчастным детям Совка островок почерпнутого из культовых младо-интеллектуальных книжек богемного мира искусства. Сидя в зале на втором этаже, ибо Дебаркадер был именно о двух этажах, страстно хотелось заставить себя поверить, презрев весь свой уже довольно обширный для каждого из посетителей опыт поедания жизненного дерьма, что действительно, блядь, сейчас мы все, нищие уебища от Искусства, соберемся с последними силами и начнем строить светлое будущее, в каковом нам будет уютно и хорошо, как с детства мечталось. Страстно хотелось убедить себя в том, что, блядь, это наш шанс, что нужно уцепиться за этот блядский островок всеми коготками душонок. Иногда это получалось, если к моменту сомнений удавалось успеть выпить достаточное количество алкоголя, а иногда, сколь ни желалось так обнадеживающе думать, ничего не выходило.
Но что до меня, то я все-таки, будучи закоренелым, блядь, водолеем, любил это место и встречаемых там людей. Эта была молодость, которую я ясно ощущал как свою, зная из взрослых разговров и книжек, что другой молодости у меня уже никогда не будет. Поэтому я часто посещал этот генератор всевозможных иллюзий, заранее готовясь к этим посещениям, чтобы не очень часто вспоминать, уже находясь за столиком, что это именно иллюзии, а не жизнь. Лично мне охуенно помогал в этом весьма добротно сфабрикованный предприимчивыми совками миф о питерском роке. Соловьевская «Сага об Андеграунде», то бишь нашумевший его кинофильм «Асса», был просмотрен мной в слишком падком на любую героическую мифологию возрасте пятнадцати лет. Я охуел от этого фильма, и он невольно стал для меня одним из маяков в этой ебаной жизни. И сколько бы я потом, будучи уже взрослым, не находил там малоприятных откровенно конъюнктурных деталей, он навсегда останется для меня таковым. У меня всю жизнь были очень сложные отношения с матерью, начиная с того, что я, вопреки Зигмунду Фрейду, всегда активно ее не хотел, но я знаю, что всем совкам и всем людишкам вообще свойственно время от времени напоминать друг другу, что мать, мол, одна. Я могу то же самое сказать об «Ассе». Так получилось. Никто в этом не виноват.
Поэтому я любил весь этот «дебаркадерный» период своей жизни, хоть тогда так и не нашел сил в этом себе признаться. Мне искренне казалось тогда, что если существует некая четко осознающая свои позиции тусовка более-менее образованных молодых людей, то общество, блядь, рано или поздно будет вынуждено признать ее существование.
В обществе музыкантов Другого Оркестра мне, конечно, было свойственно более скептическое отношение ко всей вышеописанной хуерде, и, конечно же, я, как и Вова с Сережей, не верил, что у Дебаркадера есть хоть какое-то более громкое будущее, вследствие чего не верил я и в то, что они переедут в более выгодное в коммерческом и промоутерском плане место на Фрунзенской набережной, напротив самого Парка Культуры и отдыха, носящего, кстати говоря, имя того же моего любимого Максима Горького. Хотя, поскольку я водолей, и, стало быть, знаю об этой жизни больше, чем всякие там тельцы, то я все-таки понимал, что у всех и у всего всегда есть некоторые шансы утереть какому угодно скептику нос. Поэтому-то я осознанно до поры не ставил никаких диагнозов.
Как вы понимаете, разумеется я, как всегда, оказался прав. Дебаркадер переплыл, куда и намечалось, на Фрунзенскую набережную, и где-то осенью девяносто пятого года переживал со всем своим творческим персоналом душевный подъем. Нас позвали открывать сезон и спросили, не знаем ли мы ещё какую-нибудь команду, которая могла бы поиграть с нами в один вечер. Я, конечно, порекомендовал кошеверовское «СП». И мы, блядь, поиграли. Пришла хуева туча народа, знакомого и незнакомого. Все получилось заебись, мы всем понравились, да к тому же выяснилось, что о нас уже и без нашего участия постепенно начинают узнавать, интересоваться и приходить на концерты. Удалось даже срубить денежек, и вообще все было замечательно.
Но концетный аппарат по-прежнему представлял собой весьма жалкое зрелище. Дебаркадер, который в первые месяцы своей новой уже официальной жизни носил поначалу название «ДЖ-30», которое лично мне нравилось гораздо больше, чем прижившееся впоследствие просто «Дебаркадер», нуждался хотя бы в относительно серьезном техническом оснащении.
Тогда-то я и пришёл к Эле безо всякой цели (стихи, блядь!), но оказалось, что это охуительно своевременно. На следующее утро, оказавшееся по иронии судьбы несуществующим ныне старым праздником очередной годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции, мы уже шли с Элей и с ее приятелем Олегом Мавроматти на «Дебаркадер» (я написал это слово в кавычках, ибо к тому времени это уже стало официальным, фигурирующим в прессе и масс-медиа названием) договариваться на предмет того, что им, дебаркадерцам, необходимо за сходную цену арендовать у студии «Мизантроп» концертный аппарат.
Мы пошли туда пешком, попивая обмененную в коммерческой палатке на компакт-диск Александра Башлачева водочку. Естественно мы нажрались очень круто, и я, с каждой секундой все более пьянея, с ужасом понимал, что каждый делаемый Элей глоток все неизбежней подводит меня к потере моего реноме в глазах ни о чем не подозревающих ещё дебаркадерцев, которых Шмелева, человек, которого я, глубоко нетрезвый, вынужден буду рекомендовать, через несколько минут начнет обрабатывать на предмет предоставления им ее аппарата.
Но все сложилось очень удачно, потому что все они оказались чуть ли не более пьяны, чем мы, и разговор сразу пошел в очень правильных тонах. Хотя я сразу понял, что бедной пьяненькой Эле несильно верят привыкшие к жизненному говну пьяненькие мужчинки. Я не буду описывать подробности наших переговоров, в ходе которых милейший Олег Мавроматти чуть не свалился в трехметровой глубины трюм как раз в то момент, когда Вова-3 закончил рассказывать трепетную историю о человеке, которому это однажды уже удалось.
Скажу лишь, что Эля оказалась все же на высоте, и через три дня аппарат уже стоял и работал.
Вообще, наверно, харэ уже рассказывать про «Дебаркадер», хотя там я узнал очень многих достойнейших персонажей, о которых, если я стану когда-нибудь коммерчески выгодным автором, а я им стану, и передо мной встанет необходимость писать романы, для того, чтобы порадовать лишним походом в ресторан мою будущую Прекрасную Сожительницу, я конечно напишу отдельную книгу и о «Дебаркадере», и о Сереже Лобане, и о Мавроматти, и о многих-многих других, как ни странно, весьма дорогих мне людях.
Но сейчас времена иные: трудные и злые. Имярек к величайшему сожалению позади, или, напротив, в очень туманных будущих перспективах. А для того, чтобы быть счастливым с С мне надо помолодеть лет на пятнадцать, и опять уверить себя в том, что я гений, а я крайне не уверен, что у меня с этим что-нибудь получится. Короче, все в говне, но по хую мороз! Поэтому я продолжу свой рассказ о наших отношения с Элей, с которой мне совершенно неожиданно довелось тесно общаться в течение чуть ли не девяти месяцев, в ходе записи первого варианта девичьих песен.
Мы стали часто видеться с ней и делиться пассионарным опытом. А нам было чем поделиться, ибо нам было по двадцать три года и мы общались, уже в силу сделанных дел, на равных с людьми много старше нас. Я сетовал на свои злоключения с глобальной революционной программой, которую называл про себя «Новыми праздниками», ещё и не подозревая, что через несколько месяцев брошусь в попсовый омут и отдам это на мой взгляд ко всему подходящее название музыкальному проекту, о котором, собственно, все время здесь и пизжу.
Тогда моя революционная инициатива заключалась в издании журнала, который, конечно, не стал регулярным, «Вестник Другого Оркестра», подразумевая в данном, журнальном, случае под Другим Оркестром весь альтернативный мир и радуясь удачному рекламному ходу в промоушене собственной группы. Мне казалось, что это действительно очень мудро с точки зрения тактических действий: не расширяться внутри какой-то уже существующей системы, а переопределить ее существо через себя любимого, и таким образом не утвердиться в этом ебаном мире, а небрежным отточеным жестом запихать его, мир, в собственный вещмешок. Это и была основная, может и не очень оригинальная, но мало кем осознаваемая в деталях концепция. «Новыми праздниками» же я изначально хотел назвать альтернативный музыкальный фестиваль, деятельность которого, по моим представлениям, должна была быть выражена в сборных компактах, записанных Элей, о чем она, кстати, и не подозревала тогда, хотя вряд ли бы отказалась. А она, в свою очередь, рассказывала мне о своих былых победах и поражениях в ходе строительства собственной студии, потому как, что кстати явилось для меня большой новостью, достопочтенный Андрей Тропилло, несмотря на то, что некоторое время был связан с Элей интимными узами, ни хуя никогда и не думал оплачивать строительство своего филиала из собственного кармана. Деловой человек, ебемте!
