Грэм Свифт - Свет дня
«Кроме как пырнуть его ножом. Отомстить такой местью».
Глядя на меня уклончиво, но с оттенком торжества. Да, Джордж, не рассчитал ты глубину. Но ничего, сейчас ты снова на берегу, на твердом берегу со мной.
Крепкий сладкий чай. Даже не спросила, хочу я или нет. Даже не спросила, можно ли ей подсесть к моему столу со своей чашкой чая. Утро следующего дня. Она кое-что знает о таких утрах. Вспомнила, может быть, свою собственную маленькую месть — или что это там было? Когда я ждал в машине и смотрел на окна дома. Пожелайте мне удачи.
«Нет, Рит, это не месть была».
Мой кабинет в девять утра. Привычный — и совершенно чужой. Я не ложился всю ночь. Такое бывает — профессия. Но чтобы самому попасть под расследование…
А теперь под Ритино.
«Не месть».
«А что же?»
В этот момент все могло выйти наружу. Рите можно признаться, ей все можно рассказать. Своими словами, времени у нас довольно. Но я таращился в чашку с чаем, стискивал ее, словно был в шоковом состоянии. Что, кроме какого-то застарелого, идиотского чувства долга (долга?), вообще привело меня сюда этим утром?
Я поднял глаза. Рита, казалось, готова была на меня наброситься.
Вернулся — и не вернулся, Джордж — и не Джордж. Больше похож на диковинного, непредсказуемого зверя в зоопарке.
Джордж, могла она сказать, ты выглядишь так, что повеситься хочется.
А если бы в тот давний вечер, когда она решительно двинулась по дорожке к дому, все обернулось иначе? Обернулось бедой? А если бы она явилась обратно диким, новым, пылающим существом, держа на весу разведенные руки?
«Не месть? Что же тогда? — вскинулась она. — Несчастный случай? Самозащита?»
Сдержалась, прикусила язык, но я увидел это мысленно — всю картину: Сара на скамье подсудимых, Рита в числе присяжных. Весь суд присяжных — одни Риты. Дело ясное, чего тут думать: закатать суку пожизненно.
Мне кажется, она поняла, что я это вижу. Вдруг посмотрела на меня так, будто меня куда-то уносит. Лицо опять стало мягким — презрительным и мягким в одно и то же время.
Глубину не рассчитал, идиот, и все еще там, барахтается в потоке.
А она и допрашивает, и руку протягивает.
«Если бы хотела отомстить, — спросил я, — разве так себя бы вела? Разве привлекла бы детектива?»
(«Привлекла»!)
«Когда я позвонил из аэропорта, тон у нее был такой… такой…»
Наконец — что-то неподвластное мне в моем голосе. Рита опустила чашку на стол. Этого-то и ждала — как с клиентами, когда поднос наготове. Медсестра Рита.
«…радостный».
Мой кабинет. Ковер цвета овсянки. Контрастные ящики для досье — одни черные, другие сургучно-красные. Всё Ритина работа. Ваза с цветами. На стене фотографии в рамках: Уимблдон столетней давности. Лошадь с повозкой у паба «Роза и корона». Почему это должно хорошо действовать на клиенток — понятия не имею.
Элен зашла однажды, окинула все быстрым взглядом. Думаю, вычислила Риту мгновенно.
Я опомнился, взял себя в руки.
«Так что кто знает, — сказал я. — Кто знает, как это случилось».
Достаточно твердо посмотрел Рите в глаза.
«Кто знает», — повторил я.
Ей впору было фыркнуть. Кто знает? И это говорит детектив? Я — вот кто должен знать, вот кто должен был выяснить. Моя работа. К тому же я, получается, был там, видел весь этот дурдом как он есть.
Конечно же я знал. И Сара знала, что я знал. И я знал, что Сара…
Этаким профессиональным фырком. Но не стала — лишь еле заметно покачала головой. Дурдом. Заплыл, идиот, черт-те куда. Сам не подозревает куда. Как будто я так же обречен, как Боб Нэш, так же заслужил наказание.
Взяла свою чашку.
«Ладно, — впору ей было сказать, — поглядим. Месячишко пройдет — будет видно».
Взяла мою чашку. «Еще чаю?» Голос почти угрожающий. Медсестра Рита. Пациент — намучаешься.
Чашки в руке точно конфискованные.
«Так или иначе, ты, по-моему, не в рабочем состоянии. Поезжай, отдохни, я справлюсь одна».
И все-таки не сдержалась.
«Эта миссис Нэш, я тебе скажу… Та еще паскуда».
62
Конечно, был только один возможный исход, один возможный приговор. Признание вины — налицо. И Маршу не было нужды возиться с таким посторонним персонажем, как я.
«Я это сделала, — сказала она. — Взяла нож и сделала это».
Коротко и ясно. И Маршу, который через месяц будет вольной птицей, не было нужды разводить со своим последним делом канитель — разве только именно потому, что оно последнее. Если последнее — тебе с ним не развязаться до конца дней.
Я вижусь с Маршем примерно раз в месяц. Мы играем в гольф. Обычное занятие для бывших полицейских. Мы не то чтобы подружились, но и не разрубили связь, возникшую, когда мы сидели друг против друга за столом в комнате для допросов. Его время кончалось — ну а я, отбракованный, словно бы хотел обратно.
Решать было ему, но предложил я. Как это назвать — рука помощи, доброе побуждение?
«Может, нам стоило бы встретиться, посидеть где-нибудь — когда вас отпустят. Мой телефон у вас есть. Кстати, если вы играете в гольф…»
Решать было ему. И он позвонил — месяца через три. Уже его доброе побуждение? Неизвестно.
Тебя отпускают на все четыре стороны. Солнечный круиз, коттедж на берегу моря — пожалуйста. Времени сколько хочешь. Но не так все просто — что-то тебя грызет, гложет. Утро за утром просыпаешься, словно какое-то дело еще не раскрыто.
Он, конечно, знает про мои свидания два раза в месяц. Даже спрашивает, точно о больной жене: «Как она?» О женщине, которую именно он отправил за решетку.
До сих пор иногда глядит на меня как на больного, как на сумасшедшего. Но, в конце концов, он же сам набрал мой номер.
«Как она?»
«По-всякому».
(Не отвечать же: «Нормально».)
Смотрим на удары друг друга. Ходим друг за другом по травке. Мы оба, конечно, не мастера высшего класса, но я играю получше (мальчиком еще набил руку). И все же иногда — я думаю, он знает — я нарочно даю ему выиграть. В конце концов, он в некотором смысле выше меня рангом (хотя я, сложись все иначе, дослужился бы до суперинтенданта). Для меня, впрочем, дело не в гольфе как таковом, дело в обстановке. Люди ходят, беседуют. Можно говорить, глядя в другую сторону, не в лицо, да еще прикрывая от солнца глаза рукой, чтобы наметить траекторию.
Хороший дальний удар — и мяч будет лежать где-то там и тихо, терпеливо ждать. Ветерок в листве берез, запах подстриженной травы. Бывают минуты, когда на поле для гольфа чувствуешь себя в полной, нерушимой безопасности.
Ну и, конечно, когда представился удобный момент, я предложил ему работу. Импульсивное побуждение или серьезный, рассчитанный шаг? Не знаю. Само собой, я не упустил из виду деловые стороны. Партнерские отношения — или я всегда буду начальником? Я подумал о моих теперешних посторонних занятиях. Свидания, домашние работы. И кто знает, куда мне придется ездить через год, через два? Я подумал, конечно, и о Рите.
Времени сколько хочешь. Но ты как неприкаянный, что-то ест тебя изнутри.
Он размышлял, всерьез размышлял. Своего рода убежище. Отставной полицейский с беспокойным, ищущим лицом. И может быть, брал в расчет вторую возможную выгоду. Если принять предложение, если начать со мной — у меня — работать, то, может быть, я разговорюсь. Он тогда услышит наконец всю историю.
Но он отказался. Причину я и сам понимал, хотя он сформулировал ответ очень аккуратно. Не для него, не его работа. Шпионить, ставить жучки под кроватью, ловить мужей на неверности. Внезапная правильность в лице, взгляд школьного учителя.
Так что — партнеры по гольфу, и только. Отношения мы поддерживаем (и предложение формально остается в силе). Иногда я думаю, что я для него вроде няньки, иногда он, видимо, думает, что он для меня. И по-прежнему рассчитывает когда-нибудь услышать всю историю.
«Я это сделала, — сказала она. (Что еще она могла сказать?) — Что-то на меня нашло, и я это сделала».
Они все так говорят, каждый своими словами (мне не раз приходилось слышать), — те, кого это застигло врасплох, кто не собирался и даже в мыслях не имел, а теперь изумлен делом рук своих. Что-то на меня нашло. Как будто это и он был — он не отрицает, — и кто-то другой.
«Я это сделала». Точка, конец истории. Маршу не было нужды вгонять меня в пот на допросе. Можно подумать, я вдруг возьму и скажу: «Да, так оно и есть. Тут замешан кто-то другой, и он сидит перед вами. Я — вот кто главный преступник».
Можно подумать, я в тот вечер сидел снаружи и ждал. Машина наготове, чтобы вместе скрыться. Ждал, чтобы это произошло, знал, что это происходит. Нет, такого по крайней мере я не делал.
Он вернулся, но призраком, мертвецом. Призрака разве можно убить? Лезвие проходит насквозь без сопротивления.
Он оставил «сааб» на дорожке. Там, конечно, машина и стояла чуть погодя, загораживая путь «скорой помощи» и полиции. Он не въехал, как обычно, в гараж, хотя въехать было бы очень просто — дверь гаража автоматическая. Но ведь это не был обычный день. Можно подумать, он не собирался пробыть долго — так, заехал на минутку. Или лучшее объяснение: она услышала машину и уже подошла к двери. Уже там стояла.
