Сергей Власов - О светлом будущем мечтая (Сборник)
– Да, кстати, с самого начала хотел спросить, как вы познакомились?
– Это он меня нашёл, и вместе с Фёдором вытащил из той трясины, в которой я погряз.
– Вас просто нельзя было не найти, – включился в разговор Олег. – Вы были настолько заметной и настолько неординарно мыслящей личностью, что людей к вам просто как магнитом тянуло. Правда, я тогда сошёл с поезда, совершенно ничего о вас не зная. Но что-то заставило меня сойти именно там. Об отце Фёдоре я узнал чуть ли не в первый день, как приехал. Но мое отношение к религии было настолько отрицательным, что я принял это целительство за очередное шарлатанство. Поначалу я поселился далеко от монастыря, у пожилой женщины в частном доме. Я, как мог, старался облегчить ей одинокую старость. Даже, когда заговорил об оплате за жилье, чуть мокрой тряпкой по роже не получил. Она относилась ко мне как к собственному сыну, которого у неё уже не было. Постепенно я начал осваиваться с жизнью в провинции, даже открыл свою небольшую фирму. Но каждый день и дома, и в городе я то и дело слышал о чудесах, творимых отцом Фёдором.
– Скажешь тоже, ничего чудесного в моих действиях не было.
– Однако священники и прихожане считали совсем иначе. Да и мне многое из творимого тогда вами казалось просто чудом. Это сейчас я, зная ваши методы, понимаю, что все дело в глубоком знании строения человека, всех функций его внутренних органов, психологии, психики, и некоторых еще не до конца исследованных возможностей человеческого организма. А тогда… Тогда я твёрдо был уверен, что должен вывести все эти чудеса на чистую воду. Я пошёл в церковь, простоял три часа на службе, и ничего не понял. Я был уверен, что нудное повторение молитв – не что иное, как гипнотическое воздействие, с помощью которого людям внушают, что они выздоравливают, что у них ничего не болит. А когда увидел, как отец Федор что-то нашептывает на ухо некоторым прихожанам, подумал, что это сговор. Было только непонятно, почему люди во время службы не были похожи на загипнотизированных сомнамбул, и почему, уходя, иногда сразу направлялись в поликлинику. Я бывал на службе ещё не раз, даже сам решил пожаловаться на несуществующую болезнь. Выучил ее симптомы, пришёл, и получил по полной программе. Я даже не передам, что конкретно мне тогда сказал отец Фёдор, но мне почему-то вдруг стало так невыносимо стыдно, что так и простоял до конца службы красный, как рак. Хорошо, что в конце отец Фёдор сам подошёл и попросил подождать его после службы.
– Помню-помню, – добавил Анатолий Фёдорович, – мне тогда показалось удивительным, что люди могут так краснеть, да еще и так надолго. Я даже засомневался, может, я и правда ошибся, и у парня все же есть какое-то заболевание. Ну, конечно, не то, симптомы которого он мне назвал. А что меня в нем подкупило? Первое, что он сделал при нашей следующей встрече – извинился и честно объяснил свой поступок. Можно сказать, именно с того раза мы и подружились, несмотря на разницу в возрасте.
– Точно, именно в тот раз я почувствовал, что между нами есть понимание, и совсем нет обмана. Я просто физически не мог врать. А когда мы стали засиживаться по вечерам в моей избушке и вести довольно щекотливые, интересные и любопытные разговоры, желание обманывать, и даже что-либо скрывать, пропало совсем. Казалось, мы понимаем друг друга с полуслова, с полумысли. И когда встретили Фёдора Ивановича, тоже испытали не страх, а любопытство.
– Я всё слышу, хоть и на кухне, – вставил свое слово Фёдор Иванович, вынося на стол кушанья. – Зато мне в тот момент страшновато было. Такой реакции, как у вас, на внезапное появление с падением, грохотом и треском, я в жизни не встречал.
Мы с Олегом принялись помогать накрывать стол. На ужин были простые и легкие блюда, что позволяло вести спокойную беседу, не сосредоточиваясь на еде.
– Скажите, а что все-таки вас объединило и заставило уехать в такую даль, к таким трудностям?
Я думал, первым скажет Олег, и даже повернул к нему голову, ожидая ответа, но заговорил Анатолий Фёдорович:
– Понимаете, Сергей, это так не просто объяснить, что даже не знаем, с чего начать. Переезд был нашим общим решением, а вот куда именно поедем и что будем делать, обсуждали долго. Не хватало времени, не было условий, и очень мешало всё окружающее. Как-то оно не очень гармонировало с нашими мыслями и идеями. И когда к нам подключился Фёдор Иванович, стало особенно очевидно, что надо перебираться куда-нибудь подальше от людей.
– Но ведь вы здесь сейчас не одни.
– Верно, но к нам перебираются только близкие по духу люди. Здесь не так-то просто жить, как кажется. Несмотря на все удобства, что нам создал Олег, одним нам со всем этим было не справиться. Постепенно привлекали знакомых и родных, не желающих мириться с несправедливостью окружающего. Находили людей, стремящихся к нормальной, активной жизни. Начал расти наш хутор. Поначалу построили дома тем, в ком были уверены, потом дома для временного проживания тех, к кому хотелось вначале присмотреться. Некоторые, пожив так, возвращались. Вот так и закрепилась небольшая группа с полным взаимным доверием. Без этого вместе сосуществовать невозможно.
– А что за мысли такие принёс вам Фёдор Иванович, что вы до сих пор не можете прийти к единому мнению?
– Я-то? Да вы их знаете. Мы с вами ещё тогда, на рыбалке, на эту тему беседовать начали.
– То есть, о смысле жизни и вечности?
– Ну, в общих чертах да.
– И в чём же не сходитесь?
– В вечности души.
– Как это?
– Ну, я, например, думаю, что вечная душа, даже если она существует, теряет свою индивидуальность. В том смысле, что становится частью того, кто в нас её вложил при создании. У Олега другое мнение, а Анатолий Фёдорович вообще с нами обоими не соглашается.
– Интересно.
– Я почти согласен с Фёдором Ивановичем, – начал Олег. – Опыт и знания, накопленные за всё время существования человека, слишком ценный материал, чтобы им вот так просто разбрасываться. Я только не принимаю потерю индивидуальности. Зачем делать людей настолько индивидуальными, чтобы потом смешать всё в одну кучу? К тому же, многие души покидают тела в таком малополезном состоянии, что использовать их просто не представляется возможным. Логичнее было бы, оставляя индивидуальность, обучать их дальше. Доводить до некоего другого состояния. Я говорю о том, что тело – первый этап обучения и роста души, но существует и второй, и, возможно, третий, и так далее.
– А вы, Анатолий Фёдорович, в чём с ними не согласны?
– Я так думаю, что мы не единственные разумные существа во Вселенной. И условия существования для разума во всей Вселенной далеко не одинаковы. Создателю мало пользы от нашей освободившейся души. Наши знания слишком малы и однобоки. Думается, есть планеты с другими условиями, и душа наша возрождается в телах на тех планетах, чтобы продолжить постигать мироздание в новых условиях. Это происходит многократно, пока не достигнет уровня, пригодного создателю для его целей, которые мы своим слабым умом постичь не в состоянии.
– Если так рассуждать, то мы вообще не должны мыслить, – вмешался Олег. – «Не в состоянии постичь целей создателя» – очень церковное выражение. «Пока не смогли» – это я ещё могу понять, но «не в состоянии» – не принимаю.
– И ещё, – вставил Фёдор Иванович. – Получается, что на тех планетах, с другими условиями, должна отсутствовать рождаемость. Душа должна получать готовое тело, чтобы не начинать всё заново.
– Ясно. Но почему вы так далеко забрались? Всё же близость цивилизации в некотором роде помогает. Да и круг общения можно расширять свободно.
– Круг общения – это, наверное, и есть основная причина, заставившая нас выбирать уединение, – снова начал Анатолий Фёдорович. – Общаться можно только на равных, при наличии одинакового интереса и доверия. В противном случае это уже не общение, а обучение. Давление с целью навязать свою точку зрения. В городе, и вообще в большом коллективе, настоящее общение в принципе невозможно. Нет единомыслия. Есть авторитеты, их все слушают и приводят в пример. А есть и просто горлопаны, которые пропагандируют свою, а чаще всего чужую, точку зрения, заставляя окружающих её принимать, пусть даже силой. У Олега, правда, были и другие причины удалиться от общества, но для нас с Фёдором Ивановичем они были далеко не основными. Хотелось понимания и осмысления при общении.
– Меня лично на переезд толкнуло не только это, – продолжил Олег. – Я уже говорил вам, что почувствовал в себе раба. И это чувство усугублялось, несмотря на переезд в глубинку. Давление на личность и стремление закабалить человека процветает в провинции, пожалуй, даже больше, чем в столице. Каждый начальник, даже самый мелкий, здесь мнит себя чуть ли не царём, безнаказанности гораздо больше. Всюду круговая порука. Как раньше говорили, «рука руку моет». Искать правды и справедливости негде, а о понимании и говорить нечего. А попытки проявлять самостоятельность просто пресекаются. Я же мечтал о свободе. Где её искать, если не вдали от людей?
