Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 3 2012)
Когда я проснулся, был уже глубокий вечер. Алое с золотом сияние проникло в комнаты. От громоздкой мебели тянулись тени, красно-черные, живые, переплетающиеся. За запертой дверью гостиной все еще слышался монотонный наставительный монолог. Мне стало ужасно тоскливо. Время шло, а причитавшейся мне толики тепла и ласки я не получал. Она была снесена на все тот же алтарь с блестящими никелированными спинками. Именно там лежало все то, что я так любил, чего мне так недоставало и было у меня отобрано. Я подошел к двери брата. Она была, как всегда, заперта. За ней было привычно тихо. Но тишина была напряженной и многозначительной. Я прижался к окрашенной белой масляной краской двери. Она была холодной. Я подумал, что все эти запертые двери были мне местью. Тени стали еще длиннее, сделались темно-багровыми. В распахнутое окно я видел неподвижные тополя. Они тоже отбрасывали багровые длинные тени, а сами казались черными. Солнце зависло над самым горизонтом. И теперь я прекрасно видел, что оно не диск, а шар. Я со страхом думал о том мгновении, когда солнце зайдет, когда свет погаснет и останется одна огромная, поглотившая все тень. И тогда не будет ни жертв, ни палачей. Все станут одинаково беспомощны и одиноки. Рука моя скользнула вниз по двери и задела что-то металлическое. Это был забытый в замке ключ. Сердце мое забилось учащенно и неровно.
В комнату я проник бесшумно, вслед за своей багровой тенью. Мгла между предметами смешалась в единую багровую черноту, и только поверх нее все еще оседал свет, тяжелый, с красным отливом. Я неслышно двигался к кровати с блестящими спинками, у которой были сложены нераспакованными игрушки. Я нагнулся, поднял один из пакетов. Тут ржавая сетка заскрипела. Воздух вздрогнул от нечеловеческого воя. С кровати что-то сползло и, шатаясь, двинулось ко мне. Вой постепенно стихал, точно глотке, его издающей, не хватало воздуха. Из темноты вынырнуло мое собственное лицо, все в багровых пятнах, губы странно кривились, по подбородку стекала красная блестящая пена. Я не слышал, что он говорит, но прекрасно понимал, что он требует положить сверток на место. Точно исполинский пузырь, что-то неведомое медленно поднималось из глубины моей души. Оно разорвалось, захлестнув меня отвращением. В то мгновение я не мог испытывать ничего, кроме глубокого отвращения к себе, к брату, ко всему, что когда-то любил и что он старался у меня отнять. Вдруг я осознал, что игрушки мне не нужны более. Я без сожаления отдал бы их всякому. Зажегся свет, яркий, электрический, отрезвляющий. Предметы втянули в себя тени. Мимо меня пронеслось темное платье матери, а на пороге застыл человек в черном костюме. Лицо его потеряло прежнюю ученость, и выражение его было жалким и туповато-изумленным.
Душа с dushoyu
Саед-Шах Анна Юдковна родилась в Москве. Поэт, журналист, сценарист. Закончила филфак Московского областного педагогического института. В периодике публикуется с середины 80-х годов. Автор двух поэтических книг. Живет в Москве.
* *
*
И ты теперь на человека
похож, мой ангел. Значит, прав.
Возьми с собой в людскую реку,
развей — я тоже пыль и прах.
Я тоже научусь из пены
сухой и наглой выходить,
смогу романтикой измены
назвать — и всем тебя простить.
И я смогу, как смог мой предок,
земные оценить дары
и тридцать новеньких монеток
в кармане спрячу до поры.
…А в день веселый, день воскресный
увижу, что не бог с тобой,
а лишь лысеющая бездна
над непокрытой головой.
* *
*
…И по монитору, как по льдине,
я ползу среди других теней.
Мама-мама! В чьей ты паутине? —
жду тебя на чате сорок дней.
…И у нас по всей сети великой
добрых и отзывчивых друзей
с каждым часом больше — только кликай,
только кликни — и с планеты всей
отзовутся и любое дельце
разрешат, осудят и простят,
честные несчастные сидельцы
ни за что в веб-камерах сидят.
…Вот и я ночами на дорогу
выхожу — во лбу звезда горит, —
разум мой пусть и не внемлет блогу,
но душа с dushoyu говорит…
* *
*
— Мамочка-мамочка, правда же,
я никогда не умру —
на кого ты тогда останешься?
Тетя Вера — жадная,
тетя Люба — злая,
дедушка с бабушкой старые,
ничего не умеют сами.
А я вырасту — буду заботиться.
— Да, моя милая. Спи.
— Мамочка-мамочка, правда же,
ты никогда не умрешь?
Тетя Вера — жадная,
тетя Люба — злая.
На кого я тогда останусь?
— На боженьку, милая, спи.
— Боженька-боженька, правда же,
Ты никогда не умрешь!
Дедушка с бабушкой старые…
Боженька-боженька, правда же,
я никогда не умру?
На кого ты тогда останешься?
А я вырасту — буду заботиться.
Любовь-морковь
Если меня сровнять с землей,
слегка прикопать,
присыпать песком,
а сверху еще помочиться обильно
для лучшего роста —
мне будет, конечно, немножко обидно
взойти сорняком
под твоими кроссовками фирмы “Ла Коста”.
Но ты и не мог поступить иначе!
Ведь, правда, тесен стал наш диван,
и нужно меня куда-то девать,
кормить, одевать
при любой погоде.
А так — глядите! — живет на даче,
при огороде.
…Ой, не наступай —
копай, мой хороший, копай…
Ноль девять. Записи
Окончание. Начало см.: “Новый мир”, 2012, № 2.
2009
1 июля.
“Думать и говорить, что мир произошел посредством эволюции или что он сотворен Богом в 6 дней, одинаково глупо. Первое все-таки глупее. И умно в этом только одно: не знаю и не могу, и не нужно знать” (Толстой, 1910).
Поэзия постмодернизма — без темы . У большинства в нашем поколении тема еще была. Но борьба со смыслом (в самом широком смысле, включая и лирическую моральность) в постмодернизме становится стержневой у Пригова и его “команды”.
При этом постмодернизм на деле паразитирует, прилепляясь к подлинному , имеющему не слабеющий с годами энергетийный заряд. В поэзии это использование в хохмаческих целях-потугах классических лирических строк.
В изоискусстве — всякие инсталляции-“ингаляции” около (или на мотивы) шедевров. (Помню какую-то “установку” возле Изенгеймского алтаря; возле автопортрета Ван Гога — запамятовал где и проч.)
В оперном (а то и драматическом — напр., Стриндберг в Стокгольме) искусстве это сценография, не имеющая отношения к сюжету и дающая волю сценографу-режиссеру, не способному на самостоятельное творчество, интерпретировать и фантазировать сколько душе угодно, паразитируя на прекрасной музыке и подобающих ей словах.
Вчера мы видели такое действо в новой Опере на Басти. Польский композитор К. Шимановский написал в 1918 году оперу “ Король Рогер ”, сильная музыка, но сюжет запоздало-символистский — теперь это старики и старухи в плавках и купальниках, ползущие на четвереньках по прозрачной кишке (какое унижение для оперного артиста!), какие-то “Микки-Маусы”, утопленница в “формалине”, лакей с мобильником и т. д. и т. п. Но зал устроил потом овацию. И на сцену выскочил вихрастый, под мальчика, постановщик в куцем пиджачке и белых тапочках.
Нас пригласила Ася Муратова: Шимановский был поклонником “Образов Италии” (а учился в СПб.).
Пили потом красное вино за уличным столиком.
4 июля , суббота.
Какая-то непроясненная (или я чего-то не знаю) религиозность Юнга. В одной из лекций он говорит о “страшном прогнозе” в сне десятилетней девочки.
