Макс Нарышкин - Downшифтер
Я поднял на него мутный взгляд:
— Убивал не Гома. Задача Гомы найти меня и привязать к стулу, как священника. Его намерения мне известны. Зачем же ему затыкать отцу Александру рот и убегать от того, кого он ищет? Кто-то убил священника, чтобы тот не назвал имя своего мучителя. А Гоме, скажу я тебе, брат Костомаров, решительно наплевать, что о нем подумают, особенно если думать буду я.
— И что из этого следует? — вынимая из тумбочки традиционный набор: две рюмки, пузырек со спиртом и целый лимон, встревоженно поинтересовался доктор.
— Из этого следует, что святой отец к дурным помыслам в отношении меня не имеет никакого отношения. Если, конечно, не считать забаву с мухоморами…
— Не он, — Костомаров принялся загибать пальцы, — не твой этот… как его… Гома! Тогда кто?
У меня заболела голова. Слабость прошла по всему телу, ситуация перестала видеться критической. Реланиум в правильном количестве — великая вещь. Столкнув с ног ботинки, я завалился на докторскую кушетку.
— Если твои московские друзья не имеют отношения к смерти уже упомянутых, значит, они ни при чем и в деле ясновидящей и первого священника! Остается, ты уж прости, отец твоей девушки. Ты не рассматривал ту версию, при которой он мог начать свою игру по отъему у тебя средств, и его как раз интересовали не четыре с половиной миллиона, а те триста плюс восемьсот?
— Рассматривал, — глядя в потолок, пробормотал я. Голова кружилась, подсказывая, что пора спать. Бессонная ночь, нервное истощение плюс реланиум — присутствовал полный набор для уверенного отхода ко сну. — Мне показался странен тот факт, что священник знал о смерти ясновидящей…
— И как ты это объясняешь? — услышал я сквозь пелену тумана.
— Очень просто… Разузнав, кто я и откуда, и что уже немало наделал дел, вручив деньги подозрительной церкви и совершив поход к гадалке, он пришел к ней после моего первого визита, но задолго до второго… Боюсь, что Лидин отец на самом деле хотел спасти мою душу да заодно и души многих горожан…
Я вспоминал сорванные ногти священника и его светлый пронзительный взгляд. Можно ли с таким взглядом убивать и красть?
Теперь я не уверен, что отъезд изменил меня. Мало уехать. Нужно поверить, отрешиться, очиститься… А я привез в город, в котором хотел прожить всю оставшуюся жизнь, огромную сумму денег… И, привезя, не сжег, а спрятал. Любое действие встречает противодействие… Закон физики… Или — второй закон Баффетта…
— Тогда кто убил старуху и двоих священников? — Этот голос я слышал уже будто откуда-то из подворотни, настолько далеким он мне показался.
— Если я не узнаю это в течение наступившего дня, мне конец… — равнодушно сказал я, зевнул и перевалился на другой бок.
Пошли вы все к чертовой матери.
Глава 22
Такое состояние нельзя назвать — проснулся, но и «очнулся» тоже будет неправильным. Я просто закрыл глаза и потом открыл. Накрытый простыней, я лежал на кушетке Костомарова, а он стоял в углу перед раковиной и старательно мылил руки. Заметив мое движение, он повернул голову и равнодушно спросил:
— Что видел во сне?
— Страшный сон, — пробормотал я, опуская ноги на пол. К удивлению своему, я не заметил ботинок, в которых собирался следовать к раковине. — Меня забрали менты, а потом долго трясли ножкой от стула, крича в лицо: «Мы знаем, чьи здесь пальцы». Поверь, это самый отвратительный сон из всех, что я видел.
— Ножки больше нет.
Я напрягся. Наверное, что-то пропустил во время разговора. Но Костомаров поймал мой вопросительный взгляд и принялся за полотенце.
— Двоих мертвецов на улице Ленина нашли. Квартирная хозяйка, выслушав жалобы соседей, пошла воспитывать жильцов и нашла их в ванной комнате. Обнаружили и замученного священника… Последним сюрпризом для всех стал звонок тетки, соседки бабки Евдокии. Ее стал беспокоить запах из соседнего дома. Пошли проверить, а там…
— Откуда ты знаешь? — хрипло спросил я. Я все ждал, когда это случится, но новость все равно потрясла меня.
— Я был на всех этих вызовах. Приглашали в качестве врача.
Я похолодел:
— Значит, уже и след взят…
— Твою обувь я выкинул в реку. Там же и ножка от стула, которую я как бы случайно нашел во время работы в церкви. Милиции и в голову не пришло, что она может быть каким-то образом связана с подозреваемыми. Троеручица, прости меня, грешного… В общем, нет Троеручицы. Утешает лишь то, что я спасал тем невинного человека. — Костомаров сел напротив, свежий, хорошо пахнущий, и поджал губы.
— В общем, если не считать подозрительных ранений на твоем теле, никаких доводов против тебя нет.
Я подумал о том, что если бы у меня был такой друг в Москве, то все могло бы сложиться иначе. Но впереди меня ждал еще больший сюрприз, и к нему я не был готов.
— В доме отца Александра, Артур… — покусав губу, Костомаров почесал пальцами переносицу. — В общем при осмотре жилища в бюро священника нашли триста тысяч рублей. Тремя банковскими упаковками по сто тысяч в каждой.
У меня поехала крыша.
— Не может быть… — просипел я. — Ты сам видел или старухи сказали?
— Я осматривал тело священника, и один из областных сыщиков попросил понятых подняться наверх. Я к тому моменту закончил работу и поднялся вслед за всеми. Поэтому своими глазами видел, как опер из нижнего ящика бюро вытащил целлофановый сверток. Развернул — там триста тысяч.
— А ты… — Я замешкался, потому что забыл вопрос, который хотел задать. К счастью, вспомнил и тут же сказал: — Тогда ты должен помнить, как выглядели банкноты.
— Конечно, они голубовато-зеленого цвета, с эмблемой города Ярославля…
— Я не об этом! Ты видел, в каком они состоянии?
Костомаров с тоской вздохнул.
— Новенькие, как из-под пресса… Одна к одной. Менты их быстро переписали, потому что в пачках номера в правильной последовательности шли… Не твои ли это триста тысяч, которые ты вручил бабке из церквушки на Осенней?
Оглушенный, я молчал. Весь расчет на то, что отец Александр окажется порядочным человеком, рушился, как карточный домик. Нет сомнений, это мои деньги… Ровно триста тысяч… Тогда получается, что священник прирезал свя… Боже правый! Тогда, верно, о причинах смерти противной церкви ясновидящей не стоит даже и задумываться!
— Лида знает? — посмотрев на Костомарова тяжелым взглядом, спросил я.
Он долго молчал, потом хирургически цинично бросил:
— Пришлось реланиум колоть.
Я осмотрел себя, сидящего, от плеч до пяток. Трусы, носки — хоть сейчас на улицу выходи.
— Конечно, я понимаю, что неоригинален в своей просьбе… Но коль скоро ты взял ответственность за мою жизнь, то не найдешь ли для меня одежду?
Костомаров усмехнулся и, не вставая со стула, дотянулся до дверцы шкафа. Та отскочила в сторону, и я увидел последнее, что у Игоря оставалось: три белых халата, клетчатую рубашку и голубые джинсы. Халаты мне были ни к чему, и я уверенно снял с плечиков брюки и рубашку.
— Сочтемся, Игорь, — пообещал я, не представляя при этом, как именно я буду с ним рассчитываться за все, что он для меня сделал.
Впрочем, не это сейчас меня тревожило. Когда доблестная милиция доберется до Лиды, та, потрясенная смертью отца, обязательно начнет говорить, и говорить она будет преимущественно правду. Если бы не она и не пропажа денег, я бы уже давно исчез из города. Но оставить Лиду я не мог даже на время. Во-первых, это противоречит моему пониманию безопасности, во-вторых… Во-вторых, я ее люблю. У убийцы еще не хватило ума до нее добраться, и пока он не догадался о самой слабой стороне моей нынешней жизни, мне нужно срочно забирать девушку и уезжать. Городов в России много, этот же сведет меня или с ума, или в могилу. Никогда я, считая себя человеком умным и расчетливым, не чувствовал себя таким глупцом. Кто убил всех людей в этом городе? Теперь я не знал этого, а мои вчерашние догадки не в счет. Видимо, эта тайна не для меня. Помимо Гомы в этом захолустье действует еще одна сила, и контроль над ней установить я не могу. Если Гому интересует мое оставленное в Москве имущество, то дьявола заботит только нахождение у меня тех денег, с которыми я приехал. Хотя, если разобраться, разговор об одном и том же…
Я приехал в этот город, чтобы обрести покой. Но вместо покоя увидел то же чудовище, что напало на меня в Москве, — огромную, зловонную пасть, пожирающую слабых и беззащитных как в столице, так и далеко за ее пределами. Я понял, покой — это не перемена мест, а перемена образа мысли. Вот и я, считая себя очистившимся, приехал и осел, но, едва встал вопрос о движении дальше, тут же задумался о якобы позабытых деньгах и способах их возвращения. Страшно, что, успей я в церковь раньше убийцы, почти то же самое, с разницей разве что в мелочах, с отцом Александром ради этих восьмисот тысяч проделал бы и я. Люди из прошлого мира меня готовы убить за четыре с половиной миллиона долларов, люди из глубинки перережут мне горло за миллион рублей.
