Джон Ирвинг - Покуда я тебя не обрету
Однажды Джек, проходя мимо туалета с означенной табличкой, четко услышал, как миссис Малькольм охаживает мужа по физиономии. В ужасе он побежал прочь, но, пока в коридоре не появились девочки – их было семь-восемь, но шуму от них, как от пары-тройки дюжин, – мольбы мистера Малькольма («Ну что ты, Джейн», «Джейн, милая, пожалуйста») звенели в его ушах.
Джек провел в школе Св. Хильды еще два года и все это время скучал по мистеру Малькольму – но только по нему самому, а не по зрелищу его унижения. Видя людей в инвалидных колясках, Джек всегда испытывал к ним жалость – как до знакомства с миссис Малькольм, так и после. Изменилось другое – со второго класса он стал испытывать жалость к людям, которые ухаживают за людьми в инвалидных колясках, и куда большую, чем к самим парализованным.
Джеку и его «малышу» исполнилось восемь лет, и они вместе пошли в третий класс. Позднее «малыш» научился думать и говорить совершенно независимо от Джека, но чем-то вроде собственной жизни зажил уже тогда.
Как было сказано, мисс Вурц отличалась «хрупкой миловидностью», и эту хрупкость только подчеркивал ее небольшой рост. Она была меньше многих матерей своих учениц. Еще она душилась какими-то особыми духами, чей запах вдохновлял мальчиков-третьеклассников притворяться, будто они плохо понимают задание по математике. В таких случаях мисс Вурц подходила к парте очередного «тупицы» и наклонялась над ней, что позволяло притворщику хорошенько вдохнуть этот запах, а заодно насладиться видом родимого пятна у нее на правой ключице и шрама в форме рыболовного крючка на той же стороне шеи.
Когда мисс Вурц волновалась, и шрам, и родимое пятно словно вспыхивали. Джек хорошо помнил, как они светились и пульсировали в ультрафиолетовых лучах пещеры летучих мышей. Джеку очень хотелось знать, откуда у нее шрам – не меньше, чем как Тату-Петер потерял ногу и отчего хромает Лотти (впрочем, возможности Джека разобраться в последнем вопросе были ограничены в силу того, что мальчик считал «эпидуралку» частью женского тела).
В начальной школе все знали, что любимый писатель мисс Вурц – Шарлотта Бронте, а «Джейн Эйр» – ее библия. Вклад начальной школы в репертуар школьного театра в основном и сводился к постановкам отрывков из этого романа. Наверное, те девочки, что постарше, лучше бы могли изобразить столь непростой материал на сцене (а здесь и несгибаемая воля Джейн, и слепота Рочестера, и его превращение в верующего), однако мисс Вурц стояла на том, что играть в «Джейн Эйр» – неотъемлемое право учеников начальной школы. Джеку и в третьем, и в четвертом классе выпала честь играть Рочестера.
Ну кто еще, кроме Джека, сумел бы запомнить фразы вроде «Мисс Эйр, опасайтесь угрызений совести, особенно когда вас искушают, когда вам хочется сойти с пути истинного; знайте – совесть есть яд, она отравляет человеческую жизнь». Джек умел произнести эти слова так, словно понимал их смысл.
В постановке третьего класса партнершей Джека в роли Джейн оказалась Конни Тернбулл, девочка из шестого класса. Мрачная, замкнутая, она отлично подходила на роль сироты. Сам Станиславский не произнес бы свое «не верю!», услышав, как Конни изрекает:
– Говорят, человеческие существа довольны покоем. Какая чушь!
Чем-чем, а покоем Конни никогда не осталась бы довольна.
Разумеется, зрители лопались со смеху, когда Джек-Рочестер обнимал Кони-Джейн и рыдал у нее на груди:
– Никогда, никогда еще я не видел женщину столь хрупкую и столь мужественную! Я мог бы переломить ее двумя пальцами!
Еще бы, Джек едва-едва доставал Конни до грудей (и не только Конни). Но Джек плакал, зрители смеялись, а Конни Тернбулл смотрела на него так, словно хотела сказать: «Только попробуй, пенис мой сладенький!»
Однако Джек брал не способностью запоминать сложные реплики. Мисс Вурц научила его держать себя на сцене как полагается; там он был король.
– Но как мне это сделать?
– Джек, вообрази, что в зале – всего один зритель, один-одинешенек, – сказала мальчику мисс Вурц. – Вообрази, что на тебя смотрит единственный зритель, и вот ты должен проникнуть ему в самое сердце.
– А кто этот зритель?
– А в чье сердце ты хотел бы проникнуть?
– В мамино?
– Нет, Джек, в ее сердце ты можешь проникнуть во всякую минуту.
Ну а в чье сердце мог проникнуть старина Рочестер? Разве это не Джейн проникала в сердца окружающих? Но кажется, мисс Вурц вела речь не об этом. Она имела в виду кого-то, кто хотел бы видеть Джека, а сам оставаться невидимым; так кто же этот неведомый зритель, чужак в театре, кому есть дело только до Джека, до Джека и ни до кого другого? Кто хотел бы восхититься способностями Джека и в то же время скрыться от его глаз?
Конечно, Джеков единственный зритель был папа. И как только Джек научился воображать себе, что в зале сидит Уильям, он завоевал сцену. С тех пор он чувствовал – каждый шаг его, каждый миг жизни он в объективе камеры, на виду у всех. Джек позднее узнал, что искусство актера – несложное, в нем всего две тайны. Первая – ты должен уметь заставить зрителей влюбиться в тебя; вторая – затем ты должен разбить им сердце.
Как только Джек научился воображать, что в любом зале где-то в темном углу прячется папа, он победил – с тех пор он мог сыграть все, все, что угодно.
– Подумай, Джек, – упорствовала мисс Вурц. – К кому в сердце ты хочешь проникнуть? Ну, кто это?
– Папа?
– Отличная идея, для начала очень неплохо! – восхищенно сказала мисс Вурц, полыхнув родимым пятном и шрамом. – Давай посмотрим, как это работает в твоем случае.
Все и в самом деле сработало на отлично – даже когда крошке Джеку приходилось обнимать великаншу Конни. Все сработало с первой же попытки.
– Джейн! – сказал Рочестер-Джек. – Осмелюсь сказать, вы полагаете меня презренным атеистом… – И с этого момента зал принадлежал ему. Все выглядело донельзя, до колик смешно, но Джек завоевал даже Конни Тернбулл. Вот как он понял, что завоевал ее, – в ответ на эту реплику она взяла его руку и поцеловала ее, но не притворяясь, а раскрыв губы, прикоснувшись к ней и языком и зубами.
– Отлично сыграно, Джек, молодчина, – шепнула Конни ему на ухо. Джек сразу почувствовал, как возненавидела Конни сидящая в зале Эмма, ее ревность ворвалась на сцену, как ураган.
А больше всего в «Джейн Эйр» Джеку нравилась возможность побыть слепым; разумеется, моделью для этой части роли Рочестера служила миссис Малькольм. Почему Джеку нравилось быть слепым? Потому что когда он спотыкался и падал, на помощь к нему бежала мисс Вурц. Разумеется, она не могла ничем ему помочь (тем более что Джек только притворялся, будто ему больно), зато восхищала Джека своими глупыми вопросами:
– Джек, но почему же ты упал? Как же так получилось?
Первую сознательную реакцию вызвал у Джекова пениса вовсе не «французский» поцелуй Конни Тернбулл – ну что вы, конечно нет! Первую мысль в малыше пробудила мисс Вурц. Страсть к женщинам постарше – она пробудилась в Джеке еще в Осло, во время разговора с Ингрид My, а преследовала его всю сознательную жизнь.
Руки у мисс Вурц были не больше рук ее же учениц-третьеклассниц; когда она утешала одну из них – или одного из мальчиков, – она всегда клала руку ребенку на плечо, и тот сразу чувствовал, как дрожат ее пальцы, словно там не рука, а маленькая трепещущая птица. Казалось, ладонь мисс Вурц собирается с минуты на минуту вспорхнуть и улететь прочь. Если бы одним прекрасным утром мисс Вурц и в самом деле выпорхнула из окна класса и не вернулась, никто бы из третьеклашек не удивился. Такая она была хрупкая и изящная, словно из перьев.
Но управлять детьми мисс Вурц не умела. Дети вели себя, в общем, нормально – не хуже других третьеклашек (один только Роланд Симпсон впоследствии стал вести себя хуже прочих и в итоге попал в тюрьму). Джимми Бэкон, конечно, стонал, но с ним вообще было не очень весело – однажды он вырядился на Хэллоуин привидением, то есть напялил на себя простыню, под которой не было ничего, совсем ничего, даже нижнего белья. И когда неожиданно, как из-под земли, перед ним появился Серый Призрак, Джимми так перепугался, что обкакался прямо в этой самой простыне.
Мисс же Вурц была столь хрупкой, что не справилась бы даже с приготовишками, да что там, со своими собственными детьми. Интересно, наверное, ее сила умела проявляться лишь на сцене. Интуиция подсказала Алисе такое вот безжалостное объяснение характера мисс Вурц:
– Бедная Каролина! Глядя на нее, думаешь, что кто-то разбил ей сердце, а она так и не смогла это пережить.
Главное, чему научила Джека мисс Вурц: жизнь – не пьеса, жизнь – импровизация. Мисс Вурц совершенно не выносила импровизации; у нее дети железно заучивали реплики и произносили их точно так, как те были напечатаны. В театре мисс Вурц Джекова способность к запоминанию пришлась ко двору как нельзя лучше; а ее подсказка вообразить себе единственного зрителя стала для Джека настоящим даром – и от нее, и от папы. Но Джек был внимательный ученик – он извлек урок и из беспомощности мисс Вурц в классе, и из ее безупречного знания, как достичь успеха на сцене. Ему сразу же стало ясно, что успеха в жизни без умения импровизировать не достичь. Нет, кто бы спорил, роли-то надо знать назубок, это верно. Но в иных ситуациях ты должен сам придумывать себе реплики, экспромтом. Мисс Вурц полностью завладела мыслями Джека – и потому, что многому могла его научить, и потому, что многое не способна была исполнить; не удивительно, что в своей памяти Джек отвел ей куда больше места, чем девочкам. Более того, она стала частью его жизни.
