Санитарная рубка - Щукин Михаил Николаевич

«Ладно, маманя, поезжай на родину. Я тоже скоро приеду, свидимся. Рюмочку тебе налью, поставлю на могилку и себе налью, выпью за помин души». — Хотел дотронуться до памятника и даже руку поднял, но передумал.

— Как, Василий Юрьевич, нравится? — Один из рабочих, не выпуская из рук снятый целлофан, смотрел с затаенной тревогой. То на памятник, то на Караваева.

— Хорошо сделали. Принимаю. — Спрыгнул из кузова на крыльцо, направился в кабинет и на ходу подумал: «Спрашивает, а у самого глаза бегают, ссыт, что я им головы бы отвернул за плохую работу и денег бы ни копейки не дал. Вот какой расклад нынче получается — если ты хозяин в жизни, значит, во всем хозяин!»

Эта мысль ему очень понравилась, как понравился и памятник. В кабинет он вернулся довольным, даже забыл на время о нынешних неприятностях. Но к концу дня все равно вспомнил о Бекишеве, об утреннем разговоре с ним и пожалел, что отпустил своего начальника безопасности слишком уж мирно, надо было накрутить его до отказа, чтобы вертелся тот, как юла: «Похоже, зажирел ты, Саныч, надо тебя на диету посадить, тогда шустрее будешь. Сколько можно с этим чирьем возиться! Выдавить скорей и не вспоминать больше!»

24

Но Караваев зря ругал Бекишева. Тот честно отрабатывал жалованье.

В свое время, дослужившись до майора в одном из райотделов и наевшись черствого ментовского хлеба до полной отрыжки, он с началом перестроечной тряски и вовсе затосковал: случались дни, когда на задержание приходилось ездить на общественном транспорте, потому что разбитые казенные уазики простаивали без бензина. Вот с бензинового дефицита и началось его знакомство с Караваевым: начальство отправило со слезной бумагой к главе фирмы «Беркут» — дайте, ради Христа, бензинчику, а то передвигаться по городу нам совсем не на чем… Караваев посмеивался, читая бумагу, приговаривал:

— Не кормит родное государство блюстителей порядка, а в итоге беспорядок получается. Беспорядок это — у частной фирмы бензин просить… Вдруг я услугу за услугу потребую… А, майор?

Неожиданный ответ Бекишева его озадачил:

— Требуйте, Василий Юрьевич, чего хотите, все равно дурдом творится! Меньше, больше — какая разница!

Бензина тогда Караваев на райотдел выделил, а вскоре и ему понадобилась помощь: по пьяному делу, ночью, наехал он на пешеходном переходе на старичка- пенсионера, который оказался, на свое несчастье, не в том месте и в позднее время. Помял этого старичка изрядно, но не до смерти. Дело, однако, закрутили. Тогда и вспомнил о майоре, позвонил, тот приехал к нему, выслушал и коротко сказал только одно слово:

— Постараюсь.

Постарался…

Дело прикрыли, пострадавшего вылечили, и тот, оказавшись старичком веселым и любителем выпить, получив солидную компенсацию в конверте, на прощание еще и анекдот рассказал:

— Он, как бы про меня, ребята, честно слово. Едет мужик на лошади с телегой и врезается в них другой ездок на «жигулях». Телега в хлам, «жигули» помяты, лошадь в судорогах бьется. Подлетает гаишник, смотрит на лошадь — ноги переломаны, брюхо распорото, ясно дело, не вылечить. Достает пистолет — бах, бах, чтоб не мучилась. И спрашивает у мужиков: «Как себя чувствуете?» А те на пистолет смотрят, из дула еще дымок идет, и в один голос: «Лучше, чем до аварии!»

Рассказав, старичок смеялся дробным мелким смешком, и видно было, что он доволен. А Караваев повез майора Бекишева в ресторан и там попытался его напоить — проверить хотел. Не получилось. Точнее, получилось, но совсем наоборот: очнулся у себя в кабинете, на диване, разут-раздет и сверху еще накидочкой прикрыт. А майор сидит скромно у краешка стола и так же скромно пьет минеральную воду. Как позже выяснилось, Бекишев мог хоть ведро без закуски выхлебать и головы не потерять. «Надо будет к нему всерьез приглядеться, решил тогда Караваев. — Нужный кадр».

Через несколько месяцев, дождавшись, когда Бекишев уволится со службы, Караваев взял его к себе на работу.

И вот сегодня вчерашний майор, самое доверенное лицо главы фирмы «Беркут», рыскал по городу, как неутомимый гончий пес, пытаясь взять след Николая Богатырева.

Но пока получалось плохо. Человек в городе давно не жил, связей практически ни с кем не имел, и все зацепки обламывались, как горелые спички. Оставалась еще бывшая жена покойного Алексея Богатырева, может, что-то прояснит, если знает.

В том, что запираться она не станет, Бекишев нисколько не сомневался. Пробил: есть магазин на бойком месте, собирается открывать второй, бабки за «крышу» платит ленинским, платит исправно и безоговорочно, никаких разногласий нет; высоких заступников не имеет, в политику не лезет, одним словом, обычная пролетарка нынешней коммерции. Должна быть сговорчивой и нестроптивой. В магазин, где был и крохотный кабинетик Татьяны, явился Бекишев без всякого предупреждения, прихватив одного из ленинских бойцов, хотя, как он считал, силовая поддержка не понадобится, но пусть поторчит для психологического давления, для разумного испуга, как он любил говорить.

Не ошибся.

Татьяна сразу все поняла. Выслушала Бекишева, достала сигарету из пачки, щелкнула зажигалкой, но прикуривать не стала, поглядела на дрожащий огонек и дунула на него, будто свечку погасила. Заговорила спокойно, глядя не на Бекишева, а на его бойца, который сидел в углу и сосредоточенно смотрел на свои кроссовки, время от времени переставляя ноги, будто неведомый жар подпаливал ему подошвы. Заговорила, даже не пытаясь чего-то утаить или переиначить, потому как знала, что самое лучшее сейчас для нее — излагать только правду, иначе… Иначе можно остаться босой и голой, и хорошо, если не покалечат… Вот этот дебильного вида боец, чем-то похожий на Славика, он и покалечит, не вынимая изо рта жвачки.

Господи, не сорваться бы, глупость не брякнуть! Со стуком положила на столешницу зажигалку и удивилась своему голосу — такой же костяной звук, как от пластмассы:

— С мужем моим бывшим мы не живем уже почти два года. Не жили… Отношений не поддерживали. Где находится его брат, Николай Богатырев, не знаю. Знаю только, что он военный, служил в последнее время где-то в Молдавии. Приехал недавно, ничего не рассказывал, да и времени не было, сразу заторопился к Алексею. Мой водитель отвез, а там… После этого не до разговоров было — милиция, морг, пока машину достала… Возле морга последний раз и виделись. Он Алексея в Первомайск хоронить повез.

— Сама почему не поехала?

— Упреки не хотела слушать, да и муж покойный не пожелал бы, чтобы я там была, тут сложно все и вам, думаю, не интересно…

— Нам все интересно. Где он сейчас может быть, есть у него еще какие-то знакомые, родные?

— Родных точно нет. Знакомые? Навряд ли, его же лет шесть в Сибирске не было.

— Ладно, на первый случай поверим. — Бекишев подтянул к себе чистый лист бумаги, быстро написал на нем телефонный номер и, подумав, добавил к телефонному номеру: Эдуард Александрович. Протянул лист Татьяне. — Объяснять, надеюсь, не надо, зачем я этот номер оставляю?

— Не надо. — Татьяна снова взяла сигарету, снова щелкнула зажигалкой, на этот раз прикурила и, слегка отвернувшись, добавила: — Не надо, я понятливая…

Бекишев покивал головой и вышел, не попрощавшись, следом за ним тяжело, по-медвежьи, вывалился боец, зацепившись плечом за косяк. Дверь за собой не закрыл, и Татьяна долго смотрела в узкий проем, где в небольшом торговом зале скучали две ее продавщицы и какая-то любопытная, бедно одетая старушка перебирала модные женские куртки, будто приценивалась, «Пенсии у тебя, бабка, не хватит, — без всякой злости на старуху подумала Татьяна. — Если год копить будешь, может, и купишь, если с голоду не помрешь».

Если, если… Если поверили, значит, отстанут. Татьяна продолжала сидеть, даже не пытаясь подняться, и чувствовала себя так, словно на ней долго-долго пахали, а занял весь разговор не больше десяти минут.

«Как на войне, — тоскливо тянула Татьяна давнюю и тоскливую мысль. — Даже не знаешь, откуда прилетит. А прилететь может в любую минуту… Надолго меня хватит?»