Прыжок - Лапперт Симона
Она довольно быстро отыскала гостиницу Яриса. В вестибюле вкусно пахло кофе и мятой. Администратор приветливо кивнула, но Марен прошла мимо нее прямиком к лифтам. «324» значилось на брелоке ключа, следовательно, Ярис на третьем этаже. Когда она вызвала лифт, в кармане загудел телефон — на экране высветилось сообщение от Яриса: «Должен срочно лечь спать, прости. Позавтракаем в моей гостинице?» Марен смахнула уведомление. Перед зеркалом в лифте она пригладила волосы, похлопала себя по щекам для румянца и поправила бюстгальтер. Во внутреннем кармане сумки нащупала жвачку, которую пожевала несколько секунд и завернула в завалявшийся чек, когда лифт остановился. Идя по коридору, она с облегчением заметила, что двери в номерах довольно старомодные, с простыми нажимными ручками. Если повезет, она без труда войдет в номер. Хотя коридор был устлан красным ковром, она шла на цыпочках, ее сердце колотилось, а живот тянуло от волнения и злости. Она осторожно приложила ухо к двери под номером 324. Тихо. Хотя нет, вот послышались шаги, звук льющейся в бокал жидкости, лязг креплений занавесок по карнизу, шорох одеяла. Руки Марен тряслись, когда она тянулась к дверной ручке. Перед глазами промелькнула женщина на крыше, ее напряженные мышцы, уверенность, с которой она стояла на вершине и, не стесняясь, выражала недовольство. Если может она, может и Марен. Она распахнула дверь и вошла. В номере стоял полумрак, горела одна прикроватная лампа. Глаза Марен пару секунд привыкали к темноте, затем она увидела Яриса в джинсах, но без рубашки, сидящего на краю кровати с бокалом вина в руке.
— Так и знала, что найду тебя здесь, — сказала она.
Она неторопливо подошла к кровати, по пути кинув сумку на кресло возле двери в ванную. Взялась за край своего топа, стянула его через голову и бросила на пол. «Кобра, — подумала она. — Пантера». Марен остановилась на расстоянии вытянутой руки от Яриса.
— Ты же хотел сосчитать мои веснушки, — томным голосом произнесла она. — Они все в твоем распоряжении.
Ярис не шелохнулся.
— Ты не получила мое сообщение?
— Рано ложатся спать только зануды, — улыбнулась Марен. — Твои слова.
Ярис немного отодвинулся. Он боялся ее. Вся та горделивая дерзость в его взгляде куда-то исчезла. Красивые руки путешественника по миру нервно сжимали край матраса и бокал. Марен взяла у него из рук вино и выпила залпом, после чего аккуратно поставила бокал на прикроватную тумбу.
— Тебе лучше уйти, прошу тебя, — прошептал Ярис.
Марен давно поняла, что происходит. Она сразу услышала, как журчит вода в ванной, дребезжат стенки душевой кабины, смыв унитаза.
— Разве ты забыл? Ты хотел уткнуться в мою грудь, жадно втянуть носом мой запах, как кокаин со стеклянной столешницы. Забыл, как шептал мне это на ушко? — Марен склонилась над ним. — Сегодня твой счастливый день, — сказала она, схватила его за волосы на затылке и с силой прижала лицом к своему декольте.
Ярис уперся обеими руками ей в живот.
— Что ты делаешь, прекрати, — пыхтел он. — Отпусти меня. — Он отталкивал ее, пытался встать, но безрезультатно.
— Ты меня за дурочку держишь? — прошептала она ему на ухо. — За жалкую дурочку? — Она сильнее вжала его голову, слов Яриса было уже не разобрать, она чувствовала его дыхание в ложбинке между грудей.
— Chéri!
Наконец-то. Марен повернула голову, не отпуская Яриса. В дверях ванной застыла молоденькая девушка — не больше двадцати пяти лет, — завернутая в маленькое полотенце, едва прикрывающее грудь и лобок. С ошарашенным взглядом она стояла столбом, сомкнув худенькие ножки, будто все негодование осколками рассыпалось у ее ног.
— Шери уже готов, — сказала Марен, оттянула его за волосы на затылке, зажала ладонями его лицо и вцепилась в губы горьким, едким поцелуем. После того, как она его отпустила, Ярис не мог отдышаться.
— Никогда больше не появляйся у меня, — сказала она. — Никогда. — И поправила бюстгальтер.
Ни Ярис, ни девушка не произнесли ни слова, пока Марен поднимала с пола топ и забирала с кресла сумку. В номере стояла звенящая тишина. Было слышно лишь, как с волос девушки на паркет капала вода. И неспешные уходящие шаги Марен, звук застегивающейся молнии на сумке.
Во время падения ее тело становится все меньше и меньше, сжимается потоками воздуха, сдавленное до стука в груди; она размером с сердце, с кулак, летит вниз мимо окон молча, не издавая ни звука.
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Феликс
Небо над крышами светлело. Деревья и дома вновь обретали цвет, первые стрижи врывались в новый день. В лицо дул сильный ветер, Феликс чувствовал сухость в глазах. Он сидел на верхней ступеньке стремянки, облокотившись на крышу. Мануэла Кюне держалась правой рукой за дымовую трубу. Терраса кафе Розвиты пустовала, навес убран, окна зашторены. Он любил тот час, когда ночь постепенно выцветала. Это время суток практически свободно от неприятностей — меньше всего преступлений совершалось в пять утра. Большинство людей еще спали, пропуская эту световую смену. Это умиротворенное спокойствие действовало на Феликса благотворно. Последняя сирена отзвучала две минуты назад, а до следующей было целых двадцать минут. В голове еще крутились образы вчерашнего дня: цветастое одеяло в гостевой комнате Розвиты, пыльный чердак, цепочка Игги с динозавром, его мертвое тело на обомшелом каменном крыльце Ежевичного дома, пренебрежительный взгляд Блазера. С тех пор прошло больше пятнадцати часов, и все же Феликсу казалось, что новый день так и не начался. Он проспал до десяти часов глубоким сном, потом вскочил, не понимая, где находится, подставил ноющую голову под холодную воду, выпил у Розвиты двойной эспрессо и к одиннадцати вернулся сюда, чтобы сменить Эстер и Блазера. Комиссар сказал, что Феликсу не избежать последствий за свое поведение. Дескать, будь его воля, он бы как минимум отправил Феликса следить за дорожным движением на стройплощадке. Или еще лучше — в архив. Феликс был благодарен за то, что женщина на крыше уже несколько часов сидела смирно, не заставляя его что-либо предпринимать. И хотя ему было стыдно за свои мысли, но он втайне надеялся, что она продержится на крыше еще немного. Потому что, когда его смена закончится, придется вернуться домой и рассказать обо всем Моник. А пока он здесь, Моник не знает ничего ни об Игги, ни о пыли, ни о Ежевичном доме и все остается по-старому. Карола сидела у входа на перевернутом деревянном ящике и спала, прислонив голову к дверному косяку. Феликс не будил ее, ведь если он это сделает, придется звать Мануэлу и пытаться втянуть ее в разговор, хотя все и так знали, что это бесполезно. «Возможно, — думал Феликс, — она чувствует то же, что и я. Она боится того, что будет после, и тянет время». Феликс старался расслабить мышцы, подвигал челюстью, встряхнул руками, сделал глубокий вдох и продолжительный выдох. Не помогло. В животе тянуло, будто кто-то тащил его назад за веревку, а он изо всех сил сопротивлялся. «Игги и Моник, — думал Феликс, — эти двое тянут веревку, а я не хочу к ним поворачиваться, не хочу». Он проследил за облаком, которое сперва было похоже на голову утки, постепенно трансформировалось в подобие корабля и окончательно растворилось над трубой, за которую держалась женщина. Она ведь чей-то ребенок. Где пропадают ее родители? Почему не пришли защитить свою дочь? Феликс сглотнул, во рту было невыносимо сухо, он достал из кармана бутылочку и отхлебнул апельсинового сока. Неужели ей совсем не хочется в туалет? Он вспомнил вчерашний инцидент с раковиной и почувствовал, как загорелись щеки. Возможно, ее родители живут в Америке, или в Азии, или на каком-нибудь греческом острове. Феликс попытался сложить из осколков памяти пляж на Санторини, где всего раз был в детстве с родителями: светлый песок, крошечные обломки ракушек, каменный риф вдалеке на краю залива. Тут Мануэла Кюне встала и повернулась к нему. Она прошла пару шагов прямо к окну, скрестив руки на груди. Пляж растворился. Феликс не смел пошевелиться — рано. Еще несколько шагов — и он схватит ее за ногу, затащит в безопасность наконец-то. Ее колени были в кровавых мозолях, локти все исцарапаны, зеленый садовый комбинезон и светлые волосы окрасило в терракотовый цвет кирпичной пылью. Мануэла Кюне остановилась. Она не обращала внимания на Феликса, внезапно оглянулась через плечо, будто что-то услышала, повернулась и не спеша снова направилась к краю крыши. Она переставляла ноги медленно, словно ступая по грунтовой дороге. Спустившись до самого карниза, она просто пошла дальше вперед. Без колебаний, без оглядки. Феликс не успел окликнуть ее, осознать всю серьезность положения. Она шагнула в пропасть. Как перед этим ставила ноги на черепицу, она так же выставила ногу в пустоту. Феликс по-прежнему не шевелился. Его рука, которой он готовился схватить женщину, лежала на крыше, сжимаясь в кулак. Он не проронил ни слова.
