Катрин Панколь - Я была первой
– А у вас в семье было по-другому?
Ты задумываешься, стоит ли отвечать, пытаешься от меня отмахнуться.
– У нас была самая обычная семья… Родители уделяли мне много внимания, особенно мать. Я был единственным ребенком.
– Твоя мать, она какая?
– Как все матери. Мне нечего тебе рассказать. Я плохо помню свое детство. И вообще, я не хочу об этом говорить…
– Почему?
– Потому что это совершенно не интересно…
– Детство не бывает неинтересным…. – Бывает. Давай сменим тему.
Ты говоришь со мною тем же категоричным тоном, что и с официанткой. Я замолкаю. Я ничего о тебе не знаю. Я открываю было рот, чтобы задать новый вопрос, но ты не даешь мне ничего сказать. Ты решительно протягиваешь руку и закрываешь мои губы, тем самым мешая мне говорить, дышать, двигать головой. Ты заключаешь меня в свою теплую ладонь, не позволяя даже пошевелиться.
– Теперь моя семья – это только ты. Я хочу жить с тобой всю жизнь, жениться на тебе. Я буду заниматься тобой и только тобой, угадывать каждую твою прихоть… Ты самое дорогое, что у меня есть. Ты моя женщина, мое божество, моя рабыня, мое дитя. Вся наша жизнь будет одной бесконечной ночью, полной блаженства. Ты еще не знаешь, что тебя ожидает… Готовься к худшему, лучше которого ничего не бывает.
Я задыхаюсь, меня знобит. Я неотрывно смотрю на пирожные, которые лежат у меня на тарелке как спицы велосипедного колеса. Позолоченная острая лопатка неустанно добавляет все новые и новые сласти, прижимает их другу к другу, мнет бумажные воротнички, чтобы освободить место, возводит причудливые башенки. Ты указываешь пальцем в сторону тележки, следишь, чтобы она ничего не забыла. Каштановая глазурь кофейного эклера исчезает под весом ромовой бабы с густым кремом, залитой янтарным ликером. Я ни за что не смогу их съесть, я не приму ничего, что исходит от тебя.
Я отталкиваю столик, встаю и со всех ног бросаюсь к выходу. Добежав до ближайшей улицы, я останавливаюсь у первой попавшейся двери. Меня неукротимо рвет…
На следующий день я написала тебе письмо.
Я писала его по своей воле, враг здесь был не причем. Мне было страшно. Твой безграничный дар, бессчетные приношения, брошенные к моим ногам, приводили меня в неописуемый ужас.
Впоследствии я обнаружила свое послание на полу между стеной и факсовым аппаратом и, развернув, перечитала снова.
«То, что ты сказал мне вчера в кафе, прозвучало чересчур неожиданно. Я еще не готова это услышать, ты слишком спешишь. Ты даешь мне любовь огромными глотками, я не в состоянии все это проглотить. Если накормить до отвала голодающего в пустыне, он сразу умрет.
Видишь ли, я пытаюсь понять что такое любовь, пытаюсь испытать ее с тобою вместе… Любовь – это, прежде всего, умение дать другому именно то, что ему нужно, и ровно в тех количествах, в каких он хочет. Ты пытаешься задавить меня, взять штурмом. Ты реализуешь собственную потребность любить и давать, не считаясь со мной. Я не могу принять от тебя то, что ты пытаешься всучить мне насильно, я не могу все это переварить… Умоляю тебя: будь терпелив, прислушивайся ко мне, не спеши…»
Я еще не знала, что требую от тебя невозможного.
Ты немедленно прислал ответ. Он был лаконичен. «Ты не станешь свободной до тех пор, пока, наконец, не поймешь, что мужчина, который тебя любит, заслуживает большего, чем жалость и презрение».
Так мы впервые поссорились.
Так я впервые вышла из нарисованного тобою заколдованного круга, вышла с криком «чур-чура».
Возвращайся, возвращайся к мужчинам, которые заезжают за тобой на машине, паркуются во втором ряду и принимаются нервно сигналить, нетерпеливо кричать: «Дорогая, ты идешь? Что ты там возишься: мы и так опаздываем… У меня был тяжелый день». Рожай им детей, купите на пару хорошенький особнячок. По вечерам он будет вытягивать ноги под столом и спрашивать, разворачивая салфетку: «Что у нас на ужин? Дети уже спят?» Возвращайся, возвращайся к ним, меня ты не достойна.
Я займусь тобой по-настоящему, наполню твою голову новыми словами, несчетными чудесами, из которых сами собой родятся несчетные слова и несчетные чудеса, и все они будут слетать с твоих губ, выходить из под твоего пера. Я сделаю тебя самой главной, самой уверенной, самой сильной. Я буду изучать и ласкать тебя сантиметр за сантиметром, пока каждая клетка твоего тела не взорвется от наслаждения. Дарить тебе наслаждение станет делом моей жизни… Я буду почитать тебя как принцессу. На тебя еще никто не смотрел так, как это делаю я. Мужчины разучились смотреть на женщин, а женщины – на мужчин. Первые требуют, вторые протестуют. Первые уходят, вторые угрожают. Они расходятся в разные стороны, грустные и одинокие. Жизнь становится горькой как никогда…
Я вновь вернулась в заколдованный круг подруг, чтобы разобраться в самой себе, чтобы спросить совета. Я хотела согреться у горячего котла женской ненависти, проникнуться их теплым сочувствием, ощутить близость себе подобных, своих сестер, сгоревших заживо в адском пламени любви. Но они больше не плясали в лунном свете, не грозились втоптать противника в землю. Отложив свои метлы в сторонку, они удивленно слушали мой рассказ.
– Ты ненормальная! Ты просто не понимаешь как тебе повезло! – восклицает Кристина, облизываясь. – Если он тебе больше не нужен, отдай его мне. Я изголодалась по таким мужчинам. Ты и вправду не притронулась к пирожным? Как можно спокойно смотреть на безе под шоколадным кремом, которое само просится на язык, и не съесть ни кусочка?
– Тебе достался Волшебный принц, а ты своими руками превращаешь его в жабу. Догони его, кинься ему на шею и расцелуй, пока он не возненавидел тебя и не сбежал. У вас есть все, чтобы быть счастливыми: вам нравятся одни и те же вещи, вы говорите на одном языке, он свободен, ты свободна, он готов подарить тебе целый мир, а ты отпихиваешь его ногой! Что на тебя нашло! Ты хочешь закончить как я: разбирать шкафы и всхлипывать… – Вздыхает Шарли, которая давно уже никуда не летала – ждет следующего рейса, следующего порыва.
– Думай, что делаешь, – говорит Аннушка, – такие внимательные и нежные мужчины на улице не валяются. Сейчас пошлешь его, а потом будешь сильно жалеть. Он принимает тебя как данность, любит тебя такой, какая ты есть, не заставляет напяливать на себя то, что ему нравится.
Немного помолчав, она продолжает:
– Ты каждый раз зажигаешься, а потом вдруг берешь и резко жмешь на тормоз. Ты коллекционируешь мелкие придирки и используешь их как оружие против безумца, который посмел тебя полюбить! Тебе представилась прекрасная возможность поработать над собой, понять, почему ты не хочешь быть любимой. Именно этим я и занимаюсь, и, знаешь, я узнала о себе много любопытного!
