Чак Паланик - Проклятые
Я переспрашиваю:
― Хелен Герли Браун?
― Ну, ты в курсе. Отрицание, торговля, гнев, депрессия…
Он имеет в виду Элизабет Кюблер-Росс [26].
― Видишь, — улыбается Арчер, — какая ты умная… Не то что я.
Главное, что ты остаешься в аду, пока не прощаешь себя.
― Облажался — и ладно. Геймовер, — говорит Арчер. — Теперь просто расслабься.
Хорошо, что я не выдуманный герой в плену печатных страниц вроде Джен Эйр или Оливера Твиста. Для меня теперь возможно все. Я могу стать кем-то другим, не под давлением, не от отчаяния, а просто потому, что новая жизнь — это прикольно, интересно или весело. Арчер пожимает плечами.
― Малышка Мэдди Спенсер мертва… Может, пора на новые приключения?
Из-под его локтя выскакивает конверт и падает на камни. На коричневой бумаге конверта красные печатные буквы: КОНФИДЕНЦИАЛЬНО.
Я спрашиваю:
― Что это?
Наклоняясь за конвертом, Арчер говорит:
― Это? Результаты теста на спасение, который ты сдавала.
Под каждым его ногтем темнеет серпик грязи. По лицу разбросана целая галактика прыщей, сияющих разными оттенками алого.
Под «тестом на спасение» Арчер имеет в виду тот странный тест на детекторе лжи, когда демон спрашивал меня, что я думаю об аборте и однополом браке. То есть в конверте написано, должна я быть в раю или в аду. Или даже лежит разрешение вернуться к жизни на земле. Я невольно тянусь к конверту, я не могу устоять, я говорю: дай сюда.
Бриллиантовый перстень, тот самый, который Арчер украл для меня, сверкает на пальце моей вытянутой руки.
Держа конверт за прутьями моей клетки, так, чтобы я его не достала, Арчер говорит:
― Обещай, что перестанешь кукситься!
Я тяну руку к конверту, стараясь не касаться грязного металла.
Ничего я не куксюсь, говорю я.
Арчер трясет конвертом прямо перед моими пальцами.
― У тебя муха на лице! — смеется он.
Я отмахиваюсь и даю честное слово.
― Ладно, — говорит Арчер, — сойдет для сельской местности.
Он расстегивает свою огромную булавку и вытаскивает из щеки. Как раньше, он просовывает острый кончик в замочную скважину моей камеры и вскрывает древний замок.
Дверь распахивается, я выхватываю у него результаты. Обещание еще не остыло у меня на губах, еще отдается эхом в ушах. Я разрываю конверт.
И победителем становится…
28
Ты там, Сатана? Это я, Мэдисон. Подумай, не стоит ли скорректировать знаменитый лозунг, который сейчас ассоциируется со входом в ад. Вместо «Оставь надежду, всяк сюда входящий…», как мне кажется, гораздо полезнее написать «Оставь всякое чувство такта». Или «Оставь элементарные правила вежливости».
Если бы вы спросили мою маму, она бы сказала: «Мэдди, жизнь — это не конкурс популярности».
Ну, я бы отпарировала, что смерть тоже.
Те из вас, кто еще не умер, пожалуйста, обратите на это особое внимание.
По словам Арчера, мертвые постоянно посылают живым сообщения — и не только когда колышут занавески или приглушают свет. Например, всякий раз, когда у вас урчит в животе, кто-то из послежизни пытается с вами связаться. Или когда вам внезапно захотелось съесть что-то сладкое. Еще один распространенный способ связи — когда вы чихаете несколько раз подряд. Или когда у вас чешется голова. Или когда вы резко просыпаетесь среди ночи от сильной судороги в ноге.
Простуда на губах, нервный тик, вросшие волосы… Если верить Арчеру, все это методы, которыми мертвые пытаются привлечь ваше внимание, выразить привязанность или предостеречь о надвигающейся опасности.
На полном серьезе Арчер утверждает, что если вы, живое существо, услышите песню «Ты то, что мне нужно» из мюзикла «Бриолин» три раза за день — хоть в лифте, хоть по радио, хоть в телефоне — это означает, что до рассвета вы точно умрете. С другой стороны, фантомная вонь подгоревших тостов всего лишь означает, что ваш любимый покойник продолжает следить за вами и вас защищать.
Когда у вас из ушей, ноздрей или бровей начинают расти непрошеные волосы, значит, с вами пытаются связаться покойники. Задолго до того, как легионы мертвецов начали звонить живым во время ужина и проводить опросы о потребительских предпочтениях растительных сливок, до того, как мертвые начали поставлять в Интернет порноконтент, души почивших находились в постоянном контакте с миром живых.
Пока Арчер все это мне объясняет, мы бредем по Великой Долине Битого Стекла, переходим вброд Реку Бурной Рвоты, идем по огромной Впадине Старых Памперсов. Арчер показывает мне темную кляксу на горизонте. Над ней низко вьются канюки, грифы и прочие падальщики.
― Болото Выкидышей, — говорит Арчер.
Мы задерживаем дыхание и идем дальше, огибая эти ужасы стороной. Мы идем в головной офис ада.
Арчер говорит: хватит пытаться всем нравиться. Всю жизнь, уверенно заявляет он, родители и учителя заставляли меня быть милой и дружелюбной. Мои веселость и энергичность постоянно поощрялись.
Шагая вперед под пылающим оранжевым небом, Арчер говорит:
― Может, кроткие и наследуют землю, но в аду они хрен собачий что получат…
Раз всю жизнь я провела в попытках быть хорошей, в послежизни стоит попробовать вести себя наоборот. Звучит иронично, но, как говорит Арчер, никакому хорошему человеку не дают столько свободы, сколько заключенному убийце, приговоренному к смерти. Если бывшая «хорошая девочка» хочет начать все с чистого листа и попробовать, как это — угнетать других и стервозничать, а не сушить зубы и вежливо слушать… Что ж, в аду вполне можно пойти на такой риск.
А вот как Арчер попал в ад. Однажды миссис послала его украсть в магазине хлеба и памперсов.
Миссис не в смысле «жена», а в смысле «мать». Ей нужны были подгузники для его младшей сестрички, а денег у них не осталось, так что Арчер рыскал по соседнему бакалейному магазину, пока не решил, что никто на него не смотрит.
Мы идем вдвоем, шаркаем по шелушащейся, восково-бледной Пустыне Перхоти, пока не доходим до группки проклятых душ. Их не больше, чем посетителей на ВИП-вечеринке в топовом ночном клубе Барселоны. Все смотрят куда-то в центр толпы. Там стоит и трясет кулаком какой-то тип.
Арчер пригибается ко мне и шепчет:
― Вот и потренируешься!
Центр их внимания определяется безошибочно. Среди грязных рук и нечесаных лохм слушателей виднеется узкоплечая фигура с косой темной челкой над бледным лбом. Мужчина молотит вонючий воздух обеими руками, бешено жестикулирует, бьет и режет что-то невидимое. Кричит по-немецки. На верхней губе дрожат каштановые усики не шире его раздутых ноздрей. Лица слушателей расслаблены, как у кататоников.
