Ирвин Шоу - Две недели в другом городе
Слушая интеллигентный голос с легким акцентом, Джек думал: «Где ты был, когда Муссолини ораторствовал с балкона, как высоко ты вскидывал руку?»
— Что касается немцев, — продолжал режиссер, отчаянно жестикулируя, усмехаясь, восторгаясь собой, своими доводами, вниманием недавних врагов, — они, конечно, не испытывают потребности прощать себе что-либо. Они чувствуют, что были, как всегда, правы — разве ход истории это не подтверждает? — просто их одолела еще большая сила. Немцы — счастливая нация; их дух укрепляют две могущественные силы — чувство собственной правоты и жалость к себе…
Джек отошел от режиссера, извергающего поток полуправды; его раздражал красивый, складно говорящий человек с густой темной шевелюрой, манипулирующий набором четко определенных категорий — север, юг, плоский затылок, округленный затылок, бесплодные мечты, практическая деятельность, победители, побежденные, прощенные и непрощенные; после третьего бокала всякому понятию легко находилось место на полочке.
Клара Делани, сидевшая у стены, затянутой шелком, улыбалась, делая вид, будто ее занимает то, о чем говорили по-итальянски люди, находившиеся неподалеку от нее. Она перехватила взгляд Джека и махнула ему рукой. Он подошел к ней и поцеловал ее в щеку. Лишенная привлекательности, мертвенно-бледная, худая Клара разменяла пятый десяток; она работала секретаршей Делани в годы его второго и третьего браков. У нее были выпуклые, слегка навыкате, темные глаза и обиженное выражение лица.
— Как дела, Джек? — спросила она своим сухим, скрипучим голосом. — Как семья? Как тебе удается выглядеть так молодо? Ты больше не бываешь в Америке?
Джек старался как можно добросовестнее отвечать на все вопросы Клары; слушая его, женщина поминутно нервно посматривала через плечо на Делани, Барзелли и Тачино, которые беседовали, стоя у бара. Годы ничего не изменили, подумал Джек, Клара по-прежнему одна; она, как обычно, несет свою вахту бдительности, издали шпионя за мужем; сейчас жена Делани напоминала солдата, следящего за передвижением войск противника.
— Какое впечатление произвел на тебя Рим? — спросил Джек, немедленно переходя на банальности — неизбежная дань, отдаваемая миром Кларе Делани.
— Ненавижу его. Люди здесь такие фальшивые. Никто не скажет хотя бы одно искреннее слово. — Она указала скорбным кивком головы на мужа и Барзелли. — Он неисправим. Неизлечимая слабость к исполнительнице главной роли. Не может пропустить ни одну. Если бы Морис снимал фильм про убангийских каннибалов, он бы затащил в постель негритянку, играющую королеву людоедов.
— Ну, Клара, — пытаясь успокоить ее, сказал Джек, — я уверен, ты преувеличиваешь.
— Ха! — резко выдохнула Клара, не спуская глаз с мужа. — Преувеличиваю! Я могла бы сказать тебе, где я находила следы губной помады.
Клара никогда не относилась к числу женщин, хранящих в себе свои беды. Джек понял, что годы не сделали ее более сдержанной. Он сочувственно хмыкнул ей в ответ, боясь дальнейших признаний.
— Говорю тебе, Джек, если бы он не нуждался так во мне, я бы давно его оставила. Клянусь тебе. Если теперешняя картина окажется удачной, я это, наверно, сделаю. Посмотрим, кто пожелает нянчиться с ним, как с ребенком, а когда в прессе появятся отрицательные рецензии, говорить ему, что он — великий режиссер. Знаешь, когда в Нью-Йорке состоялась премьера его последнего фильма, он три дня плакал в своей комнате, как дитя. В такие минуты он зовет меня, — сказала Клара с нотками удовлетворения в голосе, — тогда я становлюсь его единственной любовью, он говорит, что погиб бы без меня. Это происходит, когда он истекает кровью и мучается. Зато посмотрите на него сейчас — деньги уже два месяца текут на счет, все говорят: «Да, синьор Делани, нет, синьор Делани, как вам будет угодно, синьор Делани», слушают его истории и смеются его остротам, и он уже забыл, как рыдал в течение трех дней, забыл, чем обязан мне. Он до того обнаглел, что не берет на себя труд, возвращаясь вечером домой, стереть помаду.
— Вообще-то, Клара, — произнес Джек, чувствуя, что дружеский долг обязывает его произнести слова утешения, — ты не можешь сказать, что не знала, за какого сложного человека выходишь замуж. Тебе это было известно лучше, чем кому-либо.
— Да-да, — согласилась Клара. — Я много лет лгала его женам. Точно так, как сейчас Хильда лжет мне. Но я надеялась, что теперь-то он изменится. В конце концов, ему уже пятьдесят шесть. А что ты скажешь о себе? — Она пристально посмотрела на Джека. — Ты не доводишь свою жену до безумия, нет?
— Ну, — осторожно начал Джек, — у нас, как у всех, есть свои проблемы.
— Таких проблем, как у меня, нет ни у кого, — подавленно сказала Клара. — Взгляни на нее.
Она презрительно скривила губы, указывая на Барзелли, которая стояла возле Делани; их плечи соприкасались.
— Вульгарная толстая итальянка. Хотела бы я посмотреть, во что она превратится, когда ей будет столько лет, сколько мне сейчас. Они совсем потеряли стыд. Не считают нужным что-либо скрывать от людей. Весь город уже в курсе. Ему наплевать, что о нем говорят.
Это одна из лучших черт Делани, подумал Джек, ему всегда было безразлично, что болтают о нем люди.
— И ведь не в том причина, что он вынужден искать усладу на стороне, — продолжала Клара. — Он теряет со мной голову. Спросите его, он вам скажет. Бог видит, я сейчас не красавица и никогда ею не была, но у меня по-прежнему фигура юной девушки…
Замолчав, она метнула на Джека яростный взгляд, как бы предлагая ему оспорить ее слова. Джек неторопливо зажег сигарету.
— Порой он вспыхивает страстью, — во всеуслышание заявила Клара. — Такую любовь, как правило, испытывают только в ранней молодости. Он бывает ненасытен. — Замолчав на мгновение, она неуверенно добавила: — Иногда. В некоторые месяцы.
«Рим, — подумал смущенный Джек. — Здесь всех тянет исповедоваться. Передо мной. Наверно, сейчас у меня на лице написана готовность отпустить грехи и сочувствовать».
— И это далеко не все. — Клара продолжила пересказ тысяча первой главы из нескончаемой книги, повествующей о любви, жалости к себе, самооправдании, ревности, тоске, чувстве собственности; эту историю начала писать сама жизнь в тот день, когда молодая некрасивая женщина переступила порог кабинета голливудской студии и произнесла: «Мистер Делани, меня направили к вам из стенографического бюро». Она понизила голос, словно информация предназначалась только для Джека, и ему пришлось приблизиться к ней, чтобы услышать слова, заглушаемые шумом, стоящим в гостиной. — Есть еще и работа. Кто, по-твоему, помогает ему доводить сценарии? Кто переписал заново сценарий этой картины?
