Анатолий Курчаткин - Курочка Ряба, или Золотое знамение
— Садись, — сказал Игнату Трофимычу голос конвоира, он сел на ощупь, оказавшись на стуле, и немного спустя, когда глаза стали привыкать к свету, увидел, что эта часть комнаты тоже не пустая, только людей в ней мало, я сидят они не на скамьях, а на стульях за столами. Один сидел прямо перед ним, спиной к нему, другой — к нему лицом, но далеко, у противоположной стены с окнами. Совсем в дальнем углу, за крошечным столом сидела пичужка с накрашенными губами, с ручкой в руках и бумагой перед собой. А за большим, длинным столом поперек комнаты, наглухо зашитым полированной фанерой, так что походил на стол президиума на каком-нибудь собрании, сидели, далеко друг от друга, сразу трое.
— Прошу тишины, суд приступает к слушанию дела! Мешающих работе суда буду удалять из зала! — раздался строгий и властный голос.
Говорил человек за этим самым президиумным столом, тот, который помещался посередине, и Игнат Трофимыч сообразил, что это и есть судья, а те, что по бокам от него — народные заседатели.
Человек, сидевший спиной к Игнату Трофимычу, обернулся, поздоровался, назвав его по имени-отчеству, и Игнат Трофимыч узнал своего защитника, приходившего к нему третьего дня для знакомства. А другой, что лицом, у окон, высчитал он, прокурор, значит.
Сам он, обратил внимание Игнат Трофимыч, находился и не в той, и не в другой части комнаты, у него было совсем особое положение: он сидел за крепким дощатым заборчиком, доходившим ему до самого подбородка, не меньше, чем по грудь, если поднимется, — словно в загоне.
Вот оно как все. Игнату Трофимычу стало даже интересно.
Однако интерес к своему необыкновенному положению довольно скоро уступил в нем место апатии. Судья, поднявшись и стоя в рост, читал что-то, написанное у него на листках, Игнат Трофимыч не слушал. Что будет, то будет, отдался он на волю судьбы. И лишь когда стали его поднимать, просить отвечать на всякие вопросы, вернулся он немного в себя, и снова стало немного даже и интересно.
— Скажите, подсудимый, — с особой внятностью произнося каждое слово, спрашивал прокурор, — вы понимали, когда совершали свое противоправное действие, что речь идет о хищений государственного имущества?
Игнат Трофимыч, не зная, что отвечать, тем не менее собирался раскрыть рот, но его защитник, не давал ему сделать того.
— Заявляю протест! — вскакивал он со своего места. — Вопрос задан в предвзятой, обвинительной форме! А кроме того, имелся или нет факт хищения государственного имущества — это должен решить суд, и признание обвиняемого не может иметь значения!
— Считаю свой вопрос правомочным! — уперев руки в стол, подавался вперед прокурор, — Особенно сейчас, учитывая то обстоятельство, что наша страна как никогда нуждается в притоке валютных средств…
— Категорически протестую! — перебивал его защитник. — Обращаю внимание суда на эмоциональный характер аргументов обвинения!
Судья поднимал руки:
— Суд должен посовещаться. — Наклонялся к одному заседателю, к другому и снова садился прямо. — Протест принимается, — объявлял он. — Но суду хотелось бы уточнить, подсудимый, — тут же говорил он. — Вы передавали этим известным вам лицам, с которыми познакомились в магазине, золотые яйца или простые?
Тут Игнату Трофимычу все было ясно и понятно.
— Золотые, какие еще, — говорил он.
— Вы это утверждаете?
— Что мне утверждать. Были раз золотые, так что ж…
Пичужка за дальним столиком, видел Игнат Трофимыч, низко наклонясь над стопкой бумаги, быстро-быстро водит ручкой.
Защитник Игната Трофимыча поднимал руку, привлекая к себе внимание судьи:
— Позвольте вопрос моему подзащитному?
Судья позволял.
Защитник, полуразвернувшись к Игнату Трофимычу, устремив один глаз на него, а другим готовый ловить все движения судьи, спрашивал:
— Скажите, подзащитный, а почему, собственно, вы так уверены, что яйца были золотыми? Вы их каким-то образом проверяли? Производили химический анализ, делали спектрограмму?
Про спектрограмму Игнат Трофимыч не понимал, что это такое, но остальное для него опять было ясно.
— Раньше их еще проверяли. Каким таким образом — не знаю, а признали, что да, золотые.
— Нет, вот именно эти яйца, которые вы передали вашим магазинным знакомым?
— Нет, ну эти кто проверял. Никто. Так, по виду: золотые и золотые. А так я как мог проверить.
Защитник с каким-то непонятно победным видом отворачивался от него. И взмахивал рукой:
— Прошу зафиксировать ответ моего подзащитного в протоколе дословно!
Потом объявили перерыв, на который Игната Трофимыча, не дав ему перемолвиться с Марьей Трофимовной даже словом, тотчас увели тем же темным коридором в комнату с зарешеченным окном, а после перерыва начался допрос свидетелей. Из двери за зрительскими скамьями ввели в сопровождении милиционера какого-то коротко остриженного парня с начисто выбритым лицом, он встал за трибунку перед столом судьи, подтвердил, что он Хворостов Андрей Васильевич, постоянно прописанный в городе Москве, Игнат Трофимыч смотрел на него — и вновь не мог ничего понять: он не знал этого парня.
— Предупреждаю об уголовной ответственности за дачу ложных показаний, — сказал этому некоему Хворостову судья.
— Зачем мне ложные, я только правду, — послушно и даже угодливо отозвался парень и глянул на Игната Трофимыча, обжегши его таким ненавистным взглядом, что теперь до Игната Трофимыча мигом дошло: да это же один из тех, его покупателей! Смолоусый, который все улыбался ласково…
— Скажите, свидетель, какие яйца вы покупали у подсудимого, гражданина Кошелкина? — спросил судья после всяких других вопросов относительно того, с какой целью прибыл свидетель в их город.
— Какие-какие, — сказал смолоусый самым недоуменным тоном, — обыкновенные, какие еще бывают.
— А может быть, вы покупали золотые яйца?
— Какие золотые, что нас все терзают: золотые да золотые! Отвечал на следствии и подтверждаю: самые обыкновенные.
Смолоусый говорил с такой проникновенной недоуменностью, с такой искренностью, что Игнат Трофимыч невольно усомнился в крепости своей памяти и стал панически вызывать в мозгу картины того проклятого дня… но нет, совершенно отчетливо помнилось, как развернул в машине тряпицу с яйцами — золотые они были, и смолоусый со своим напарником нисколько не усомнились в том!
— А вот обвиняемый утверждает, — сказал судья, цепко глядя на смолоусого, что яйца были золотые.
— Не знаю, что он утверждает, — пожал смолоусый плечами. — Я за его грехи не ответчик.
— Обвиняемый, однако, утверждает также, что получил от вас за яйца шесть тысяч рублей купюрами десятирублевого достоинства. Вы что, за обыкновенные яйца отвалили такую сумму?
Простодушное недоумение на лице смолоусого сменилось простодушным возмущением.
— Какие шесть тысяч, он что? Два пятьдесят мы ему дали, и все деньги!
Этой лжи сердце Игната Трофимыча уже не могло вынести. Он готов был закончить свои дни на лагерных нарах, но за дело, за совершенное преступление, а не за какие-то два с полтиной, выставлявшие его уж совсем законченным идиотом!
— Да что он меле… — поднявшись со своего стула, начал было Игнат Трофимыч, но был осажен.
Сзади бросился солдатик-охранник, приговаривая: «Ты что это, что, дедок!», — усадил Игната Трофимыча обратно на стул, а защитник, в одно мгновение развернувшись к Игнату Трофимычу всем телом, зашипел страшным голосом:
— Молчите, вас кто спрашивает?!
— Защита, делаю вам замечание за некорректное поведение! — незамедлительно объявил судья. — Подсудимый, вас предупреждаю: еще одно нарушение порядка — и будете удалены из зала!
В Игнате Трофимыче все клокотало — нет правды в судах, правильно говорят, из-за двух пятидесяти садиться?! — но что ему оставалось делать в такой ситуации? Смириться — ничего другого, испить полную чашу позора, испить до дна!
Допрос смолоусого между тем продолжался.
— У меня вопрос к свидетелю, — поднял руку прокурор.
— Пожалуйста, — разрешил судья.
— С какой целью, свидетель, вы проникли на территорию двора обвиняемого и угрожали ему ножом?
Защитник перед Игнатом Трофимычем вновь вскочил.
— Заявляю протест! Заданный вопрос отношения к рассматриваемому делу не имеет.
Смолоусый, однако, счел почему-то за необходимое ответить.
— Да никому я ножом не угрожал, вы что! Мы с товарищем гуляли, нам понадобилось… мы через забор это самое… поссатъ перепрыгнули — вся наша вина!
— Ваша вина сейчас не рассматривается! — сурово выговорил ему судья, дав, однако, сказать все, что тот хотел. — Ваш протест принимается, — объявил он после этого защитнику.
И дальше и дальше шел процесс, смолоусого увели, привели на его место другого, что был в те приснопамятные дни начала осени со светлыми усами скобкой, а сейчас припадал на левую ногу, чего раньше за ним не водилось, он дал показания, и его тоже увели, а на его место за трибункой заступил Аборенков…
