Александр Любинский - Виноградники ночи
— Вполне.
— Почему бы нынешней России не продолжить традицию? Скажем, Палестинское общество?
— Российское палестинское общество!
— Ну, да… Вместо ИППО — РПО. Так короче… Да и лучше звучит. И под прикрытием РПО обратиться напрямую к британским властям с требованием оформить соответствующее соглашение.
— Думаешь, они на это пойдут?
Незаметно Яков дожевывал уже второй бутерброд. Сказал раздумчиво:
— А почему нет? Они понимают уже, что должны уйти. Можно и подписать. И не ссориться с недавним союзником по коалиции. А мы используем эти переговоры как формальный повод для создания полноценного посольства.
— Да-да… Я тоже думал об этом. Мне было интересно проверить себя, посмотреть, к чему придешь ты…
— Естественно… Как говорится, один ум — хорошо, а два еврейских ума — еще лучше.
Генрих скривился, словно кислинка попала в рот.
— Оставь свой местечковый юмор! Вот что… изложи все наши предложения на бумаге. Точно и кратко. В Москве лишних слов не любят. И запомни: Quod non est in actis, non est in mundo![19] Так-то вот, еврейская голова…
И отвернувшись от Якова, включил радио.
Руди выключил радио. Встал из-за стола, лег на кушетку, закинув руки за голову. Все шло так, как он предполагал. Так и должно быть… В этом городе даже крохотный камешек может вызвать обвал. А все началось три дня назад. Вечером пришла Ребекка. Явилась без согласования… Должна ведь была предварительно оставить записку у этого чертова араба, — так ей и сказал. Чертов араб… Ворвались к нему в квартиру, было темно. Он крикнул из спальни: «Кто там?» Метнулись к нему. Он сидел на кровати в своей белой халабие. Шмулик ударил его ножом… Еще и еще. Красное на белом. Только ночью не красное, а черное. Красное и черное. Откуда это?… Да, все закрутилось, когда пришла Ребекка. Очень нервничала. Очень. Даже не захотела остаться на ночь. Сказала, что виделась с этим Марком… Операция откладывается на неопределенное время. Почему? Усилили охрану? Так можно найти иное решение! Не обязательно нападать на здание полиции! Главное, чтобы был шум. Как можно больше шума. Повод значения не имеет/ Можно ведь и курятник выдать за стратегический объект. А она «Какой ты циничный!» И сразу: «Марк тебя подозревает в сотрудничестве с англичанами». Обнял ее за плечи. «А тебя?» Отпрянула. «Надо что-то делать — сказала, — он идет по следу». «Какие глупости! Ты слишком нервничаешь». Попытался поцеловать ее у двери. Вырвалась, ушла… Она и впрямь права: надо было что-то предпринять. И немедленно. Пока этот Марк его не опередил… Прежде всего, отвлечь внимание. Вспомнил, что пришла без предупреждения, не оставила записку… чертов араб…
Почему его не убрать? Точно! Он ведь работает на англичан… Вот и покончить с ним. А Стилмаунту объяснить, что это было нужно для прикрытия — мол, стало припекать… Ничего, найдет другого араба. И под шумок — совершить эффектный налет на какой-нибудь курятник. Проскользнуть между Марком и Стилмаунтом. Сцилла и Харибда… Откуда это?
Наутро встретился с верным Шмуликом. Все обсудили. Шмулик выставил наружку. Выяснили, что араб раза два в неделю не возвращается в Старый город: забавляется с девочками в своей квартирке на втором этаже, над кафе.
В ту ночь ждали почти до рассвета. Он, Шмулик и еще один, Давидка-глист, прозванный так за свою худобу. Наконец, девица ушла. Взломали дверь. «Кто там?» Красное на белом. Шмулику нравится убивать. А Давидке — нет. Его стошнило. Там же, в квартире. Все они такие, — романтики. Как доходит до дела, блюют. На улице Шмулик выбил стекло рукоятью пистолета, швырнул бутылку внутрь. Разорвалась. Вспыхнула ослепительным светом. Бросились в разные стороны. Разбежались.
Руди снова лег на кушетку. Итак, для Марка: выследили английского агента и убрали его. Если и была утечка информации, виновник найден. Для Стилмаунта: он, Руди, командует боевиками. Значит, не может сидеть, сложа руки. В создавшейся ситуации это — наименьшее зло…
Крутанул ручку радио. Поймал волну Монте-Карло. Среди прочего сообщалось о беспорядках в Иерусалиме. Потом — начался шансон.
Они проснулись от резкого воя полицейской сирены. Машина промчалась вниз, в направлении Кинг-Джордж, и сразу же за ней — другая. Марк вскочил, подбежал к окну: за деревьями, над крышами домов полыхало зарево — багровое пламя росло, подымалось в ночное небо.
Герда зажгла свет.
— Я слышала сквозь сон какой-то бум! Будто что-то взорвалось!
— Я тоже. Надо узнать, в чем дело.
— Зачем?!
— Так надо.
— Боже мой, кому это все надо?
Но Марк, не слушая ее, уже натягивал пиджак — распахнул дверь…
— Ложись спать! Не жди меня!
— Но почему?
— Я не могу всё объяснять! Я вернусь!..
Сдернул с гвоздя шляпу — выскочил во двор, всмотрелся… Точно, пламя — в районе Кинг-Джордж и Агриппас. Он выбежал на Штраус и мимо больницы, из которой почти наперерез ему выехала «скорая», спустился к перекрестку Кинг-Джордж. Отсюда уже отчетливо был виден полыхающий дом. Горел первый этаж, но пламя уже подступало ко второму. Это была кофейня на углу Агриппас. Он двинулся вперед, пока не натолкнулся на спину полицейского, перегородившего путь. Дальше не пускали. В этот момент из оцепления двое солдат вытолкнули молодого араба: лицо его и руки были перепачканы сажей. Его волокли к военному джипу. Обернувшись к толпе, состоявшей в основном из арабов-торговцев и бездомных, ютящихся в подвалах рынка, он что-то крикнул. «Его убили… — разобрал Марк. — Его убили! Я видел! Я не виноват! Махмуда убили!» Но его уже заталкивали внутрь, едва не вбивая голову в плечи.
Толпа взревела, надвинулась на оцепление. По команде солдаты развернулись и прикладами винтовок стали бить наседавших. Но это разъярило их еще больше. В оцепление полетели камни; один из них попал в солдата — он осел на тротуар, обхватив голову. Снова прозвучала команда — хлопки выстрелов прорезали ночь. Толпа бросилась прочь — уже врассыпную; отталкивали, сбивали друг друга… Марк стоял, вжавшись в нишу подъезда.
Наконец, подъехала пожарная машина. Марк вышел из своего укрытия… Кофейня располагалась в единственном уцелевшем деревянном доме среди каменных строений Кинг-Джордж, и он медленно догорал. В соседних домах все еще светило несколько окон, но и они уже гасли как свет в опустевшем театральном зале. И как всегда в Иерусалиме, несмотря на продолжавшуюся суету пожарных, подступала тишина; обволакивала, словно ночной туман, спустившийся с окрестных гор. А Марк уже шел по Невиим мимо железных ворот с вознесенным над ними крестом — к себе домой…
Он поднялся по тихой лестнице на второй этаж, вошел в комнату, включил свет: все так и осталось на своих местах — кровать с незаправленным одеялом, стол у окна, два стула, в углу — дощатый, обтянутый клеенкой чемодан… В чемодане к своей радости он отыскал чистое полотенце, в туалете обмылся до пояса… Что-то изменилось: то ли комната стала меньше, то ли больше — город за окном
Марк разделся, скользнул под одеяло. Где-то вдалеке взвыла — и смолкла сирена то ли полицейской, то ли пожарной машины. Положив руку на теплую рукоять пистолета, Марк спал.
…Он проснулся от скрипа — открыл глаза и успел заметить лысый череп, мелькнувший в дверном проеме. Видение исчезло… Марк вскочил, подбежал к двери, распахнул ее: на лестнице между первым и вторым этажом вполоборота к нему стоял Стенли в пижаме и шлепанцах на босу ногу.
— Доброе утро!
Стенли молча разглядывал Марка.
— Доброе утро! — повторил Марк, — вы решили проведать меня? Это очень трогательно. Как видите, со мной ничего не случилось.
— Очень рад, — проговорил Стенли и, мерно перестукивая шлепанцами, спустился на свою площадку.
— Ах, да… возможно, вы как-то связали вчерашний ночной шум с моим появлением? Но это неправильное умозаключение. Я не имею никакого отношения к произошедшему. Так и скажите вашему…
Подняв голову, Стенли смотрел на Марка.
— Впрочем, — продолжал Марк, — он достаточно умен, чтобы самому разобраться в этом деле…
Слова погасли, и стало очень тихо.
— Где Тея? — проговорил Стенли.
— Что? Что вы имеете ввиду?
— А разве она не с вами?
— С какой стати ей быть со мной?!
Стенли кивнул головой, словно иного ответа и не ожидал.
— Она сказала, что уходит к вам.
— Ко мне… Она ушла?
— Да… — слова Стенли едва долетали до Марка. — И это после всего, что я для нее сделал… Она неблагодарна…
— Я… я совершенно не при чем!
— Это вы уже сказали дважды! — проговорил с неожиданной силой Стенли.
— Но где она сейчас?
— Вам виднее.
— Но…
Стенли скрылся в своей квартире. Протяжно мяукнув, щелкнула дверь.
Марк вернулся в комнату. Солнце уже стояло высоко. Занавеси были раздвинуты, и казалось, комната, как каюта корабля, плыла в ослепительном свете. Он снова, и более внимательно, оглядел свое жилище. Выдвинул ящик тумбочки, пошарил внутри… Ничего. Только обрывок старой газеты. И пыль. Если и впрямь оставлена записка, где она? Может быть, на столе под клеенкой? Переставил на стул кружку с заплесневелым чаем, приподнял клеенку… Вот она! Листок с наискось бегущей карандашной строкой. Рахель Имейну, угол Борухова. И — стрелкой: вход со двора, обогнуть дом. Интересно, почему она решила, что он придет?.. Вспомнил темный неподвижный взгляд, запах ее тела… А Герда пахнет бельем. Чистым бельем после стирки.
