Джон Рэй - Спаситель мира
— Убери волосы с лица! — скомандовал Ёрш. — Спускайся и сядь со мной! Сними рубашку!
Девушка вздрогнула, но с места не сдвинулась. Она без остановки разговаривала то ли с ним, то ли с собой, то ли с кем-то невидимым.
— Не плачь, Эмили!
Откуда-то доносилась прекрасная баллада призрачного папы, а называлась она «Вдоль берегов Огайо», композиция «Блу-скай бойз». Эмили карабкалась — или ползла? — по последним ступенькам. За ее спиной был только свет и запотевший кафель. Ёрш поднял здоровую руку, как ружье, «прицелился» в девушку и нанес очередную рану:
— Убери волосы с лица! Я тебя не вижу.
Резкий поворот, и девушка помчалась в колоколообразную тишину мимо светового короба на треноге, перегоревшего еще в 1987 году. По углам лампы, посредине выключатель — если присмотреться, похоже на плохо нарисованного робота. «Эмили танцевала робота… Здорово танцевала, а потом поцеловала меня в губы… — сказал себе Ёрш. — Разве такое возможно?» Сейчас она неслась мимо «робота» прямо под купол, к которому тянулся мрак, в каморку, напоминающую часовню, в деревянную будку, с одной стороны точь-в-точь как викторианский комод. Девушка забилась в угол и прижала колени к груди.
— Эмили, ты напугана! — Ёрш вытащил руки из рукавов рубашки.
— Хеллер, не приближайся ко мне! Пожалуйста, не надо!
— Вот, садись! Положи себе под ноги. — Ёрш бросил Эмили рубашку, но она отпрянула, как от удара. Что-то изменилось, и Ёрш не мог понять, что именно. Он допустил промах? В чем-то ошибся? Или ошиблась Эмили? Ёрш зажмурился и остался наедине с затерянной станцией, но стоило открыть глаза — и сладостного одиночества как не бывало. Эмили раскачивалась взад-вперед, бормотала пустые слова, всхлипывала. Это она целовала его за желтым занавесом? Она давала еду и сигареты? Ёрш вгляделся в девушку. Неровный свет искажал ее черты до неузнаваемости. Ёрш шагнул к несчастной и расстегнул верхнюю пуговицу джинсов.
— Ложись! — велел он. — Ложись и раздвинь ноги.
Девушка послушалась, хотя смотрела не на него, а куда-то вдаль. Темные глаза стали мягкими, как бархат. Рубаха так и валялась у ее правой ноги. Глядя на подругу, Ёрш вспомнил найденный в портфеле журнал и мысленно сравнил ее с женщинами на фотографиях. Эмили разительно отличалась от тех холеных загорелых особ, хотя в выражении лица некое сходство имелось.
— В чем дело? — спросил Ёрш. — Тебе нужна медицинская помощь? — Он нахмурился и спустил джинсы до колен.
Эмили резко села и, не сказав ни слова, поцарапала его грудь ключом, который прятала в ладони. Совсем как перепуганный котенок! Сравнение позабавило Ерша. Он пошатнулся и в ту же секунду почувствовал саднящую боль в груди. Девушка вскочила и понеслась вниз по ступенькам.
— Эмили! — крикнул Ёрш, но не услышал свой голос. Рубашка и свитер валялись на бетонном полу, джинсы гармошкой съехали на щиколотки, совсем как у писающего малыша, а на них мерно капала кровь. Ёрш поднялся, снова окликнул девушку — и рухнул на колени. Воздух, кафельная плитка и потрескавшиеся лепные розетки радовались его боли. Эмили кругами носилась по платформе. Звук ее шагов отражался от люстр, арок и стен этого безжалостного храма. Эмили искала осколок, чтобы выколоть Ершу глаза.
ГЛАВА 16
Квартира совершенно не соответствовала ожиданиям Латифа. Темная, безмолвная и душная, как чердак, стены с небольшим уклоном выкрашены в красный. Ни с улицы, ни из других квартир не доносилось ни звука. Виолет шепотом, точно боясь кого-то разбудить, попросила детектива разуться, и Латиф тут же послушался. Уединенность квартиры казалась абсолютной. Невольно возникали ассоциации с притоном курильщиков опиума или борделем, хотя таких тихих и отгороженных от внешнего мира борделей Латиф еще не видел. Красные стены вкупе с духотой и тусклым блеском полированной мебели окончательно сбили его с толку. На стенах висели фотографии из глянцевых журналов: теплица, обелиск, голая рука, железнодорожный туннель где-то в тропиках — выцветшие снимки в дешевых рамках. Заложив руки за спину, Латиф бродил по комнатам, словно коллекционер или поклонник хозяйки, или просто сбитый с толку человек, ожидающий, когда ему объяснят, что к чему. Как назло, в тот день его угораздило надеть носки от разных пар. Грусть, царившая в квартире, казалась такой же материальной, как подушки или бумажные обрезки на полу. Ребенок в эту обстановку совершенно не вписывался.
— Вы давно здесь живете? — наконец спросил Латиф. — С сыном или одна?
— Уже семнадцать лет, можете себе представить? — весело ответила Виолет, варившая на кухне кофе по-турецки. Она словно поддразнивала гостя. — Сейчас за такую цену здесь квартиры не снять. Вам с молоком?
— Да, пожалуйста, и с сахаром.
Латифу только почудилось, или он действительно слышал смешок?
— А я-то думала, Гордость Нью-Йорка пьет исключительно черный!
— Мисс Хеллер, полицейских называют Лучшими в Нью-Йорке. Гордость присутствует далеко не всегда.
— Не поверю этому ни на секунду! — снова засмеялась Виолет.
Латиф стоял в гостиной, слушая звон посуды и другой домашний шум, звучавший в душном полумраке квартиры, не менее экзотично, чем птичье пение. Виолет успокоилась: мурлыкала себе под нос и игнорировала Латифа, как способна лишь женщина, уверенная в своей власти над мужчиной. «Откуда у нее эта уверенность? — недоумевал Латиф. — И как она может быть спокойна?» Память услужливо воскресила сцену у реки: школьницы в клетчатых юбках и Виолет — бледная, с опущенными плечами и прокушенной губой. Она шепотом попросила подвезти ее до дома. Секундой позже Латифа осенило: «Она успокоилась, потому что я проворонил мальчишку. Гнетущая неопределенность исчезла — на меня Виолет уже не надеется».
Судя по доносившимся из кухни звукам, Виолет вычеркнула из памяти события последних тридцати минут. Дожидаясь совершенно ненужного кофе в темной, словно грот, гостиной, Латиф как никогда остро ощущал неудобства, созданные чужестранным менталитетом хозяйки. Из-за этого детектив не мог разговорить Виолет. У потерпевшей американки он похвалил бы кофе, самообладание, со вкусом подобранную мебель, а сам потихоньку подкрался бы к ее тайне. Ну или как минимум удостоверился бы, что тайна присутствует. Однако, возможно, единственным усвоенным за минувшие три часа фактом было то, что характер у Виолет неустойчивый и в привычные рамки не вписывается, причем не из-за озлобленности или негативизма, а по другой, пока неведомой ему причине. В ней не чувствовалось ни капли фальши и неискренности, что само по себе сбивало с толку. Вероятно, в ее характере и не было двойного дна.
— Ваш кофе, детектив, крепкий и сладкий! С непривычки кофе по-турецки и отрубить может!
— Хотите сказать, вырубить? — выдавил из себя Латиф. Виолет стояла в дверях с маленькой чашечкой на эмалированном подносе и улыбалась так, что у Латифа перехватило дыхание. Он взял чашечку и торопливо глотнул кофе.
— Осторожно, детектив. — Виолет держала поднос одной рукой, ловко и уверенно, как официантка. — Кофе горячий!
— Господи, как вкусно! — Латиф сделал еще один глоток, потом еще один.
— Недурно, правда? Турки осаждали Вену почти год, вот мы и научились варить кофе. — Виолет опустила поднос на столик и машинально провела по волосам. — Не знаю, правда, что выиграли от той осады они…
— Вам нужно поспать, — через какое-то время посоветовал Латиф. Они с Виолет сидели на бесформенном ротанговом диване, держа чашки с кофе двумя руками, словно дети на дне рождения. — Неизвестно, где и когда закончится сегодняшний вечер!
— Кому нужен сон, когда есть кофе по-турецки?! Лучше поговорим. Задавайте свои вопросы!
— Хорошо, мисс Хеллер! — Детектив смерил Виолет задумчивым взглядом. — Почему вы уехали из Вены?
Улыбка Виолет стала чуть напряженнее.
— А как вы думаете, детектив? Я влюбилась.
— В отца Уилла?
Виолет сидела неестественно прямо, как фрейлина королевы, но тут позволила себе откинуться на подушки. В неярком свете китайской лампы она могла сойти за семнадцатилетнюю.
— Отец Уилла был музыкантом, на вибрафоне играл. Не знаю, говорила ли я вам об этом…
— Нет, не говорили. — Детектив поставил чашку на правое колено и через плечо смотрел на Виолет. Откинуться на спинку он почему-то не решался.
— Он играл джаз, вторую по допотопности музыку в Америке после польки.
— Джаз вовсе не допотопный!
Виолет зажала рот рукой.
— Детектив, вы только что выдали свой возраст!
— Пожалуйста, продолжайте!
— Допотопный или нет, но в Вене середины восьмидесятых он казался совершенно потрясающим. — Виолет уселась поудобнее, и старый диван заходил ходуном. — По крайней мере некоторым из нас. В сравнении с Иоганном Штраусом Майлз Дэвис звучал вполне современно.
