Джун Зингер - Секс пополудни
Она взяла кока-колу и заглянула в гостиную. Но телевизор был выключен. Она увидела двух обнаженных мужчин. Один сидел на белой софе, закинув руки за голову, а другой стоял перед ним на коленях…
Стакан с кока-колой выпал у нее из рук и разбился. Оба мужчины вздрогнули и обернулись — на софе сидел Гай, у его ног стоял Гарри.
Через несколько часов, когда она наконец отперла дверь, Гай сказал ей именно то, что она ожидала от него услышать.
— Почему ты всегда поднимаешь столько шума из-за ерунды? Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Клянусь тебе, это все чепуха.
Ее заплаканное лицо пошло красными пятнами.
— Ничего? Я не могу согласиться, что это ничего, найти своего любовника с мужчиной, который…
— Ну и что тут ужасного? Я понимаю, если бы ты застала меня с красивой девушкой. Но с мужчиной? Я просто оказывал добрую услугу своему приятелю. Это же Гарри. У него было столько женщин, что его просто тошнит от них. Если бы ты была мальчишкой и училась бы в школе, где нет девочек, уверяю тебя, ты бы так не разнервничалась. Это вовсе не значит, что все мужчины голубые. Просто некоторые вещи в равной степени может делать и мужчина, и женщина… Так просто!
Она, конечно, простила все Гаю, сделав вид, что происшедшее для нее ничего не значит. В конце концов Гай был Гай, в нем было так много хорошего, она любила его, восхищалась им. Кроме того, она чувствовала, что их времяпрепровождение на Коста-дель-Сол близится к концу. Даже на юге Испании, где дни почти всегда солнечные, солнце все равно садится, рано или поздно…
Пенни нахмурилась:
— Не знаю, что именно, но что-то тебя постоянно тревожило, по крайней мере все время, что находилась с вами. Казалось, любая мелочь расстраивает тебя.
— Неправда, — возразила Андрианна. — Это нечестно. Просто все вы хотели, чтобы я, как дурочка, ходила расплывшись в улыбке, что бы ни происходило. — «Невзирая на то, как болезненно я переживала то, что происходило между мной и Гаем», — подумала она.
— Ну вспомни хотя бы тот день, когда мы вместе пошли на пляж и ты обгорела, пошла волдырями, а на лице у тебя появилась сыпь. Мы все смеялись, а ты просто взбесилась.
— Конечно. Что смешного было? Что я страдаю? Или вы думали, что я расхохочусь в таком состоянии?
— Но мы смеялись не над тобой. Мы смеялись потому, что ты выглядела смешно — с этой сыпью на лице. Никто из нас не видел ничего подобного…
Честно говоря, Гай, посмеявшись немного, настоял на том, чтобы вызвать врача, как сделал когда-то его отец в Порт Эрколе, где она получила страшный солнечный удар. Андрианна сопротивлялась, чувствуя себя дурой, обгореть на солнце, когда ее уже предупреждали держаться в тени и не подставлять свою чувствительную кожу под горячие лучи солнца. Она ведь знала, чем именно все может закончиться — лихорадкой, слабостью в ногах и руках. Ну а то, что она постоянно чувствовала усталость, теряла в весе — это было естественно после прерванной беременности, после столь многих вещей, которые приводили ее в отчаяние, повергали в депрессию… Слишком много причин тому…
Доктор, очень похожий на доктора из Порт Эрколе, раскудахтался, как курица, и отругал ее:
— Что происходит с этими английскими девочками? Почему вы так долго торчите на солнце? Хоть бы соломенную шляпу надели или смазали себя защитным кремом!
Он внимательно осмотрел ее распухшие суставы, поохал, потом прописал ей аспирин, масла и постельный режим, пока все не придет в норму.
— Ешьте побольше. Вы слишком худы. Разве вы не знакомы с европейскими мужчинами и женщинами, которые кроме кожи и костей имеют хотя бы немного мяса? — пошутил доктор. — Ешьте побольше, обещаете?
Перед уходом он внимательно изучил сыпь на ее лице — необычной пестрой окраски — и покачал головой:
— Я никогда не видел ничего подобного раньше. Любопытно.
Глаза Андрианны наполнились слезами.
— О, Энни. Я заставила тебя вспомнить о грустном. Неужели тебя так расстраивает то, что давным-давно ты была в плохом настроении? Это же глупо. Пожалуйста, Энни, не плачь. Прости меня…
— Нет, не стоит. Я просто думала. Думала о действительно хороших временах. И знаешь, почувствовала ностальгию…
Пенни вздохнула с облегчением. Округлив глаза, она наклонилась к Андрианне:
— Знаешь, почему ты плачешь? Не из-за ностальгии по прежним временам. Ты плачешь по ушедшей юности…
Андрианна кивнула головой, позволив Пенни думать все, что ей вздумается. Пусть думает, что угадала мои чувства. На самом же деле Андрианна думала о том, что было бы, если… Что, если бы она рассказала доктору об остальных симптомах? Что, если бы она рассказала ему о том, что чувствует постоянную усталость, что у нее постоянно болят руки и ноги, что у нее бывают приступы лихорадки, о том, что время от времени все ее тело как будто наливается свинцом… Что, если бы на его замечание о ее худобе она рассказала бы ему, что не худеет специально, но что совсем потеряла аппетит, что иногда ей сложно глотать… Что, если бы? Понял бы он тогда, что сверхчувствительность к солнцу — это не аллергия, а лишь один из симптомов ее болезни? Серьезной болезни?
Но в то время ей даже не приходило в голову жаловаться кому-то на свой недуг. Правдой было то, что к тому времени она привыкла утаивать от окружающих свои переживания и не открывала своих секретов, если только ее не вынуждали к тому. Она уже привыкла к тому, что не надо распахивать свой внутренний мир кому бы то ни было, она постоянно сдерживала себя…
Сдерживать себя — стало своего рода девизом ее жизни.
16. Солнечный берег. Осень 1968 года
Оправившись от своего второго солнечного удара, Андрианна вернулась к прежней жизни, стремясь быть осторожнее с солнечными ваннами. Она надевала темные очки и носила их целыми днями, снимая лишь тогда, когда нечаянные облака плотно скрывали солнце… Она стремилась, чтобы ее глаза как можно реже видели другие люди… Ведь глаза — зеркало души. А она не хотела, чтобы кто-нибудь заглядывал к ней в душу…
Когда уехала Пенни, в ее жизни образовалась пустота, которую нечем было заполнить. Она скучала по Пенни, по ее живости, жизнерадостности, способности продолжать «и тарахтеть и трахаться» — как она сама любила повторять, невзирая ни на что. Но была и положительная сторона в ее отъезде. Распадалась их четверка — она, Гай, Пенни и Гарри. Значит, она будет меньше видеть Гарри.
У Гарри сразу же появилась новая девочка — северная птичка из какой-то скандинавской страны. Потом последовала птичка из Лондона, и еще, и еще… Они сменяли друг друга, и отличались одна от другой лишь скоростью, с которой появлялись и исчезали. И каждый раз Гарри ожидал, просил… чтобы она и Гай, он и новая девушка образовали четверку. Когда Андрианна умоляла Гая оставить ее в покое, потому что она едва выносила один вид Гарри, его бледно-зеленые глаза, тот просто уходил один.
Неожиданно появился проблеск надежды, потому что сам Гай наконец устал и от Гарри, и от его развлечений… Он начал чаще общаться со своими прежними приятелями — автомеханиками. Как казалось Андрианне, среди них он чувствовал себя в своей тарелке. Но насколько ей самой было уютно среди этой публики? Она задумывалась о том, как чувствовал себя сам Гай, переходя из одного мира в другой. Или он просто чувствовал себя неспокойно и хотел бы вернуться домой, к отцу, зажить так, как прежде? Или он совершенно подсознательно бежал от Гарри, — может быть, и от нее, — разрываясь между собой-мальчиком и собой-мужчиной?
Когда она начинала чувствовать себя плохо, то думала: какая в конце концов разница, где именно Гай проводит время. Их жизнь все равно зависит от Гарри! Каждый серьезный вопрос Гай бежит решать к нему. Иногда она предлагала переехать от Гарри и снять комнату в другом месте, думая, что в этом ключ к спасению. Но все тщетно. Гай лишь улыбался, пожимал плечами и говорил: «Мы съедем отсюда, в свое время… Ты по-прежнему моя сладкая, невинная крошка Энни. Ты никак не можешь понять, что всему свое время и место…»
Ее физическое состояние, однако, ухудшалось, и она пыталась скрыть это от Гая. Труднее всего было скрыть боль. Но она не могла вынести даже мысли, что Гай побежит советоваться о ее болезни с Гарри, который скорее всего предпишет ей наркотик. Она была уверена: что уж он-то помог бы пристраститься к наркотикам. Но всем было известно, что следовало потом. Стоит появиться склонности к наркотикам, деньгам или извращенной форме секса, как рано или поздно ты становишься шлюхой — в том или ином смысле, а одним прекрасным утром оказываешься мертвой…
Однажды утром она проснулась, чувствуя себя хуже, чем когда бы то ни было. Из-за лихорадки ее охватила полная апатия, все части тела ее безумно болели. Она была совершенно не в состоянии встать, принять душ, накраситься, надеть свой белый костюм Шанель с маленькими золотыми пуговками и поехать в Танжер, хотя уже все было готово для очередного рейса, а новая партия наркотиков ожидала их на другом берегу пролива.
