Славка Поберова - Жирафка
У меня все же хватает ума понять, что всерьез делать ставку на Томаша я не могу. Вряд ля он влюблен по-настоящему. А если бы и был влюблен, то, как говорит мама, женские слезы, весенний дождь и первая любовь длятся недолго или что-то в этом роде.
Кто для меня важнее? Наверное, все-таки Ева.
Мы совсем недолго с ней знакомы, но наша встреча не была случайной, и подружились мы не как глупенькие маменькины дочки. Можно даже сказать, что каждая из нас много пережила прежде, чем мы встретились. Да, все это не так просто — наша встреча, дружба, я это чувствую и знаю. И Мария так же считает. И Богунка.
— Глупость, что женщины не способны на настоящую дружбу. Не верь этому никогда. Но, как и все настоящее, дружба — не даровое удовольствие.
Неужели она отгадала, что происходит во мне? Прямо я ей ничего не говорила, а если бы сказала, то, насколько я ее знаю, она бы мне посоветовала решать самой. Когда Богунке предложили место на факультете, ей тоже было о чем задуматься. И у папы были длительные командировки, и ему в таких случаях приходилось решать, ехать или оставаться со своими студентами. О Милуш я не говорю. Ведь как она рыдала тогда на лестнице! Мама тоже рассказывала, что был у нее в давние времена друг Франта; если бы она за него вышла замуж, была бы теперь женой посла! Рассказывая это, она смеялась. Из всей нашей семьи своей судьбой больше всего довольна как раз мама. Даже у Милуш бывают минуты слабости, правда редкие. А что касается отца, он был больше всего счастлив, когда его студенты получили премию в Финляндии. Во всяком случае, радовался он гораздо больше, чем после защиты докторской.
Но все равно, мне сейчас очень трудно. Богунка вроде бы и подруга, а все равно обращается с нами, как со школьниками, а все здешние преподаватели — как с дошкольниками.
— У вас все процессы происходят намного быстрее. С младенчества вы смотрите телевизор, родители разводятся, верные подруги выходят замуж, а мы относимся к вам, как к совсем маленьким детям, то есть к сегодняшним пятнадцати-шестнадцатилетним юношам и девушкам мы, согласно программе и методическим указаниям, относимся так же, как к ним относились двадцать лет назад, а это абсолютный идиотизм. — Богунка, по крайней мере, понимала суть вопроса.
Нет, это слишком трудно, я бы согласилась снова стать ребенком. Но назад пути нет.
Делать нечего, позвонила Дуде.
— Я ждал твоего звонка. Я все думал о нашей встрече. Там, в горах, среди детей, ты хорошо смотрелась, Лени. Быть инструктором по лыжному спорту — тоже хорошее дело. Но все-таки ты должна сама что-то делать.
— Разве мало того, что я готовлю девчонок к спартакиаде?
— Значит, все же группы общефизической подготовки? От тебя с ума сойти можно.
— И вовсе это не группы общефизической подготовки, а выступление школьников.
Он расхохотался:
— Это одно и то же.
Я почувствовала, что он доволен. Хорошо, что он тогда не понял, до чего мне было стыдно перед бывшей командой за свое нынешнее положение. Но сейчас я бы ни за что в этом не призналась.
— Нет, я никогда не пойду работать с группами общефизической подготовки. Мне бы хотелось тренировать маленьких девочек, учить их мини-баскетболу, но для этого надо пройти какой-то тренерский курс. А здесь баскетбола нет, здесь всерьез играют в волейбол. А я этот вид спорта терпеть не могу. Мне пришлось бы начинать с самого начала.
— Как только будешь в Праге, зайди ко мне, и мы поговорим обо всем подробно.
Глава 19
— Ты рвешь мне волосы, я сама причешусь! — Катка орала, Милуш нервничала.
— Могу представить себе, как бы это выглядело! — раздражалась Милуш, но все-таки стала работать гребнем осторожнее. — И перестань меня мучить, а то возьму сейчас ножницы и отрежу тебе волосы!
— Нельзя резать, учительница сказала, что для нашего костюма нужны длинные волосы, — возразила Катка, вырвалась из рук Милуш и отбежала в сторону.
Милуш без сил опустилась на стул.
— Хоть бы кончилась эта спартакиада, я не доживу, — вздохнула она.
Только тут она обратила внимание на нас с Евой. Но все равно у нее на лице осталось выражение мировой скорби.
…Хорошо, что я не живу здесь. Правда, нас поселили не очень далеко от нашего дома, но на стадион из общежития ездить легче. Потом я обязана присматривать за девчонками, раз я как-никак педагог. И от репетиций меня никто не освобождал даже после возвращения Богунки. Как-то я столкнулась с Гаврдой у главного входа, которым учащиеся не пользуются, но я очень спешила, и на тебе! Он улыбнулся без обычного ехидства (или мне только показалось?) и сказал:
— А я вас жду.
Я посмотрела на него, чтобы понять, права я или ошиблась, но взгляд его был, как всегда, непроницаемым. Ну что тут поделаешь, такой уж он есть!
— Наверное, вас надо теперь называть «коллега», — продолжал он. — Правда, для этого мне пришлось бы не уходить на пенсию, однако я, видимо, уйду, когда вы кончите школу. А потом вы будете преподавать. Вам следует серьезно подумать. Коллега Ганоусек так вас хвалил, что я уже подумал, не имеет ли он в виду кого-то другого.
Как я ни спешила, замедлила шаг, прежде чем бежать в раздевалку.
Такой у нас классный руководитель: только решишь, что он тебя воспринимает всерьез, как он начинает насмешничать. Но подумать над его словами придется. А не стать ли и правда учительницей? Ведь это ненамного отличается от моих первоначальных планов. Я ведь допускала возможность совмещения тренерской работы с преподаванием в школе. Например, приходила же мне в голову такая комбинация: преподавание физкультуры и географии. Да, география — хорошо. Чешский язык был бы еще лучше, но для этого надо поступать на философский факультет, а это трудно совмещать с физкультурой. Иностранные языки мне тоже нравятся: и русский, и английский — они хорошо сочетаются с чешским. Об этом еще есть время подумать. Главное — ответить самой себе на основной вопрос: смогу ли я всю жизнь быть учительницей? На этот вопрос я, кажется, ответила прежде, чем задала его себе. И этим самым я выбила оружие из рук Милуш. Больше она не станет говорить, будто моя судьба — вечно бегать по спортивному залу. Специальность я еще успею выбрать, главное — я больше не боюсь быть учительницей. И больше не буду неприкаянной.
Когда я рассказала Богунке о разговоре с Гаврдой, она только рукой махнула.
— Мне бы твои заботы! Я разрываюсь, не знаю, за что взяться, а ты рассуждаешь о том, что случится в будущем…
— Что делать, я привыкла все планировать. Я начала строить планы, еще когда добилась первых успехов в баскетболе.
— И видишь, что из этого вышло. Не прибавляй себе проблем, их и так хватает.
— Я тоже считаю, что хорошо, когда человек знает, чего он хочет, даже если ситуация меняется, — поддержала меня Ева.
Как удачно, что мы понимаем друг друга с полуслова, что мы в чем-то схожи, и хорошо бы так было подольше! А может быть, наша дружба надолго, навсегда, только нужно делать друг для друга все, что в наших силах. Теперь женщина должна все решать сама и быть активной, и не только с парнями, но и вообще. Я для себя это осознала и постараюсь никогда от этого правила не отступать. И пусть меня Богунка замучила со своей спартакиадой, в этом все-таки что-то есть.
— Я собираюсь писать диссертацию на тему «Роль астмы в процессе превращения Жирафки в человека», — смеялась она, когда областная начальница похвалила моих девочек за прекрасно исполненную композицию, за общее художественное впечатление, которое произвело их выступление, несмотря на то что было холодно и небо затянуто тучами. Я была на седьмом небе, но не из-за этой похвалы, а из-за того, что мне удалось убедить ожидающих девочек не покидать стадион. Во время выступлений я ужасно боялась, что у меня снова будет приступ, нет, он не повторился, но я все равно ношу с собой все лекарства; стадион посыпан какой-то искусственной крошкой, которая не вызывает доверия, а погода как глубокой осенью, но отказаться невозможно — этого бы никто не понял.
— Мы тут окоченеем, — опасалась я.
— И промокнем, — ворчали остальные.
Они говорили и другое. А кто первый предложил разбежаться, я уже и не помню.
— Репетиция сейчас начнется, — пыталась я их задержать.
— Она должна была начаться час назад, и это всего лишь репетиция, — отрезала Ганина.
— В прошлую спартакиаду на Страгове женщины и девушки выступали под проливным дождем, — пыталась помочь мне Ева.
Поскольку я никогда не смотрела спартакиады, я таких примеров не знала.
— В Праге-то ладно, а тут, подумаешь, только районная!
Такие разговоры продолжались довольно долго, потом я услышала, что перед нами должна выступать группа родителей с детьми; родители выступили одни, без детей, и задержка произошла потому, что ждали, пока высохнет поле. Хуже, если бы мы выступали перед ними! Я просто не знала, как выйти из положения; девушки продолжали возмущаться и отказывались репетировать.
