Славка Поберова - Жирафка
Но девочки тут же поняли, что я дрогнула, и, вместо того чтобы делать упражнения, расселись на лавочках, (значки, вырезанные из картонок с детским питанием, были прибиты к полу ребятами, но при этом они не уставали повторять, что сделали это исключительно из любезности, и требовали прекратить публично их позорить по школьному радио, говоря, что они не помогают в подготовке спартакиады).
Я дала им отдохнуть, я сама ужасно устала. Если бы я заранее знала, как это будет трудно! Ведь когда я еще колебалась, браться ли за эту работу, в душе-то, как настоящая спортсменка, не сомневалась, что справлюсь с этим без особого труда. И ничего из этого не получилось. Ведь гимнастических навыков у меня нет, моя спортивная специализация совершенно другая. И хотя я работала, прибегая к помощи демонстраторов, мне было бы стыдно, если бы сама не сумела исполнить все эти упражнения хотя бы так же, как они. И я стала тренироваться дома перед зеркалом. Когда Мария впервые увидела меня за этим занятием, она очень удивилась.
— Что это ты тут вытворяешь? — спросила она смеясь.
— Это упражнение называется «Пульсация». С него начинается композиция, и оно потом часто повторяется, — отвечала я, еле переводя дыхание.
Конечно, есть разница между тем, как это делает Ева, пропорциональная, соразмерная, и без малого двухметровая Жирафка. Но научиться-то я должна! Мне ведь тут ежедневно вдалбливают в голову, что если за что-то берешься, то должен делать это хорошо, иначе не стоит труда. Я-то всегда придерживалась этого правила, и если в моей старой команде доходило почти до ненависти, то именно из-за этого. Но те все же больше понимали, они же выбрали баскетбол добровольно! И все выполняли, а если нет, то рано или поздно отсеивались. Для тех, кто избегает самоотдачи, в большом спорте места нет.
Однако спартакиада — это не большой спорт. И хотя в Прагу желают ехать все, Прага пока еще очень далеко. А репетиции — отрава, я сама это признаю. Поэтому как следует заниматься никто не хочет, хотя я стараюсь пользоваться Богунккными советами и до омерзения надоедаю им сентенциями, какую они приобретут фантастическую фигуру и походку. Все-таки кричала я не безрезультатно.
— Когда делаете наклоны, не расставляйте ноги слишком широко. Руки должны подниматься под прямым углом друг к другу, не больше и не меньше. Ганда, ты должна знать из математики, что такое прямой угол.
Начало буквы «Б». Собирайтесь в кружок, сделайте небольшой наклон, а теперь грудь вперед. Надеюсь, вам это нетрудно?
Они смотрели на меня с такой ненавистью, что я бы не удивилась, если бы кто-нибудь из них сказал, что мне-то самой выставлять вперед нечего. Но они молчали.
— А теперь квадраты с окаймлением.
— Солистки, у вас ленты ползут по земле!
— Отработаем еще раз бег назад, а то вы трусите, как старые бабы!
— Упражнение с двумя лентами разбито на фазы. Вы хоть понимаете, что это такое? Сначала вступает одна, потом другая. Размахивайте лентами, а не болтайте ими как попало. Нет, совсем не то. Вы знаете, на кого сейчас похожи? Точно, размахивая мешками, идете в госхоз на прополку.
— А ты знаешь, что это именно Томаш предложил поехать к тебе? — спросила Ева в воскресенье вечером, когда мы возвращались домой.
Я не очень внимательно ее слушала. В Томаша я, конечно, не была влюблена, просто мне было любопытно. Раз уж я брошена в нормальную жизнь, попробую жить так, как нормальные девочки! Надо признаться, не очень-то у меня это получалось — жить нормально, да и Томаша, скорее всего, ко мне влекла не какая-то там романтика, но что именно — я не знала. Когда я прямо его спросила, он уклонился от ответа. Потом как-то сказал, что с другими девочками совершенно не о чем разговаривать, разве что с Евой, но у нее нет времени. На признание в любви это было мало похоже. Потому мы так и продолжали ходить на свидания, которые и свиданиями-то не назовешь. Но когда я стала готовиться к спартакиаде, эта проблема стала мучить меня намного меньше. Единственная выгода осуществления славного Богункиного замысла! Теперь у меня тоже мало времени, и на тебе — результат не замедлил сказаться! Томаш загорелся и организовал группу для поездки в горы, чтобы увидеться со мной.
Только у меня теперь совершенно иные заботы. Я все время думала о предложении Дуды. В воскресенье утром я, оставаясь незамеченной, наблюдала за тренировкой девочек на лугу. Завидовала я им страшно. И зависть моя становилась острее, так как я понимала, что эти упраж-нения я бы выполнить сейчас не смогла. Пока я ничего делать не могу. Пока… А если навсегда? Надо решить для самой себя, привлекает ли меня игра в баскетбол просто ради удовольствия. Или, скажем, мини-баскетбол. Даже в далеком будущем я не стану ни выдающимся баскетболистом, ни выдающимся тренером, а останусь рядовым тренером отныне и вовеки. Плюс к этому необходимо иметь какую-то работу. А какую — я и не представляю. В Праге, конечно, больше возможностей, а здесь только текстильные предприятия. И Ева через два с половиной года уедет отсюда и поступит в Праге на медицинский факультет. Томаш тоже поедет поступать на свой математический. Они, конечно, потом вернутся, но они вернутся домой. А я тут сижу ради климата. Не могу я здесь больше. Вообще-то я чувствую себя неплохо, даже во время тренировок вполне сносно с дыханием.
Местный врач очень радовался, что его прогнозы оправдались.
— Теория, конечно, этого не подтверждает, но я же всегда говорил, что каждый случай сугубо индивидуален.
Почему же и дальше нельзя рассматривать мой случай индивидуально? Больных детей, например, посылают в санаторий на три месяца, на полгода, а потом они возвращаются домой. А я уже называю домом дом Марии. И здешняя школа стала для меня «нашей школой». И весь этот забытый богом город…
— Боже, какой ужас! И это ты держишь все время в голове? — всплеснула руками Ивета, когда в воскресенье утром я все ей рассказала.
Я пыталась побороть в себе те нехорошие чувства, которые возникли у меня при нашем субботнем свидании. Больше всего меня огорчало, что, собственно, мне нечего ей сказать. Но ведь написала же она мне письмо! Я сразу и не поняла, как оно мне помогло.
— Даже и представить себе не могу! Уехать из Праги! Я дивилась, что ты рискнула это сделать, а теперь ты огорчаешься и делаешь из всего проблему. Ты знаешь Дуду: ничего плохого он бы тебе никогда не посоветовал. Он ведь и теперь не перестает говорить о тебе, ты же была его гордостью. Сколько раз он ходил к врачу по поводу твоей болезни! А то письмо, что я тебе тогда написала, — сейчас-то я могу тебе в этом признаться, — то письмо сочинил он. Ну, вместе со мной, конечно. Понимаешь, без его подсказки я бы не рискнула написать о своих проблемах с матерью. Ты знаешь — я тебе еще не говорила, — она снова разводится… Я ей сказала, что каждый день не выходят замуж, теперь-то я не маленькая. Ох, Лени, если ты за это его предложение не схватишься обеими руками, ты будешь просто корова!
Значит, вот как дело было! Значит, это Дуда! Ну что ж, какая разница, он попал в самую точку. Он, наверное, тогда понял, что на слова я реагировать не буду. Я всегда знала, что он замечательный человек. А вдруг и я когда-нибудь сумею стать такой! Но, честно говоря, мысль о том, что придет время и я, в свою очередь, смогу помочь девочке, попавшей в беду, меня не вдохновляет. Теперь я в игре одна. Ивета с письмом или без письма все отдаляется и отдаляется от меня. Не стали же мы тогда ближе! И вернусь я или нет в Прагу, я сделаю это не из-за Иветы. А из-за Праги и, разумеется, ради нашей семьи. Раньше-то Прагу я вообще не воспринимала, дом для меня ничего не значил, и одно присутствие Милуш выводило из себя.
Итак, Томаш. Удивительный Томаш.
— Ты знаешь, — говорит Томаш, — в Заборжи еще лежит снег. Поедем?
— Еву возьмем?
— Нет.
Мы медленно шли по сказочному, заснеженному лесу и вовсе не ворковали, как это бывает в фильмах, но было прекрасно. Говорили мы о математике. А когда случайно (это бывало относительно часто) мы прикасались друг к другу, у меня возникало какое-то особенное чувство. Наверное, у него тоже, потому что он быстро начинал что-то говорить, я ему отвечала. Конечно, я отстала в развитии, это понятно — у меня не было времени, но Томаш!
— Я сначала поглядывал на Еву, — рассказывал он мне, — но она всегда такая озабоченная, что ничего даже и не замечала. А с другими я и не разговаривал — ты же знаешь, что с ними не о чем разговаривать. Я завтра приду к тебе и принесу шахматы — ты должна научиться играть, я считаю, что ты для этого достаточно интеллигентна.
— Спасибо за комплимент. А что делать с моей математикой?
— Математика — ерунда, математика — логическая наука. Зато в грамматике господствует закон джунглей.
— Мой папа высказывается точно так же, вы бы с ним нашли общий язык.
