Микко Римминен - Роман с пивом
— Показывай, — загорелся Маршал.
Хеннинен показал. Это был кусок коробки или упаковки от какого-то не то лекарства, не то средства по уходу, Хеннинен попытался найти, как оно называлось, но букв было слишком много даже для трезвой памяти. Он долго разглядывал коробку, наклонив голову набок, а потом сунул ее Маршалу и загадочно захихикал — загадочность состояла в том, что хихикал он совершенно по-детски, но низким и хриплым взрослым голосом.
Это и в самом деле была коробка из-под какой-то оздоровительной мази. В сущности, ничего удивительного в ней не было, но, когда пытливый глаз вдруг обнаружил список заболеваний, для которых она, по мнению производителя, является панацеей, стало понятно, что на месте Хеннинена не оставалось ничего иного, кроме как хихикать и смеяться, или что там еще можно делать в таком случае.
— Ну и что там такого смешного? — спросил Жира с таким напряжением в голосе, что можно было без труда вообразить у него за спиной некого крайне вспыльчивого небожителя с пинцетом и другими изящными верблюдоспиноломательными инструментами в руках.
— Слушай. Тут написано, что она предназначена для местного лечения поражений кожи и слизистых оболочек, но это не самое смешное, тут дальше просто отпад. Она, оказывается, помогает практически от всего. От мозолей, эрозий, ожогов, воспалений, от последствий ультрафиолетового и рентгеновского излучений, и вообще от всяких язв. И это не конец. Здесь потом еще уточняется, то есть даже особо подчеркивается, что это незаменимое средство при воспалении слизистой носа, трещинах на сосках и опрелостях на попе. Так что оторви себе кусочек.
— Тьфу, бля, — ругнулся Жира.
— Вот так вот весело.
— А меня опять мутит, — сообщил Хеннинен. — Как-то все это вызвало у меня чувство глубокого несварения. Но прежде чем я проблююсь, хотел бы задать вопрос, как вы считаете, поможет ли эта фигня избавиться от сосков. Ну, то есть от лишних. Ну, то есть, ладно, проехали. Просто пришло вдруг в голову.
— Ну вот, — сказал Жира.
— А что такое эрозия? — спросил Маршал, продолжая крутить в руках мокрую коробку.
— Черт его знает, — бросил Хеннинен. — Я помню, как был однажды с отцом на техосмотре, и там один мужик сказал, что у нашей машины эрозия двигателя, но я так и не понял, что он имел в виду. Может, просто выругался.
— Есть в этом слове что-то такое, даже не знаю, глобальное, что ли, прямо какое-то скопление катастроф, — заметил Маршал, — этакий эпицентр. По правде сказать, когда задумаешься об этом вот так вот внимательнее, то пропадает всякое желание увидеть такой эпицентр у кого-нибудь на коже. Тьфу ты, черт!
— Прошу заметить, что мы все еще в эпицентре игры, — неожиданно вставил Жира.
— Я только одного не понимаю, — сказал Маршал, еще раз внимательно посмотрев на коробку, очевидно, заучивая наизусть написанный на ней текст, потом вздохнул и смял ее в комок, — вот скажите мне, при чем здесь соски и попы? Какая между ними связь?
— Я, по крайней мере, никогда не слышал, чтобы у человека были лишние попы, — сказал Хеннинен.
— Шел бы ты лучше желудок прочистил или любовь поискал, ты же вроде собирался и туда и туда, — сказал Жира, зажав между ладоней те два кубика, которым предстояло пережить новый выброс на стол, и тщательно перетряхивая их в этой импровизированной мышечно-костной кубикомешалке. Вид у него был такой, словно его силой заставили выступать в группе и играть на простейшей погремушке.
— Я говорил о попах, а не о сосках, прошу заметить. И даже добавлю еще в конце «дорогой друг».
— Довольно благородная уловка, — прокомментировал Маршал.
— Вот именно, а еще меня больше не воротит. И вообще, Жира, ты спас меня тем, что напомнил мне о любви, моя потребность в ней заглушила все катастрофы и эпицентры, даже кожные.
— Ого-го, — сказал Маршал.
— Так что спасибо.
— Ладно, но у меня тут появился вопрос, а эти вот там тоже часть какой-то катастрофы? — как-то радостно и в то же время немного испуганно спросил Жира, вглядываясь в сторону остановки такси. — Сдается мне, что я их уже где-то видел.
И тут уж, конечно, сразу пришлось на некоторое время задуматься, что же там такое грядет, впрочем, на некоторое время — это сильно сказано, в общем, на то короткое время, что потребовалось для концентрации внимания на объекте, находившемся, как оказалось, в той же стороне, в которую и так все это время приходилось смотреть, так вот, подумалось, значит, про грядущее, ну и, конечно, сразу же полезли всякие недобрые мысли, типа, вот и пришел час расплаты, или еще что-то в таком духе, что кто-то решил свести счеты и теперь придется сполна ответить за содеянное, чтобы искупить грехи и злодеяния, в последнее время об этом частенько приходится задумываться, это тоже, как ни странно, удалось подметить.
Но видно, последний миг, о котором только что говорилось, был еще впереди. А навстречу шли Лаура и Густав, что на самом деле звучало довольно-таки ужасно, потому что настоящее ее имя было, конечно, совсем не Густав, а какое-то другое, и она его наверняка называла еще тогда, но почему-то этот Густав затмил все остальные имена, даже Марьятту, и тогда вдруг настал такой момент, который при других обстоятельствах, пожалуй, можно было бы назвать мимолетным, так вот, опять это так вот, ладно, настал так называемый мимолетный момент вынужденной политкорректности, когда под давлением всех этих свалившихся на твою голову обстоятельств, ты должен тут же решить, можно ли считать неким половым принуждением или даже принудительным ополовлением подобное бесцеремонное обращение с девушкой, когда все, не задумываясь, зовут ее просто Густав, хотя, конечно, кое-кто время от времени все же задумывается, но при этом довольно-таки мимолетно.
Как бы то ни было, они шли, укрываясь под двумя отяжелевшими от дождя зонтами. Глядя на них и вытряхнув наконец из головы все мимолетные, но на поверку весьма въедливые мысли, стало понятно, почему Жира упомянул про катастрофу: с ними вместе шли двое парней примерно их же возраста или около того, и даже в этой мокрой грязевой каше все они выглядели здоровыми и цветущими.
Хеннинен повернулся, чтобы взглянуть на них, в тот самый момент, когда они были уже метрах в пятнадцати от края террасы, до центрального стола которой было примерно метра три с половиной, итого общее расстояние по самым приблизительным расчетам составляло метров восемнадцать с половиной, хотя, конечно, оно успело сократиться метра на три за то время, пока приблизительные подсчеты привели к какому-то более или менее правдоподобному результату.
— Это их ты считаешь катастрофой? — уточнил Хеннинен.
— Не то чтобы нам грозила некая смертельная опасность, — сказал Жира и сморщил лоб до такой степени, что нос заметно вздернулся и все лицо стало похоже на смешную детскую маску. — Но я имел в виду тех, что идут с ними.
Однако развить эту мысль на безопасном от приближающихся фигур расстоянии не удалось, и прежде всего вследствие неоспоримого факта взаимосвязи времени и расстояния, в результате чего первоначально-предположительные восемнадцать с половиной метров как-то невероятно быстро сократились. Они были уже практически на месте, но прятались глубоко в недрах своих зонтов и, скорее всего, именно по этой причине прошли бы мимо, но тут как раз к месту стоянки промчалось очередное такси, окатив их с ног до головы целым залпом водяных струй, так что им пришлось остановиться, чтобы хорошенько выругаться и вдоволь намахаться кулаками.
— Добрый вечер! — крикнул им Хеннинен и улыбнулся так широко, словно был готов обнять целый мир, и, надо сказать, целый мир тут возник не случайно, ибо по всему было заметно, что если он сейчас ринется кого-нибудь обнимать, то этот кто-то должен быть никак не меньше, чем целый мир.
Один из ребят, или из парней, или из как их там называют, почему-то именно для этого возраста особенно трудно подобрать соответствующее определение, так вот, один из них повернулся и посмотрел на Хеннинена с видом человека систематически затраханного жизнью, потом перевел взгляд на Маршала и Жиру и просветил их, словно рентген.
— Эй, смотри, они здесь сидят, — сказала Лаура и потянула Густава, или Густаву, черт его знает, за рукав, ладно, пусть будет Густав, все равно это имя к ней уже приклеилось. Густав оглянулась, сказала «ну надо же», потом вернулась в исходное забрызганное положение и стала отряхивать мокрую половину, как будто в данной ситуации это могло хоть как-то помочь ей высохнуть.
— Ну так надо же, садитесь, пожалуйста, — сказал Хеннинен. — А то там дождь идет, если вы еще не заметили.
— А это кто такие? — спросил глазастый представитель мужской половины юного поколения, собственно, тот, который только что их разглядывал и в некотором роде продолжал это делать. Сложно сказать, что возбудило в нем такое недоверие, но, возможно, это было как-то связано с его сущностью или что-то в этом духе.
