Александр Саркисов - Гонобобель (сборник)
– Володя, ну какой на фиг суд?
Совещались долго, предложений было много, но они по разным причинам были отвергнуты. Наконец, когда уже вторая бутылка была допита, а закуска просто не лезла в рот, Степа Милонов с выражением на лице «была не была» вытащил туза из рукава.
– Серега, ты должен объявить, что ты гей! Хрен кто тебя тронет! Ответственно заявляю.
По выражению лица Мурмашова Степа понял, что предложение решительно не проходит, и решил смягчить формулировку.
– На худой конец заяви, что ты еврей, а что, почти так же неприлично, да и антисемитами твои начальники вряд ли захотят прослыть.
– В общем, мужики, я вас понял, нужно мне идти в суд с хоругвью в руках и надписью на спине «гей».
Домой вернулся поздно, около часа ночи. Дверь открыла жена, ждала, не ложилась. Увидев отчаянно растерянного мужа, Вера не выдержала:
– Иди ко мне, горе ты мое луковое.
Она прижала его к себе и гладила по голове, как маленького ребенка. Утренняя злость на Верку растаяла, и обиды все прошли. На уткнувшегося носом в уютную Веркину грудь Серегу снизошло откровение – никому он в этой жизни, кроме жены, по большому счету и не нужен.
Заметки с галерки
Отслужив положенное на флоте и выйдя на заслуженный пенсион, Кока Раков незаметно для себя плавно перешел от написания рапортов и объяснительных к написанию прозы. Баловался он короткими рассказами, и, чтобы понять, что они из себя представляют и вообще стоит ли дальше этим заниматься, он обратился к своему старинному другу Володе Шигиняну. Вообще-то того звали Вардан Севакович, но, принимая как руководство к действию слова известной песни А. Долуханяна и Л. Некрасова «По-грузински я – Вано, а по-русски – Ваня», все звали его Володей. Шигинян был не прост и широко известен во флотской и писательской среде. Будучи потомственным моряком и талантливым писателем, он успел издать около сотни книг по истории флота и стать секретарем Союза писателей. Раков о своих писательских способностях мнения был невысокого и оценки Шигиняна ждал как приговора, но тот, на удивление, Кокину писанину расхвалил и взял его под патронат. Окрыленный похвалой Раков писал не разгибаясь, жена была на седьмом небе от счастья: «Пусть лучше бумагу марает, чем с друзьями по кабакам шастает».
Через год у Ракова вышла первая книга, и с легкой руки Шигиняна его с охотой печатали в различных литературных журналах и сборниках, а еще через год Коку приняли в Союз писателей и прикрепили к Московской городской организации. Вдоволь наотмечавшись, он принялся за следующую книгу. Работа спорилась, и Кока надеялся вскорости ее издать.
Неожиданно получив извещение о приглашении на отчетно-выборное собрание Московской городской писательской организации, Раков наконец ощутил себя полноценным писателем. Готовился он тщательно, нацепил бабочку, надел парадный пиджак, обильно напшикал лицо одеколоном и положил в портфель корабельный бинокль с двадцатикратным увеличением, чтобы рассматривать в зале известных людей.
В конце декабря Москва, по традиции, стояла в жутких пробках, и Кока Раков с трудом успел на регистрацию. Наспех припарковавшись, запыхавшись, он влетел в фойе концертного зала «Измайловский». В нос ударил острый запах нафталина, народу было – не протолкнуться, и Раков, с трудом протискиваясь, встал в очередь к букве «Р». Отдышавшись, он огляделся, возраст собравшихся и необычайная суета напоминали пожар в доме престарелых. Рассматривая публику, Кока для себя поделил всех на «сподвижников Горького» и «подруг Есенина», ни одного молодого лица на расстоянии прямой видимости не наблюдалось. Наконец подошла его очередь.
– Здравствуйте, моя фамилия Раков.
Перед ним была типичная «подруга Есенина», обилие косметики и недорогой бижутерии принадлежность к Серебряному веку скрыть не могли. Слегка побитая молью накинутая на плечи шаль помнила Демьяна Бедного. Дама долго перебирала мышиными лапками листки с фамилиями и наконец нашла.
– Ага, вот и Раков.
Она внимательно изучила протянутое удостоверение члена Союза писателей и задала краеугольный вопрос всех творческих организаций:
– А членские взносы у вас уплачены?
Хорошо подготовленный, Кока предъявил вкладыш с отметкой об уплате. Удовлетворенная регистраторша поставила напротив его фамилии галочку и выдала медаль с дипломом. Это была приятная неожиданность, на флоте Раков получил первую медаль только через десять лет безупречной службы. Подойдя к огромному зеркалу, такие всегда бывают в фойе культурных заведений, он нацепил медаль на левую сторону пиджака и представил себя лауреатом какой-нибудь премии.
В вестибюле второго этажа, уже практически у входа в зал, Кока увидел Шигиняна. Они обнялись, как будто не виделись вечность, у Володи был уставший вид и слегка покрасневшие глаза – наверное, вчера была встреча с очередным флотским коллективом. Что поделаешь, такова плата за известность. Поднявшись по центральному проходу, они устроились на галерке, здесь кучковалась вся «союзовская» молодежь с возрастом от пятидесяти пяти до шестидесяти. Ниже галерки средний возраст присутствующих был в районе семидесяти пяти. Свободных мест практически не осталось, на сцене появился председательствующий. По-хозяйски усевшись к микрофону, он пригласил председателя счетной комиссии, оглядел присутствующих и остался доволен – зал был идеологически чист. Присутствовали исключительно почвенники с легким вкраплением славянофилов. Не вняв старику Бердяеву, утверждавшему, что и славянофилы и западники любят Россию, но только первые как мать, а вторые как дитя, западников здесь считали врагами и союз от них очистили. И если даже кто-то из присутствующих слегка сочувствовал западникам, то чувства свои маскировал, как юношеский прыщ в пубертатный период.
Вообще-то, писательская организация – непростая, можно сказать солидная организация, есть в ней и президиум, и правление, и высший творческий совет, и даже ревизионная комиссия, да и народа состояло в ней немало. Наконец у трибуны показался председатель счетной комиссии – широко известный в узких кругах прозаик. Небритый, в пузырящихся на коленях джинсах и свитере грубой вязки, видимо, так он представлял себе настоящего писателя. Неразборчиво, скороговоркой, всем своим видом демонстрируя, что сто лет ему это не нужно и вообще его оторвали от творческого процесса, он довел до собравшихся, что на учете в организации состоит одна тысяча девятьсот тридцать один человек, присутствует одна тысяча пятьсот сорок семь человек, и объявил председательствующего и членов президиума.
Постепенно члены президиума заняли места на сцене, бросалось в глаза то, что средний возраст президиума был гораздо выше, чем средний по залу. Председательствующий, известный поэт-песенник Громыхалов Фома Ипатьевич, поднялся, взял в руку микрофон и, как бы извиняясь и давая понять, что это формальная необходимость, объявил:
– Товарищи, перед тем как начать, мы должны прослушать гимн.
Вызвано это было не тем, что он пренебрежительно относился к символу родного государства, отнюдь, Громыхалов государство любил, что и доказал своим многолетним творчеством, а тем, что автором гимна был не он, а потому гимн с его точки зрения ни талантливым, ни тем более гениальным быть не мог, и вообще он ему казался каким то дядястепамилиционерским.
Гимн выслушали стоя. Раков, старательно настраивая окуляры, рассматривал президиум через прихваченный бинокль. Поняв, что никого из членов президиума он раньше не видел, фамилий их не слышал и произведений их не читал, Кока почувствовал себя эстетически неполноценным.
– Прошу садиться. Товарищи, с приветственным словом к нам прибыл коллега с Кубани.
К трибуне важно подошел человек в казацкой форме, в лихо заломленной на левое ухо кубанке и с нагайкой в правой руке. Видимо, казачок для храбрости принял, потому как лабуду нес несусветную. Периодически воинственно потряхивая нагайкой, он громко кричал: «Любо!!!» Некоторые «подруги Есенина», еще не забывшие свой последний адюльтер, смотрели на кубанского посланца с обожанием, интуитивно угадывая в нем сильное мужское начало.
Следующим к трибуне вышел представитель Чечни. Разглядывая его через бинокль, Раков справедливо отметил, что костюм от Бриони, ладно сидевший на чеченском писателе, с запасом перевешивал все гранты организации за отчетный период. С выражением вселенской разочарованности писатель поведал собранию о том, что недавно познакомился со вполне благополучным юношей, который про Николая Островского не слышал и про Павку Корчагина не читал. Невооруженным глазом было видно, что он не столько хотел высветить неграмотность молодежи, сколько хотел, чтобы собравшиеся коллеги поверили в то, что он эту книгу читал. Кока толкнул локтем мирно спавшего Шигиняна.
