Юли Цее - Темная материя
Единственный успех, достигнутый ею в этот незадавшийся день, заключается в том, что она неожиданным дерзким маневром сумела принудить главного врача Шлютера к короткому собеседованию. С утра пораньше она с вызовом прошествовала мимо регистратуры, поднялась на лифте в кардиологию и спряталась там в коридоре, притаившись за железным шкафом. Когда главный врач в сопровождении целой толпы белых халатов явился на утренний обход, она выскочила из засады и выросла перед ним на пороге первой же палаты. Шлютер, казалось, не удивился такой неожиданности. Не говоря ни слова, он схватил ее за рукав. Навык в обращении с частями тела, принадлежащими кому-то другому, проявился в его цепкой хватке и в безразличии, с которым он отнесся к особенностям Ритиной анатомии. Оттеснив комиссара Скуру к стеклянной двери и затащив ее в укромный уголок, он закрыл за собой дверь. Оставленные за дверью врачи и сестры тотчас же принялись изображать оживленную беседу, а сами с наигранным равнодушием аквариумных рыбешек то и дело посматривали на дверь.
Рита и главный врач Шлютер очутились на площадке черной лестницы среди ведер, тележек для белья и отслуживших кресел-каталок. Против обыкновения, Рите не удалось вставить почти ни слова. Шлютер не возвышал голоса и уложился со своей речью в пять минут.
Полиция, дескать, вот уже две недели, выдвигая нелепейшие обвинения, преследует его, врача, для которого клятва Гиппократа — не пустая формальность, а душевное убеждение. Возможно, тупоголовым чиновникам вроде Риты невдомек, как трудно руководителю такой сложной организации работать в подобных условиях. Некоторые пациенты отказываются принимать прописанные лекарства из страха, что в интересах фармакологической промышленности их травят неапробированными медикаментами. Тем более Рита, очевидно, не способна понять, что он, Шлютер, больше всех пострадал от ужасной смерти своего анестезиолога и для него это было самым сильным ударом. Больше он не намерен играть в эти игры. Если Рита и ее компания сейчас же не прекратят публично третировать его как убийцу, против всех них будет подан иск о клевете, и тогда разразится такой полицейский скандал, какого они еще не видывали. Он полагает, что ему нет необходимости называть имена тех влиятельных лиц, с которыми, как завзятый любитель гольфа, он регулярно общается.
В заключение своей речи он с каменным выражением представил свое алиби на ту ночь, когда погиб Даббелинг. Это была кратковременная поездка на Женевское озеро в Монтрё, где он останавливался в компании друзей в «Палас-отеле». Он так уверенно объявил соответствующую дату и время, что Рита сразу же решила поручить гауптмейстеру криминальной полиции Экштрёму проверить эти данные. Затем, пожелав Рите счастливо оставаться, Шлютер подозвал свою белохалатную свиту и, выйдя в дверь, которую перед ним распахнула медицинская сестра, прошагал в первую из намеченных по расписанию палат.
Рита, которой гордость не позволила его догонять, со скрежетом зубовным осталась на месте, проклиная свою работу, и с запозданием заметила, что дверь открывается только снаружи. У нее не было достаточного повода, чтобы вызвать Шлютера в качестве подозреваемого. Он даже не был свидетелем, которого следователь мог бы заставить дать показания.
До обеда Рита еще пробыла в больнице, ходила по отделению, приставала с вопросами к сестрам, пациентам и практикантам, но так и не собрала никакой стоящей информации. Все тут, оказывается, с симпатией относились к Даббелингу как к компетентному доктору и хорошему товарищу. К сожалению, никто не был с ним знаком поближе. Неженатый, бездетный. По выходным добровольно вызывался дежурить. Все в ужасе от его страшной гибели. Перед невинным личиком девочки, проходившей сестринскую практику, у Риты наконец сдали нервы. Она так размахалась своими ручищами, что девочка ударилась в слезы. В результате ей же пришлось утешать в своих объятиях это юное создание, которое рыдало у нее на груди, оттого что его обидела злая тетя из полиции.
Персонал этой растреклятой больницы, думает Рита, наблюдая за пациентом, который покуривает, укрывшись от посторонних глаз на балконе, ведет себя как семейка кроликов, затаившаяся после того, как одного из них сцапал коршун. В сущности, медиков не за что осуждать. За стенами больницы людей мучат и убивают, а здесь у них налаженная индустрия по спасению человеческих жизней работает так, что некогда голову поднять от конвейера.
Открыв мобильник, она звонит Шнурпфейлю, чей послушный голос даже в самые трудные минуты возвращает ей душевный покой. Разумеется, он приедет за ней через полчаса, и сделает это с величайшим удовольствием. А пока, добавляет он робко, ей бы как раз зайти в больничный кафетерий и взять сэндвич с индейкой, а то как бы ей снова не остаться без обеда.
Рита заходит в лифт и, пока падает вниз, стоит, уставясь на неоново-серое отражение своего лица. Если фрейбургская полиция к понедельнику не представит сколько-нибудь значимых результатов расследования, пресса так вцепится в министра внутренних дел, что этому щетиноголовому министру внутренних дел не поздоровится, а он, в свою очередь, свернет шею усатому начальнику полицейского управления и так далее. Рита же, как ей самой хорошо известно, представляет собой самое нижнее звено в пищевой цепочке.
За распахнувшейся дверью лифта перед Ритой открывается зрелище, отнюдь не способствующее подъему ее настроения. В просторном вестибюле царит умеренное оживление. Быстрым шагом заходят посетители. Где-то плещется комнатный фонтанчик, перед которым в бассейне плавает парочка золотых рыбок. Неизменные пальмы в кадках подчеркивают общее впечатление свеженачищенной тщеты. Слева от входа располагается кафетерий с красными, желтыми и синими стульями.
Среди этой дивной пестроты, там, где на полу сталкиваются две волны узорной плиточной кладки, скрючившись на самом-пресамом желтом стуле, сидит комиссар Шильф и тычет пальцем в дисплей какого-то приборчика, почти уткнувшись в него носом. Ни дать ни взять старикашка, забредший в детский уголок какого-нибудь торгового центра. Когда мимо проходит пациент с тремя кусками кекса на тарелочке, комиссар провожает его взглядом. Можно подумать, что он высматривает тут кого-то знакомого.
Рита наблюдает за ним издалека, пока желание опрыскать его каким-нибудь дезинфицирующим средством и посмотреть, как он загнется на полу, словно огромная бацилла, не воплотилось у нее в довольно противный зрительный образ. Шильф словно и не заметил ее ни в дверях, ни тогда, когда она к нему подошла.
— Какого черта вы тут делаете?
— Играю в шахматы, — отвечает комиссар, не поднимая головы. — Одно из благороднейших средств, придуманных человеком, чтобы забыться.
— Ну и как? Удалось?
— Нет, увы. Ни выиграть, ни забыться.
Он тяжело вздыхает. Вплоть до этой секунды Рита была совершенно уверена, что комиссар пришел сюда по ее душу: чтобы вмешиваться, надзирать за ее действиями или хуже того — чтобы ей помогать. Когда он во второй раз вздыхает и нервно оглядывается на глухое постукивание чьих-то костылей, ее уверенность уменьшается. Глядя на Шильфа, можно подумать, что он зашел сюда по своим делам.
— Вы кого-то ищете?
Словно пойманный врасплох, он мотает головой, встает и приосанивается.
— Да нет, — говорит он. — Вероятно, я боюсь, как бы ненароком из-за угла, в убогом халатишке и шлепанцах, навстречу не вышел другой Шильф.
— Уж если мне случится попасть в больницу, — говорит комиссар Скура, — я буду одеваться исключительно в вечернее платье.
— Это каждый так думает, деточка. А как дойдет до дела, все равно превратишься в потрепанное подобие себя самой.
— Да откуда вам-то знать?
— Всезнайство — одно из важных качеств хорошего комиссара.
Рита досадливо фыркает и отправляется к стойке, чтобы заказать себе мертвой птицы на булке. Официанта это не рассмешило, да Рита и не думала шутить.
— Как движется дело? — спрашивает Шильф, когда она подсела к нему за стол.
— Отвратительно. — Булочка разваливается с первого же укуса. — Врачи скорее сдадут родную бабушку, чем своего коллегу. Не исключено, что эта премудрость пришла ко мне от вас. — Рита языком подбирает капнувший на запястье майонез. — Кстати, мы заключили соглашение. О четком разделении объектов расследования. Хотя я это уже спрашивала, но все же: какого черта вы тут делаете?
— А что бы вы делали, если бы узнали, что скоро умрете?
Сэндвич застыл в воздухе.
— Что это вы, Шильф?
— Пытаюсь вести с вами беседу. Не все же время говорить о работе!
Рита уже было набрала воздуху, чтобы ляпнуть что-то в ответ, но передумала и сперва поразмыслила.
— Подыскала бы дом, куда пристроить кошку, — говорит она. — Поехала бы навещать всех, кого люблю.
