Питер Бигл - Тихий уголок
– Я иногда грызу ногти, – миссис Клэппер крепко держала руки на коленях. – С тех пор, как умер Моррис, я стала ловить себя на том, что грызу ногти. Прямо как маленькая. Не знаю, почему.
– Меня это удивило, – сказал мистер Ребек. Миссис Клэппер оглядела свои руки, быстро и поверхностно вздохнула.
– Ребек, так вот, о плаще…
– Мы опять к этому вернулись?-печально спросил мистер Ребек. – А мне послышалось, вы сказали, что мы поговорим об этом позже.
– Значит, я преизрядная лгунья. Ребек, я вас прошу, возьмите плащ. Окажите мне любезность, возьмите плащ, почему из этого надо делать такую проблему?
– Я её не делаю, – ответил он. – Это вы, Гертруда. Давайте обо всем этом забудем. Может быть, вы как-нибудь принесёте мне домашнего печенья? Я люблю печенье, и я его много лет не пробовал. Это было бы очень любезно с вашей стороны.
Он говорил непринужденно, надеясь, что она снова засмеется, но потерпел неудачу. Так он и знал. Он боялся, что однажды что-то такое случится, но избегал думать, что он сделает, когда этот день придет. Предчувствуя, догадываясь, что что-то очень хорошее вот-вот уйдет из его жизни и, вероятно, настанет худшее, он проклинал себя, что не подготовился, что он никогда ни к чему не готов. Он предвидел любую подобную перемену в своей судьбе и всегда их игнорировал и называл это невинностью.
– Я проснулась ночью, – тихо сказала миссис Клэппер, – выглянула в окно. Вижу – дождь. И я думаю: «Ребек сидит там, на кладбище, и дождь льет прямо на него. Что же он – бродяга, вор, что он должен бегать под дождем, и даже без плаща?» Я больше глаз сомкнуть не могла, так я беспокоилась.
– Я бы хотел, чтобы вы больше не беспокоились, – сказал мистер Ребек. – Не надо обо мне беспокоиться. Я-то не беспокоюсь.
– Правильно, вы не беспокоитесь. А я – да, простите меня, старую бабу. Так я и говорю себе: «А в чём дело? Разве ты не можешь ему что-нибудь принести, чтобы он не простыл? Или ты обанкротилась? Или ты жжёшь мебель, чтобы приготовить обед? Клэппер, да у тебя же полон дом дождевых плащей, отнеси какой-нибудь ему и перестань вертеться по ночам». Тогда я осмотрела кладовку, выбрала симпатичный плащ и думаю: «Этот на вид вполне приличен, Морис не возражал бы, если бы я его отдала Ребеку, он чистый…», – внезапно она остановилась, прежде чем мистер Ребек заговорил.
– О, – произнёс он достаточно кротко. – Так это – плащ вашего Морриса?
– Конечно. Что-то неладно? – миссис Клэппер словно засмущалась. – Мой бы вам не подошел, а Моррисов – в самый раз. Ну, может быть, немного велик. Он выглядит прямо как новенький, примерьте его, взгляните, как он хорошо смотрится, – она снова взяла плащ. – Примерьте.
– Он мне не нужен, – сказал мистер Ребек и отбросил плащ, отнюдь не с силой, даже вполне деликатно.
– В чем дело? Что такое? Есть что-то дурное в том, чтобы носить плащ Морриса? Скажите мне, Ребек, – Моррис его немного поносил, так он для вас уже никуда не годится?
– Я не собираюсь носить одежду вашего мужа, – сказал мистер Ребек. – Я ничью одежду не собираюсь носить, кроме своей собственной, и, в первую очередь – одежду Морриса – ни его плащ, ни шляпу, ни штаны, ни башмаки, – он говорил все быстрее и все заметнее сердился по мере того, как продолжал. – И пока мы обсуждаем эту тему, мне уже начинают надоедать упоминания о вашем муже.
– Понятно, – сказала миссис Клэппер. По её ровному тону мало-мальски спокойный человек ещё мог бы заметить, что надвигается буря. По всей вероятности, мистер Ребек, который был спокойным человеком, это заметил и с удовольствием проигнорировал.
– Когда вы увидели меня в первый раз, – сказал он, – вы меня приняли за призрак вашего мужа. И с тех пор я не раз и не два хотел, чтобы это было так. Мы большую часть времени проводим, говоря о Моррисе, мы посещаем его мавзолей, где для него приготовлено всё за исключением горячего блюда на случай, если он проголодается. Мы рассуждаем, а что бы случилось, если бы он не умер. Вы говорите мне, какой он был замечательный, как здорово я на него похож. И вот теперь вы мне приносите его одежду, чтобы я её носил.
– Его плащ, – сказала миссис Клэппер. Её голос был натянутым и гудящим, как провод. – Один только плащ.
– Это неважно. Я не хочу на него походить даже немного. И не хочу, чтобы вы меня когда-либо снова за него приняли, хотя бы на секунду. Меня не волнует, какой он был замечательный. В сущности, я уповаю на Бога, что он был не таким великим человеком, за какого вы его принимали. Он наверняка был бесчеловечен и невыносим.
Повинуясь порыву, он схватил руку в белой перчатке и тесно сжал.
– Гертруда, я уверен, что он был прекрасным человеком, иначе вы бы за него не пошли. Он, вероятно, был лучше – и во многих отношениях, – чем я, лучше большинства людей. Но он мёртв, – мистер Ребек почувствовал, что её ладонь дергается и вырывается из его руки, но держал её настолько цепко, насколько мог. – А не много чести мёртвым, если их помнят такими, какими они не были, думают о них лучше, чем они того стоят. Мне не нужны ни его одежда, ни его лицо. Я не хочу ничего, что ему принадлежит.
Наконец-то миссис Клэппер высвободила руку, словно его рука была крюком, с которого одним резким движением сорвалась её ладошка.
– Чего вы хотите?! – закричала она. – Вы хотите, чтобы я его забыла? Вы хотите, чтобы я себя вела так, как будто не было никогда никакого Морриса?! Вы этого хотите?!
– Нет, не хочу. Сами знаете. Я хочу, чтобы вы перестали о нём говорить так, как если бы он был жив, и, послушайте, я хочу, чтобы вы прекратили валять дурака.
– Валять дурака? – смех миссис Клэппер прозвучал резко и деланно, словно усиленный страдальческий вздох. – Это я-то валяю дурака? – рука её описала дугу, охватившую всю видимую с места, где они сидели, часть кладбища. – Вы смотрите, кто это говорит. Вы смотрите, кто живет в могиле, словно покойник – и он мне ещё заявляет, что я не должна валять дурака. Выйдите-ка из могилы и повторите ещё раз, Ребек.
– Это не имеет никакого отношения к тому, что я говорю, – сказал мистер Ребек. – Вообще никакого. Мы не обсуждаем мой образ жизни.
– А я его обсуждаю, – миссис Клэппер постучала себя пальцем по груди. – Послушайте меня минуточку. Вы затеяли всё это, чтобы сказать, что я валяю дурака. Что это за образ жизни для нормального человека? С каких это пор человек, мужчина, живет на кладбище, съедает пару сэндвичей в день, выбегает по ночам и промокает до костей, скрывается от людей, разговаривает сам с собой и сходит с ума в одиночестве? Вы знаете, кто так живёт? Звери. Печальные безумные звери. Так кто же вы – безумный зверь?
Мистер Ребек открыл рот, чтобы заговорить, но она замахала рукой и загнала его слова обратно в горло. – Вы думаете, это подходящее место, чтобы скрываться? – спросила она, указав на него пальцем. – Может быть, вы думаете, что здесь – ваш дом? И покойники говорят: «Привет, Ребек, где ты был? Мы так беспокоились». Это – не ваш дом. Вы бы могли прожить здесь сто лет, но вы здесь – не дома. Вы – человек, так и живите, как человек, а не как безумный зверь, скрывающийся в норе. И не говорите мне, что я валяю дурака, Ребек.
Её темные волосы сбились чуть набок, а дурацкая шляпа-полумесяц медленно надвигалась на лоб. Лицо её было очень бледным, а глаза казались по контрасту более чёрными и живыми. Когда она снова заговорила, голос её зазвучал спокойнее. Движения губ стали менее определенными и менее укоряющими.
– Возможно, я немного преувеличиваю, не стану отрицать. Возможно, это не всегда был Новогодний праздник – наш с Моррисом брак… Это не всё равно, что сказать, что он не был большим человеком, поймите меня – нет, и не было никого, подобного Моррису. Но ладно, так может, я всё это представляю чуть лучше, чем было – но кого я этим обижаю? Старая баба вспоминает то да сё чуточку не так – но это её привилегия, и никого она этим не обижает, даже саму себя. Но вот мужчина говорит себе: «Я – призрак, я – призрак, я счастлив только среди покойников» – и этот мужчина вредит как самому себе, так и своим друзьям. Человек должен жить с людьми, а не на кладбище, где по ночам холодно, и у него нет ничего, чтобы согреться. Хорошо: я валяю дурака, вы валяете дурака, только это – не одно и то же. И не говорите мне, что это – одно и то же, потому что я лучше знаю.
– Я здесь живу, – возразил мистер Ребек. Они стояли на ступеньках, крича друг на друга. Он чувствовал, что под рубашкой у него – справа и слева – текут холодные щекочущие струйки пота. – И мне здесь нравится! Это место, этот мрачный город – точно так же мой дом, как любое место на Земле – ещё чей-то. Я не могу жить ни в каком другом месте. Я пытался. Я очень долго пытался. Теперь я живу здесь, и я счастлив. Человек должен жить там, где ему удобнее, а если ему везде неудобно, он должен попробовать втиснуться куда-нибудь туда, где он никому не повредит и где никто, его не заметит. Мне повезло: я нашёл, где мне жить, повезло куда больше, чем любому другому. Другие все ещё ищут.
