Владислав Дорофеев - Выкидыш
Веймар. Куда мы приехали из Йены. Веймар – могучий город. Тени прошлого вырастают из мостовых булыжных. Декорации, пропитанные временем, не то чтобы одурманивают, но притягивают, очаровывают!
Не подходи близко.
На центральной площади Веймара перед ратушей дом Лукаса Кранаха, одного из первых художников, поддержавших протестантизм, в частности, Мартина Лютера, изобразив его на картине рядом с распятым Христом. Картина в алтаре Веймарского собора апостолов Петра и Павла.
Дом Кранаха такой зелененький, пряничный, как из сказок Гауфа.
Сказочный мир Гауфа и братьев Гримм вовсе не из сказки, а всего лишь реальность 18-го века – те самые люди, те самые дома, гримасы и отношения. Ничего не нужно было придумывать в смысле антуража, надо было лишь слегка расцветить. Весь этот сказочный мир и сейчас живет в Веймаре.
Неужели этого мало. Не кончается сказка. Только вздрагивает от новой мысли сознание, и сердце рвет новая мечта, новая радость.
Немцы на редкость снобистская нация. В исторических описаниях пути немецкой цивилизации, немецкого духа и народа – нет никаких следов практического влияния со стороны кого-либо и уж тем паче России.
И это именно немецкая цивилизация, а не мировая.
Ну, как, например, можно рассуждать всерьез о свободе, не зная доподлинно богословских и человеческих трудов русской и греческой святоотеческой литературы?! Никак! Но немцы это исправно делают и делали! Глупцы. Снобы.
Так, собственно ведет себя вся западная цивилизация, которая на протяжение последнего тысячелетия создает старательно видимость своего превосходства над восточной цивилизацией. Глупость. Снобизм.
И, наверное, отчасти это применимо и в оценках позиции Востока по отношению к Западу. Но только отчасти. Поскольку восточная цивилизация более сакральна.
Германия – страна не очень красивая, Германия – страна ухоженная. Так было и во времена Гете.
Дом Гете. Старый маразматик, несчастный человек, никогда не слышавший десткого смеха в своих стенах. Проживший много лет в окружении гипсовых истуканов, огромных гипсовых слепков античных слепых голов и обнаженных мужских и женских торсов, и плохого качества псевдоантичных картинок с вакханками и олимпийскими божками на стенах. Несчастный старик, умерший в пустоте, в 87 лет, в полном одиночестве. Так никого и не сумевший полюбить. Отвратительный старик, с разрушенным к концу жизни мозгом и почти атрофированной душой и бесконечно одиноким сердцем. Совершенный язычник, интеллектуальный кулак.
«Фауст» – это и есть Гете.
Еще у Гёте был дорожный сундук для перевозки личного скарба. В крышке сундука специальная ёмкость для цилиндра, которая торчит из короба – как чирей.
Дом Шиллера. Ничего выдающегося, разве что редкая способность поэта и философа планировать семейный годовой бюджет. К 46 годам он не только умудрился купить трехэтажный домик, но и умереть без долгов (1806 г.).
Его слуга, одновременно многолетний его писец, очень похож на хозяина – как собака, приобретающая черты хозяина. Та и другой дожили до сегодняшнего дня, и исправно встречают гостей, показывая покои своего давно почившего хозяина.
И, конечно, еще эта потрясающая шиллеровская страсть к изображению своей физиономии в профиль. Видимо, Шиллер весьма дорожил своим псевдоантичным профилем. Но вот обстоятельство. При входе в дом Шиллера стоит его бюст, выполненный в стилистике фашистского искусства, выпяченный подбородок, очерченные скулы, нос с горбинкой, целеустремленный взгляд, пробивающий все преграды. Всякая ложная страсть оборачивается когда-то против ее автора.
И нигде ни слова о Боге.
Шиллер и Гете были протестантами. И вот почему:
1. Удобная религия. Не навязывается, оставляет наедине с Библией.
2. Протестантизм немецкий взошел на возрождении, на усилении роли и значения немецкого языка в церкви и жизни. Потому они – продолжатели и, собственно, создатели нового немецкого языка.
3. Протестантизм возник – как противопоставление латинской церкви, управляемой из Франции и Италии. Т. е. как голос немецкой нации. А таковыми себя и считали Гете и Шиллер.
4. Протестантизм, как и Гете, и Шиллер – выступали за объединение и усиление немецкого государства.
Ничего особенного в Гете и Шиллере нет, не умнее и не выше они были других немцев – Канта, Гегеля, Ницше. Но именно Гете и Шиллеру поставила памятник «благодарная отчизна». Именно эти двое были абсолютно востребованы, ибо были актуальнее и национальнее других немцев. Потому что они оказались более немцы, нежели те, кто были до них и после них в немецкой литераторе. Они с наибольшей точностью выразили чаяния немецкой нации на тот период, сработав на социальный заказ. Они были придворные поэты, в широком смысле этого слова.
Действительно, нет национального художника вне нации, вне интересов и задач, которые решает нация именно сейчас и именно так. Пригодившийся на родине, всюду пригодится и всем. Надо послужить родине. Она воздаст.
И вот за что.
Основные темы немецкой философской мысли вне времени и пространства:
1. Абсолютная, бесконечная свобода.
2. Проблема выбора.
3. Одиночество.
4. Борьба добра и зла.
5. Язычество.
6. Романтическое зло.
7. Технологизация жизни.
8. Реализация самых немыслимых идей и теорий.
9. Политиканство и угождение власти. В Германии невозможна мировоззренческая оппозиция власти.
Поздний вечер. Ветер гуляет по улицам и закоулкам, как когда-то двести лет назад, когда Веймар начал свой путь к мировой славе.
040799. Православная Страстная неделя. Великая Среда и Благовещение. Сегодня Мария узнала от ангела о будущем рождении будущего Христа. Старшие дети мои Хана и Эстер впервые без меня встретят Пасху. Через пять лет Ханечке будет семнадцать лет! Это уже почти самостоятельный возраст! А Эстер – шестнадцать! Боже, буди милостив ко мне и моим детям!
Ни о чем не хочется писать. Оцепенение. Бухенвальд («буковый лес»). Мы сегодня в Бухенвальде.
Ни в каком ином месте Бухенвальд не мог появиться. Именно на родине романтизма немецкого и немецкой философии свободы и идеализма. Никак иначе.
Бухенвальд появился в 6 км от Веймара, в нескольких километрах от могил Гете и Шиллера, Ницше.
На воротах Бухенвальда слова – «Jedem das seine» («Каждому свое»). Романтическая, совершенно романтическая формула. В совершенной стилистике позднего Гете с его формулой – «Ich bin nun, was ich bin» («Я лишь то, что я есть»).
Одним словом, немецкий концентрационный лагерь Бухенвальд более чем через полвека по окончании Второй мировой войны.
Мы вошли в Бухенвальд по старой лесной грязной дороге, со стороны настоящего букового леса, выросшего из почвы, удобренной тоннами и тысячами тонн человеческого пепла, который развеивали здесь в лесу. Этот лес и этот романтический край, стоят и теперь, пропитанные пеплом и окуренные дымом от сотен тысяч невинно убиенных и сожженных человеческих душ.
Все немецкие романтики, вместе взятые, не стоят и одной такой безвинно умерщвленной безвестной души.
Ненависть и отвращение, боль, страх и оцепенение – вот ощущение после Бухенвальда.
Каждую секунду хочется уйти – и в ту же секунду хочется быть здесь бесконечно.
Бараков нет. Осталось поле с прямоугольниками, выложенными черными крупными камнями, на месте бараков – будто тени бараков навсегда впечатались в землю. У виртуального входа в каждый виртуальный барак – короткие коричневые столбики, с надписью – «block 4», «block 12» … и т. д.
С одного угла этой шахматной доски – скопление, кучка бетонных столбиков, означающих кладбище. От кладбища поперек шахматной доски, ровнехонько справа, если смотреть от ворот, крематорий, в подвале которого ряды подпотолочных крюков для подвешивания людей, чтобы они умирали к моменту сжигания, а не мучились в огне; и с «конюшней», оборудованной под медицинский кабинет для профилактического осмотра, в которой людей убивали в затылок через прорезь в стойке для измерения роста.
По углам шахматной доски четыре сторожевые башки, по периметру свежая колючка, – хоть сейчас запускай и работай. Лагерь, собственно никогда и не прекращал работу.
Наступает 16.45, ворота лагеря закрываются. Там внутри происходит неведомое, мучители, настигнутые своими жертвами, стенают, запертые в клетку хода – всюду мат. Вновь загораются печи, включается лифт с грудой костлявых тел, собаки, шерстя и облизываясь, повизгивают от удовольствия ночной прогулки по периметру, десятки тысяч калек стонут во сне, слезы завтрашних жертв омывают землю, смывая настоящий пепел, который вместе с дождем возвращается в рай. Гремят колодки ботинок о гравий, оцинкованные ящики с трупами слишком тяжелы, а заключенные слишком слабы, чтобы сдержать страх.
Поделки и сувениры из человеческой кожи и человеческих органов (например, засушенные особенным образом человеческие головы) начали делать впервые именно в Бухенвальде.
