Дина Рубина - Наш китайский бизнес (сборник)
— Да россыпи, россыпи идей! Ну вот тебе, недалеко ходить, вприкидку: здесь собрались огромные стада ветеранов, могучее племя вымирающих динозавров спустилось на водопой. У каждого амбиции, каждый пятый брал Берлин, каждый пятидесятый — кавалер всех орденов, каждый трехсотый — Герой Советского Союза.
— Ну и что?
— А то, что все они евреи, каждый — пуп земли, у каждого внуки и правнуки. Короче: все они пишут воспоминания.
— Ну уж и все… — усомнилась писательница N. И тут на нее набросились дружно Доктор, Ангел-Рая, сам Рабинович. Получалось, что в соплеменниках писательница N. не разбирается ни черта. Получалось, что воспоминания действительно пишут все пожилые евреи, а иначе — откуда бы взялся ТАНАХ?
— Но при чем тут я? — уже не так уверенно поинтересовалась писательница N.
— Очень просто… — тихо, презрительно проговорил Рабинович. — Дается объявление во все газеты:
«Наговариваете на пленку — получаете готовую книгу. Недорого, качественно. Лучший подарок вашим внукам и правнукам».
— «Известная писательница N. дополнит ваши воспоминания своими», — подхватил Доктор. — И фирма гребет чудовищные гонорары…
— Фирму регистрируем в статусе амуты, — подсказала Ангел-Рая, — под эгидой Русской Библиотеки. Кстати, это можно развернуть в международный проект: старые евреи расселены сегодня по всему миру.
— И все дадут, — подхватил Рабинович. — «Наружный» не откажет, мы вдове-то первую книгу и сварганим. А пидорасы точно дадут — уж им-то есть что вспомнить. Драть с пидорасов втридорога!
— И Папа Римский захочет влезть, — сказала писательница N. насмешливо. — Скупердяй этот…
— Смейся, смейся… — проговорил Рабинович, наливая себе в стакан вино из бутылки. — Все равно надо думать, и серьезно думать — как из тебя извлечь пользу. Рая, ангел мой! Давай сделаем ее главным редактором газеты? Будет свой человек. Печать — мощное оружие пролетариата. А? Правда: вот тебе и рупор, вещай что хошь. Например, сколачивай Русскую партию.
— У нас есть «Регион»… — задумчиво проговорила Ангел-Рая.
— Извини — «Регион» принадлежит израильскому концерну. Ребята Молтобойцева, конечно, не из пугливых, и все-таки это не свое. Давай перекупим какую-нибудь газетку. Вот, «Новости страны», например. Там уже тридцать лет главный редактор — старый маразматик Штыкерголд, партийный человек. Старость надо уважать, старичок заслужил отдых. Скупаем газету. Отправляем его на пенсию.
— Вот балаболка! — усмехнулась писательница N.
— Хорошо, ты не хочешь быть главным. Это ответственность, это хлопоты. Отлично: бери литературное приложение. Рая, сколько мы ей можем положить помесячно — тысячи три, три с половиной?
— Постой, ты говоришь о «Полдне»? — спросила писательница N. — Но его очень прилично делают. Вполне культурная газета.
— «Полдень» редактирует какая-то баба, — вставила Ангел-Рая, — чуть ли не училка музыки.
— Вот, — сказал Рабинович. — Старого Пер Гюнта — на заслуженный отдых, училке музыки — работу по профессии… Все равно, рано или поздно, их зарубят саблей кишинево-бакинские кавалергарды. Так пусть хотя бы свои, родные, человечки закроют им очи! Слушай, серьезно: мы со своей газетой горы свернем! У нас будет семь мандатов в кнессете.
— Дело за малым, — лениво заметил Доктор, — купить газету. Кстати, ее еще не продают, правящей партии она и самой нужна для предвыборной кампании.
— Это чепуха, — возразила Ангел-Рая, — были бы деньги.
— Вон, люди зарабатывают… — мечтательно продолжал Сашка. — Алка Кениг, художница, специализируется по изготовлению ватных баб.
— Которые на чайник? — уточнил Доктор.
— Да нет, в человеческий рост, произведение искусства. Ватные бабы, на них натягивается чулок. В этом что-то есть… Такие фантомы женственности. Пять лет назад Алка сделала персональную выставку в Музее Израиля. Три зала со взводом ватных баб… Ночью одну из баб, наименее привлекательную, трахнул сторож-араб.
— То есть — как? — удивилась Ангел-Рая. — Они же, я поняла, неживые?
— Ангел ты мой, — умилился Рабинович. — Да. До известной степени, они женщины не вполне. Но араб смирился с суррогатом. Дело не в этом, а в том, что Алка уже пятый год с успехом пропивает компенсацию за отверстие, пробуравленное арабом.
— Фу, — обиделась Ангел-Рая. — Ну что ты всякие гадости рассказываешь!
— Агриппа Соколов продает гору Елеонскую, — не обращая внимания на ее реплику, увлекшись, продолжал Рабинович… — Ну, не смотрите на меня так. Землю, землицу продает. Святую землю с горы Елеонской. Во-он той… Ну что вы, как бараны, уставились-то? Продает в Россию монастырям и церквам. Если не ошибаюсь, склянка — пять долларов. Нарасхват идет, горочка-то! Чай, Машиах не обеднеет… Бери лопатку, иди, копай…
— Рабинович, ты что, охренел? — полюбопытствовал Доктор. — Агриппа — человек религиозный, для него наша Масличная гора — не звук пустой.
Рабинович молча налил вино во второй стакан и протянул его Доктору.
— Выпьем за нашу святыню! — сказал он торжественно. — За гору нашу Масличную, на которой состоится помазание Машиаха…
— Признайся… — пробормотал Доктор, глотнув вина. — Признайся, ты сбрехнул насчет Агриппы…
Рабинович упорно молчал… Писательница N. была почти уверена, что Сашка сказал чистую правду.
— А между прочим, госсспода… — проговорил он. — Уж кому совсем нет резона торопить приход Машиаха, так это нам-с, жителям славной шхуны «Маханэ руси»… — Он уже нетвердо стоял на ногах, поэтому, когда он подошел к краю террасы, жена Роксана тревожно глянула от страницы — не свалился бы вниз.
— Если перечитать соответствующее место у пророков, уделяя внимание топографическому, так сказать, аспекту проблемы… То выясняется, что некоторые особо сильные, как бы это точнее… сопроводительные эффекты явления Мессии шарахнут тютелька в тютельку по нашим замечательным коттеджам…
— Да… — задумчиво подтвердила вдруг Ангел-Рая, — это предусмотрено. Выйдут потоки из Иерусалима и расколется в долине земля.
— Вот здесь как раз и расколется, к ебени матери, — вставил Рабинович, качаясь над обрывом.
— Но бояться не надо, — спокойно сказала Ангел-Рая, как будто твердо что-то обещала публике.
— Хорошенькое дельце! — воскликнул Рабинович. — Я одной ссуды девяносто тыщ взял…
Они с Доктором стали спорить: посчитает ли банк «Леуми» Конец Света за уважительную причину для прекращения выплат, или это ярмо и дальше придется тащить…
Потом к ним забрел хабадник Письман, и, как обычно, завязалась очередная идиотская дискуссия на религиозные темы.
Письман где ни появлялся, там обязательно воду мутил, морочил головы, крутил яйца и вообще самим фактом своего существования оскорблял и дискредитировал идеи ХАБАДа, этого в высшей степени симпатичного направления иудаизма.
Движение ХАБАДа и так в последнее время переживало кризис, связанный со смертью Любавического ребе. Что и говорить, старик был велик — мощнейший ум, провидец и так далее. Но… его паства после его кончины разделилась на две, не слишком отличающиеся друг от друга, категории. Первые называли Любавического ребе Машиахом и утверждали, что об этом всюду надо говорить. Вторые тоже держали его за Машиаха, но полагали, что об этом надо помалкивать, а то все и так считают их сумасшедшими.
Письман относился к первой категории. К тому же он был истовый и преданный делу дурак. Напиваясь, как положено, в праздник Симхат Тора, он бил себя кулаком в грудь, притоптывал ножкой и кричал посреди пляшущих до одури евреев: «Мужики, егудим![9] Что у нас есть в жизни, бля?! Только Тора! Хуц ми Тора эйн лану клюм,[10] бля!»
Письман сам провоцировал дискуссии, которые кончались самым оскорбительным для него образом. Например, сегодня объявил, что новый мэр Тель-Авива обещал переименовать центральную площадь города в площадь Машиаха. И на днях на ней состоится огромное представление: хабадники устроят гигантское религиозное шоу, на котором будут демонстрировать вещи…
— Жилетку с дыркой от пули Фани Каплан? — спросил Доктор. Письман стал запальчиво выяснять, на каком основании Доктор…
— Но, позвольте, он же скончался? — спросила Письмана известная писательница N.
— Видите ли, во всем, что касается Ребе, можно быть уверенным лишь до известной степени! — с достоинством ответил дурак Письман.
— Минуточку. Но ведь его — до известной степени — похоронили?
— Не будьте так прямолинейны!
— Как это? Не понимаю. Его в могилу, извините, закопали?
Тут уже на нее все зашикали, что она оскорбляет память великого человека. На это она собиралась ответить, что великий человек — пусть земля ему будет пухом — сам по себе, а идиоты из его паствы, которые тревожат его тень, — сами по себе, — но не успела.
