Валерия Перуанская - Прохладное небо осени
– Он по-настоящему музыкален и пусть небольшой – но в каждом слове и мысли – поэт...
Возможно, возможно. А может быть, их – Инессу, отца – Вертинский незаметно, тихо и ласково возвращает в квартиру на Гороховой, где звучали его песенки?..
Инесса рассказывала о своих ленинградских впечатлениях. О Лильке. Володе Андрееве. О работе. Немного о Токареве. О нем она вообще-то не хотела ничего рассказывать, да и что в нем отцу с тетей Юзей, – а он все время оказывался на языке. Говорила, понятно, не о том, что вызывало эту невоздержанность, об этом нельзя было говорить, а только то и дело упоминала его имя, как бы давая себе разрядку, выпуская из себя одолевающее беспокойство. Хоть из института беги. Беги от самой себя.
Сколько-то дней они с Токаревым почти не виделись – он мотался по начальству, по министерству, она занималась текущими делами. Постепенно убедила себя, что уже в первый день по возвращении в Москву все поставила на место и совершенно отрезвела. Женское тщеславие натешено, вот и все, вот и хватит. И он удостоверился в бессмысленности затеи. С головой влез в дела.
Но в тот именно день, позавчера, произошли разные события. Анастасии Николаевне вместо пенсии было предложено войти во вновь организованную группу Петра Павловича Мельникова. Сева Горский тоже получил группу математиков. За Севой наблюдать было особенно забавно. «Бабушка Настя» понятия не имела, на грани чего находилась все это время, восприняла перемещение обыденно; что же до Севы, то он никаких повышений не ожидал, никогда он никем не руководил – отчего-то на всех производил впечатление человека, не могущего ни за кого отвечать, кроме как за самого себя. И вдруг такое немыслимое доверие. И еще со стороны Токарева, которого откровенно недолюбливал. Инесса потешалась над его переживаниями.
– Ничего не понимаю, – говорил Сева Инессе и смотрел на нее растерянно.
– Умеет ценить хороших специалистов, – уверяла Инесса.
Трудновато будет теперь Севе сохранить былую независимость суждений. Как ты останешься скептиком по отношению к тому, кто дал тебе положение и прибавку к зарплате? Инесса тоже не очень поняла ход Токарева – отчего именно Горский? В отделе можно было подыскать кого-то посолидней. Ну, он знает, что делает.
В этот день Инесса специально занялась тем, чтобы повидаться с Токаревым наедине. Поблагодарить за Анастасию Николаевну и сообщить заодно, что Бобров уже устроен. Но так и не сумела его поймать. Завтра. Не к спеху. Вышла из института, направляясь к старикам.
Около тротуара в ряд стояло десятка два машин. В основном «Москвичей». Новых, не очень и совсем стареньких. Собственные машины сотрудников института. Неожиданно дверца крайнего, светло-серого «Москвича», когда Инесса поравнялась с ним, открылась, и ее позвали:
– Инесса Михайловна!
Токарев?.. Она и не знала, что у него есть машина.
– Домой? Я вас подвезу.
– Нет, не домой, – растерявшись, ответила она. – Мне близко, на Ново-Песчаную.
– Садитесь, – настойчиво сказал он. – Отвезу на Ново-Песчаную.
Отвезет так отвезет. Инесса села рядом с ним. Призналась:
– Я вас искала сегодня.
– Да? – Он даже глаза отвел от дороги, чтобы посмотреть на нее с радостным недоверием.
– Хотела лично от себя поблагодарить за Анастасию Николаевну.
– Ах, вот что.
– Нет, в самом деле.
– Вы, конечно, догадались, что это ради вас?..
– Спасибо, – повторила она. – Но добро вы сделали не только ей, себе – не меньшее.
– Каким образом?
– Завоевали несколько сердец, – пошутила она. И пояснила: – Почти все в лаборатории, кроме самой Анастасии Николаевны, знали о ваших намерениях. Не от меня, не бойтесь.
– Горского я тоже завоевал?
Ага, понятно. Угадывал оппозицию. Схитрила:
– Разве в этом была необходимость?
– Вам виднее.
Да, умный человек. Деловой и умный. Все, что задумал, у него получится.
Машина обогнула тоннель, они свернули на Ново-Песчаную.
– Ну вот, – сказала Инесса, когда Токарев затормозил у дома отца, – я и на месте. Спасибо, – она собралась выходить, ручку уже нажала.
Он удержал ее, привлек к себе, стал целовать. Она отбилась:
– Что вы? Что с вами? – Она поправила съехавшую шапочку.
– Нет, это невозможно, – потерянно и как-то устало, жалобно произнес он и откинулся на спинку сиденья.
– Вокруг вас так много молодых интересных женщин, – сказала она неуверенно.
– Не говорите ерунду, – резко оборвал он. Помог Инессе с собой справиться.
– Отчего вам не нравятся молодые женщины? – язвительно спросила она.
– Оттого, – пробурчал он, – что все они глупы как пробки и пусты, как... – он не нашел подходящего сравнения.
Инесса совсем развеселилась:
– Так уж и все?
– Ну, те, которые мне попадаются. Достаточно?
– Угу.
– И они мне не нравятся, а вы мне нравитесь. Ясно?
– Вполне подходящий тон для любовного объяснения. – Инесса, Инночка, – сказал он и беспомощно умолк. За одно это можно опять в него влюбиться. Будь стойкой, Инка!
– Я ведь все, все делаю теперь ради вас, – сказал он не сразу. – Без вас все теряет смысл, зачем все это мне?
– А наука? – она блеснула насмешливо глазами. – Нет, с вами невозможно разговаривать.
– И не надо, – серьезно сказала она. – На эту тему – не надо, дорогой мой, славный Юрий Евгеньевич. Это будет самое разумное, что мы можем с вами придумать.
– Опять – разумное! Чувства у вас есть, были когда-нибудь?!
– Вот видите, – сказала она, – может быть, в самом деле лучше, когда женщина глупа как пробка. Да еще – молода.
– Вы не любите меня?
Вот так вопрос. Постаралась ответить побеспечнее:
– Я в вас чуточку влюблена. И то – не всегда. – И предложила: – Не будем ничего усложнять, ладно?
– Это я – усложняю? – возмутился он.
– Ну, я. Хорошо. Тогда, наверно, будем.
– Если бы вы только знали, как вы мне нужны. Никому вы так не нужны.
– Этого я решить не берусь.
На том и расстались. Инесса наконец выбралась из машины. Ощущая на щеках горячее прикосновение его губ. На прощанье она не стала отнимать от них своего лица.
Вышла взволнованная, возбужденная, сбитая с толку. Устояла, верно. Но надо признаться, что не так-то уж это было легко – внутренне устоять. Самоконтроль не выключала ни на секунду.
Вот и сидела потом у отца, а на языке – Токарев, Токарев. Только и прячь за зубами этот язык. Рассказывай про Лильку, Нину Озолину, Володю Андреева...
– А Токарев приехал на третий день, свалился как снег на голову. Испугался, что я...
– Я хорошо помню Володю Андреева, – сказал отец. – Нам с мамой он всегда очень нравился.
О том, что была на улице Чайковского. Инесса не стала повторять – бередить тети Юзины раны. Хотя любопытно было узнать, на третьем она жила этаже или выше.
Тетя Юзя сама спросила:
– Та квартира, на улице Чайковского, где ты была, на каком этаже?
– На третьем.
– Она была в моей бывшей квартире, – пояснила тетя Юзя отцу.
– У кого же ты там была? – заинтересовался отец.
– Так у Токаревых же, разве я не говорила? У моего начальника Юрия Евгеньевича Токарева, – стала терпеливо объяснять она, – там живут его родители... – Она умолкла, потому что почувствовала неладное. В том, как отец посмотрел на тетю Юзю. Как она посмотрела на него.
– Как, ты говоришь, зовут твоего начальника?
– Юрий Евгеньевич, – послушно повторила она. – Вы что, знаете их?
– Когда-то знавали, – помедлив, откликнулся отец. – Евгений Гаврилович?
– Да. – И зачем-то стала рассказывать: – Он на пенсии уже несколько лет. Похоже, не по своей воле ушел.
– Вот и его история выкинула, – как-то печально, непохоже на него, произнес Михаил Степанович.
– История никого и ничего не выкидывает. Из жизни можно выкинуть, из истории – нет, – задумчиво заметила тетя Юзя. И усмехнулась: – Забавно, правда?
Отец не ответил. И вдруг заговорил, словно все это, давнее, желал от себя отбросить. Не вспоминать, не бередить:
– Чайку пора, чайку пора, Юзенька. И конфеты достань, я вчера купил коробочку «Ассорти», знал, что ты, Инночка, придешь. – Не получалось, наверно: отбросить, не бередить.
Тетя Юзя послушно вышла из-за стола, отправилась на кухню. Тут раскрутилась до конца пленка на магнитофоне, защелкала по пустому диску, отец встал, выключил магнитофон, включил радио.
Весь остаток вечера проговорили о чем придется: о новом Катюшином поклоннике, который не нравится Андрею, о шумной свадьбе Таси.
Уходила Инесса уже в двенадцатом часу. Отец был, как и обычно, оживлен, вдруг пообещал:
– Когда Катюша будет замуж выходить, я ей подарю этот магнитофон, отличный аппарат.
– Хорошо, хорошо, спасибо, – смеялась Инесса, – но она пока не собирается замуж...
...Так и остался он в ее глазах – стоит в дверях, улыбающийся, чисто выбритый, в белоснежной рубашке.
