На закате - Соген Хван
После ужина молодежь бродила по берегу, бросая чайкам чипсы. Мы же, как стало вечереть, отправились на машине вверх по склону холма прогуляться и полюбоваться видом на гору Манисан. Уже смеркалось. Солнце неспешно уходило за горизонт.
Ли Ёнбин вспомнил вдруг про Юн Пёнгу.
— Это же твой друг детства вроде? Когда мы работали в «Хёнсан констракшн», ты его туда часто приводил.
Ким Киён тоже помнил Юна.
— Мы все в то время жили на полную катушку. Но его вообще вроде даже пару раз выбирали в парламент?
— Ой, да все это взятки: и то, что случилось с Юн Пёнгу, и вся эта история с «Тэдон констракшн».
Поглядев на меня, Ли Ёнбин заметил:
— Ты бы с ними лучше не связывался.
— Да мы что? Просто чертежи для них делали. А сам Юн так в себя и не пришел после операции.
Я рассказал немного о своей поездке в Ёнсан. О том, что там больше нет ни домов, ни изгородей, а на том месте, где я родился, торчат лишь старые пни.
— У кого из нас остались родные места?
Услышав эти слова, Ким, который смотрел на море вдали, повернулся к нам:
— Так это вы все и разрушили… Ох, закат тут — загляденье!
В Сеул мы все возвращались по отдельности, а меня проводил до офиса профессор Ли. У нас не было никакого уговора, просто решили поужинать и выпить в винном баре недалеко от моей работы. Ли предложил мне помочь Ким Киёну устроить его последнее мероприятие. Предложил провести выставку его работ: эскизов, строительных моделей, фотографий, чертежей. «Соберем денег, ты что-нибудь пожертвуешь», — говорил он. Я в ответ только кивал: «Ну что ж, можно, можно». Вернувшись очередной раз из туалета, уже изрядно опьяневший Ли вдруг сказал:
— Я что-то сегодня… может, из-за того, что пообщался с больным… акациевый лес вспомнил.
— Акациевый? — переспросил я рассеянно.
— Да помнишь, когда мы осваивали северные районы.
Стоило ему произнести эту фразу, я вспомнил лесистые невысокие холмы, на которых ютились бесчисленные домишки.
— Чего это ты вдруг? — не успел пробормотать я, как он выпалил:
— Мы же все повырубали тогда!
Я помолчал немного и равнодушно произнес:
— Да я ведь сам родом из такого лесного поселка, ты не знал?
— Да, ты говорил, — безучастно протянул Ли Ёнбин, — кремень ты, конечно.
Из бара мы ушли около полуночи. Придя домой, я, стягивая одежду, стал проверять мобильник: среди других сообщений было одно от Чха Суны.
«Это Чха Суна. Вы звонили? Спасибо, что не забыли. Мне неудобно говорить днем, но вечером могу в любое время».
Поколебавшись немного, я набрал ее номер. Было уже поздно, но сообщение от нее пришло не больше часа назад. «Если она спит, то просто не подойдет к телефону или сбросит звонок», — размышлял я, нажимая кнопки. Послышались отдаленные гудки. «Алло», — ответила она.
— Это Пак Мину.
— Пак Мину? Помните меня? Помните лапшичную по соседству?
Спустя столько лет ее голос остался прежним. Перебивая друг друга, мы засыпали один другого вопросами: где живете, чем занимаетесь, живы ли родители. Чха Суна рассказала, что живет в Пучхоне, работает, случайно узнала о моей лекции. Я спросил, почему она сама не пришла, ведь я был бы рад ее видеть. Она ответила, что постарела, растолстела и застеснялась приходить. Но теперь-то у нас есть номера телефонов, будем созваниваться, а вообще надо выделить часик да и встретиться, — на этом и распрощались.
На следующий день я проснулся от страшной жажды, голова трещала и была пустой, как лист бумаги. Потом, как появляется узор на белом листе, стали вспоминаться берег моря, закат на склоне холма, жизнерадостная улыбка смертельно больного товарища, женский голос в телефонной трубке. Казалось, все это лишь продолжение сумбурного сна, и я сильно потряс головой, чтобы скорее прийти в себя. Достал из холодильника бутылку воды и выпил два стакана залпом. Уселся за стол, глядя в одну точку, как вдруг кто-то позвонил в дверь. А, сегодня же уборщица приходит. Не хочется, но нужно уходить.
«Подобно локомотиву, который ржавеет среди руин, поросший сорной травой и полевыми цветами, он все еще не похоронен».
На этом репетиция закончилась. Завтра репетируем последний раз, а через два дня начинаются спектакли. Актеры разбрелись кто куда, а я поднялась в администрацию, которая располагалась рядом с входом в театр. Заведующий труппой разговаривал по телефону и, увидев меня, поманил рукой. Закончив разговор и проверив сообщения в мобильнике, он обратился ко мне:
— Завтра два интервью наклевываются. Старик, поможешь? Ты же ставишь спектакль, как-никак.
Он не сомневался, что я соглашусь, но я только устало промолчала. Имя у меня не такое сложное, Чон Ухи, к чему эта фамильярная манера обращения, да еще как будто он с мужчиной говорит: «старик»? Раздражает. Сначала выжмет все соки, а потом делает вид, что мы вроде как приятели.
Хоть я ничего не ела с самого утра, а сейчас было уже девять вечера, я забыла про голод. Для этого спектакля я делала инсценировку романа с разрешения автора, и за это мне должны были заплатить. Я занималась постановкой и несколько месяцев корпела над сценарием. Но денег за него, равно как и за режиссуру, я так и не увидела, актерам тоже не дали гонорар. Впервые все было настолько плохо.
Завтруппой учился на курс старше меня на режиссерском, потом мы вместе организовали труппу, и он, с трудом выпросив деньги у родителей, которые уже давно разуверились в нем, открыл небольшой театр в подвальном помещении. На спектаклях посредственной труппы в маленьком зале зрителей бывало немного, а вот арендная плата каждый день росла. Когда мы выпустили первый спектакль, пару дней аудитория была, но потом людей приходило все меньше, и спустя несколько дней едва набиралось с десяток человек. Мы изменили концепцию с интеллектуальной на более зрелищную, и так зритель начал кое-как идти. Само собой, мы получали помощь от комитета по культуре, но ее хватало лишь на уплату аренды, так что владелец здания — единственный, кто получал эти деньги. Мы постоянно рассылали письма в разные организации с просьбой профинансировать нашу деятельность.
Я без экивоков сказала:
— Ты мне должен аванс.
— Что?.. Аванс?
Завтруппой непонимающе вскинул голову и усмехнулся.
— Ну ты даешь, будто у меня тут офис какой-то. Вот спектакли отыграем, а потом можно будет и проценты посчитать, правда? Сколько ж ты хочешь?
— Пятьсот тысяч вон.
— Вообще я думал заплатить хоть часть долга за аренду, тогда мы бы как-то протянули этот месяц, — бормотал он, доставая кошелек. — У меня тут отложено немного… Сейчас каждая копейка на счету. Вот, только триста тысяч.
Я скорее, пока он не передумал, схватила шесть банкнот по пятьдесят тысяч, которые он неохотно протягивал мне. Направившись к выходу, я услышала, как он кричит мне в спину:
— Придешь завтра к часу… Надо дать интервью!
— Ага, а репетиция в семь. С завтрашнего дня придется тебе нам обеды оплачивать… Скажи репортеру, пусть приходит на репетицию собирать материал.
Это была моя третья постановка. Хоть я и собиралась все бросить еще в прошлый раз.
Меня зовут Чон Ухи, мне исполнилось двадцать девять лет. Я выпускница факультета искусств, начинающий драматург и постановщик. Я пыталась завязать с театром и устроиться в офис, чтобы хоть что-то зарабатывать на жизнь. Рассылала резюме в десятки мест, снова и снова проваливалась на интервью, и, с горем пополам устроившись в крошечное издательство, проработала там два года. Пока успешные агентства издавали бестселлеры, переезжали в большие офисы, выплачивали работникам бонусы, наш никудышный директор, видимо, не имея никакого капитала, не смог приобрести ни одного перевода популярной книги. Он клепал сборники старомодных классиков или сомнительных эссе, выбирая так, чтобы не было мороки с авторскими правами, и издавал под красивыми названиями.
Я там чем только ни занималась, от корректуры и редактирования до рекламы. Кроме меня в издательстве работали директор, его университетский друг и выпускница колледжа, совсем еще зеленая девочка. Рабочих рук не хватало, и мы то и дело работали допоздна, чтобы не сорвать сроки. Никаких надбавок за сверхурочные нам не полагалось, и мы довольствовались совместными незатейливыми вечерними посиделками, которые должны были сохранить дружескую атмосферу в коллективе. Так я продержалась там два года, не зная, куда бы еще податься. Денег после оплаты квартиры и счетов едва хватало мне одной на еду. Правда, я, как маятник, болталась между домом и работой, так что тратить деньги было некогда. На работе я сидела, не отрывая глаз от монитора, редактируя чужие тексты и наполняясь чувством безнадежности от подобной бессмысленной траты времени. То и дело я выходила на лестничную клетку, садилась на корточки и, сжавшись в комок, выкуривала несколько сигарет, пока не полегчает.
