Михаил Веллер - Фантазии Невского проспекта (сборник)
А из райкома регулярно запрашивали с доброжелательной требовательностью:
— Как осваивается фронт работ?
— Согласно графика! — кричал Литвиненко, прижав для лучшей слышимости руку рупором к трубке. — С превышением нормативов!
— Ты подсчитал, на сколько процентов повысится использование техники?
— На одиннадцать и семь десятых! — бухал он без боязни: контора подгонит нужный результат.
— Так это же прекрасно! — ликовала трубка. — А производительность труда?
— Экономисты мои обсчитывают, — врал Литвиненко.
— Прикидочную цифру можешь назвать? Нам надо включить в отчет.
— Шесть процентов, — придумала экономистка правдоподобную цифру.
— Семь с половиной процентов, — передал Литвиненко.
— Молодец, Литвиненко!
В кабинете между портретом и сейфом Литвиненко повесил крупномасштабную карту района и каждый вечер скрупулезно отмечал красным карандашом пройденный отрезок на идеальной прямой, соединявшей 39-й километр с Белоборском.
К сентябрю красная стрела подползла к голубой ниточке реки, что соответствовало на местности расстоянию в семь километров семьсот метров. (Конечно — гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить; могло оказаться там и больше восьми километров, кто в тайге эти километры мерил; могли и в сторону метров на пятьсот уйти — и это не смертельно, там скруглим, дело обычное, не транссибирскую магистраль строим, рабочую узкоколейку.)
Он весело хлопнул Прокопенюка по литому круглому плечу:
— Ну как, бисова душа, реку-то уже видно?
— Куда ж она денется, — ровно ответил Прокопенюк. — Мы свое сделаем, не подведем.
— Завтра вас навещу!
— Милости просим…
Плавно ответвляясь от насыпи, железнодорожная колея с радующей глаз прямизной рассекала тайгу. Посверкивающие рельсы были намертво пришиты к оранжевым круглякам шпал, еще не успевших потускнеть. В конце пути безостановочно продолжалась отрадная деятельность: деревья валились, трелевщик урчал, топоры тюкали, вперестук гнали эхо молоты костыльщиков, с одного маха вгоняющих четырехгранные костыли в податливую сосновую древесину.
— Прокопенюк свои груши отрабатывает, — с мрачноватой горделивостью предъявил картину Прокопенюк.
— Сколько уже сделали?
— Семь километров и восемьсот двадцать метров. Сегодня уже девятнадцать звён уложили, это сто четырнадцать метров. (Он не врал: столько показал и спидометр мотовоза.)
— Так… — молвил Литвиненко, сурово вглядываясь в перспективу. — К реке вышли?
— Все по плану, — пожал плечами Прокопенюк.
— Так вышли?
— Да куда ж она денется.
— Вышли или нет?! Сколько осталось?
— Ну, может, самая ерунда осталась…
— Сколько?!
— Да что я, речник, — грубовато сказал Прокопенюк.
Литвиненко достал компас, линейку, циркуль, расстелил на траве карту. Проверил.
— Должны уже выйти, — скрывая растерянность, произнес он.
— Должны — значит, выйдем, — успокоил Прокопенюк.
— Все будет в ажуре, — заверил богатырь Жора, бригадир молдаван, скаля белейшие зубы с зажатой в них беломориной.
— А ну пошли посмотрим, — решил Литвиненко.
— Рабочий день кончился, — сказал Прокопенюк. — И так уж задержались, вон темнеет уже.
— Ничего!
Но в чаще темнело быстро, люди за спиной недовольно медлили, Литвиненко как-то сразу устал, выдохся, и машинист все время подавал гудки, нервировал (торопился домой, к хозяйству); действительно, подумал Литвиненко, а вдруг тут не пятьдесят метров, а пятьсот, на ночь глядя лезть в лес и правда без толку, и промерить расстояние точно надо будет.
— Но завтра — обязательно!
— Само собой.
Но назавтра его срочно вызвали на совещание в район, по срывам подготовки к итогам третьего квартала и окончанию сплавного сезона, вернулся он только через два дня, сплавщики как обычно не справлялись, и весь день он проторчал на сплаве, а потом был день получки, потом суббота, так и затянулось.
Из райкома теребили:
— Сообщите процент выполнения плана по железнодорожному строительству!
— Сто двадцать два процента! — орал Литвиненко.
— Сколько погонных километров?
— Семь девятьсот!
— К реке вышли?
— Так точно!
— А мост?
— Мостовая бригада сформирована. Инженер произвел расчеты. Поставим в кратчайшие сроки!
— Не подкачай! — вибрировала мембрана в трубке.
В среду Прокопенюк вернулся из лесу в час дня. Шагая весомо и мерно, с непроницаемым лицом, он стукнул в директорский кабинет, сел, снял кепку и пробасил:
— Ну вот, значит. Я свое слово сдержал.
— Готово?! — радостно вскинулся Литвиненко. Обнял, стиснул: — Молодец, бисова твоя душа! Ну, поехали — покажешь!
Вагончика под рукой не было, встали по-простому в кабину.
— До берега дошли?
— Все как обещали, — повторил Прокопенюк.
Точно на стрелке Литвиненко списал для верности цифры со спидометра. Напряженно вглядывался в размытую расстоянием табачно-зеленую даль, куда летело синее двойное лезвие рельсов. Прокопенюк молча курил, сев на корточки в углу под окошечком.
Через пятнадцать минут Литвиненко начал бледнеть. Но он молчал, надеясь убедиться, что видимое ему только кажется, что на самом деле все так, как должно быть.
— Приехали, — сказал машинист, Егор Карманов, сдвигая ручку газа и глуша дизель.
Литвиненко стоял каменно, как памятник самому себе. У рта Прокопенюка струйка дыма застыла в воздухе, прекратив свое движение. Было слышно, как высморкался рабочий, сидевший на последнем звене уложенных рельсов.
Дорога упиралась в тайгу.
— Ты что — охренел? — заревел Литвиненко, хватая Прокопенюка за шиворот и пытаясь приподнять и потрясти. Прокопенюк не сдвигался, словно из чугуна его отлили.
— Восемь километров как одна копеечка, — чугунным голосом прогудел он.
Литвиненко оторопело сверил запись со спидометром.
— Восемь ровно, — подтвердил Егор, улыбаясь доброй улыбкой человека, не причастного ни к чему плохому.
Литвиненко спрыгнул на спиленный заподлицо пень. Работяги встали. Выражение его лица было таково, что побросали окурки и даже как бы подтянулись по стойке смирно, — слегка оробели.
— Су-у-у-ки!! — завопил Литвиненко. — Га-а-ды!! Вы куда же дорогу построили, падлы?!
— Так это… мы что… — пробормотал Жора. — Куда было указано. А мы работали на совесть, смотрите сами…
— Дорога хорошая…
— Отрихтовали до сантиметра, хоть у машиниста спросите…
