Наталия Костина - Только ты
Вина уже не оставалось – но зато у него был коньяк. При выписке бывшие больные почему-то предпочитали в качестве благодарности подносить врачу именно коньяк. Им в их доме уже можно было мыть руки, поэтому Тимур, не жалея, налил себе сразу полстакана. Плохой был день – да и вечер не лучше… у его пациента случилось непредвиденное обострение, а Катя явно что-то скрывает… она была сильно расстроена – и причина тут вовсе не в Лысенко. А в чем тогда? Плохо, что он не сыщик… и хорошо, что он не сыщик! Потому что одного сыщика в их доме хватает с головой! Да, а вот если бы она все-таки забеременела и ушла сначала в декрет, а потом и вовсе сменила работу… хотя вероятность того, что она забеременеет, практически нулевая. Она пьет очень надежные таблетки, прописанные – вот же ирония! – его собственным другом… Может, как-нибудь подменить их? Но его любимая мисс Марпл сразу же вычислит, кто и с какой целью это сделал, и тогда серьезной разборки не миновать… И потом: она все-таки очень дорога ему… и черт с ними, с этими таблетками… пока.
Тимур вернулся в спальню и взглянул на спящую подругу: выражение лица у Кати смягчилось, губы больше не были поджаты в горькой гримасе, расправились морщинки на переносице… Осторожно поцеловав ее в висок, в то самое место, где начинался шрам – от шва, который он сам когда-то накладывал и которого она всегда так стеснялась, – он подобрал с пола оброненную ею книгу, выключил свет и бесшумно пристроился рядом.
* * *Черт его дернул пойти отлить именно в эти кусты! Остановись они через две секунды, машина проехала бы еще пять метров и они бы ее не увидели. Хотя все равно рано или поздно труп бы нашли и повесили на их отделение… Но хотя бы не в их смену!
Покойница лежала, бесстыдно раскинув ноги, а ее юбка задралась чуть не на голову. Из-за юбки не было видно лица женщины, и от этого почему-то было особенно жутко. Виднелись только волосы – светлые, серебрящиеся в свете полной луны, равнодушно взирающей на все это с черного, бархатного сентябрьского неба в крупной россыпи звезд. Длинные белые волосы слегка шевелил ветерок, и они были словно живые, однако сжатая в кулак рука была так безнадежно мертва, что увидевший ее даже поперхнулся.
– Оп-па, – сказал старший, прочистив горло, – капец! Ну… мать твою… ее только и не хватало! Теперь… Ну точно, бл…дь, останемся без премии!
– Товарищ сержант, – тронул его за плечо второй, – а может, она того… живая еще? Может, «скорую» вызывать?
Этот недавно пришедший в их отделение щуплый салага был совсем зеленый и еще не видел того, чего насмотрелся за пять лет службы он, сержант Зозуля. Девка была мертвая – мертвей не придумаешь.
– Ну, пойди посмотри, – саркастически разрешил он и сплюнул.
Мелкий, белобрысый рядовой милиции Костюченко осторожно подошел к трупу и заглянул женщине в лицо, отодвинув юбку.
– Задушили, похоже, – вернувшись, доложил он, судорожно сглатывая набегающую горькую слюну. – Может, маньяк?
– Типун тебе на язык, накаркаешь еще! – зло сказал его непосредственный начальник. – Ну что, бригаду будем вызывать? Бл…дь, остались мы с тобой без премии! Шестой глухарь за три месяца! И все, мать его, в нашу смену!
– А почему именно мы? – нервно поинтересовался младший.
– Другим тоже навешают пендюлей, не переживай.
– А может, по особо тяжким заберут? – с надеждой в голосе поинтересовался Костюченко. – Тут же убийство? И с изнасилованием, похоже…
– Может, и заберут… Никого не найдут, а потом скажут – Зозуля с Костюченко труп нашли и все следы затоптали! И опять мы крайние окажемся!
– Мы ж ничего не топтали!
– А нам и не надо! Знаешь, что плохому танцору мешает? Если найдут – они молодцы, премию получат. А не найдут… Эх, чего он ее не на той стороне парка замочил? Там уже не наш район…
– Товарищ сержант, – неожиданно сказал младший, – а давайте мы ее туда перевезем?
– Ты че, сдурел?.. – Сержант полез за сигаретами. – Курить будешь? – предложил он.
– Давайте.
Они затянулись. Курили молча, повернувшись спинами к трупу женщины с шевелящимися, как будто живыми еще волосами. Деревья парка стояли выбеленные полной луной и отбрасывали длинные тени. Было самое глухое ночное время – между двумя и тремя пополуночи. Сержант выбросил окурок, вернулся к машине и посмотрел вдоль улицы. Из края в край не было никого, даже фонари не горели – их вырубили ровно в двенадцать, как и полагалось. Он вернулся назад, где находчивый Костюченко переминался с ноги на ногу, ожидая команды.
– Машину испачкаем, – неуверенно бросил сержант.
– Так крови ж нет, – почему-то шепотом сказал Костюченко. – А как лежала, так и положим…
– Стели брезент. И перчатки давай, а то наследим еще, самих посадят…
– Перчаток нет, – с сожалением доложил рядовой состав. – Давайте как-нибудь так… осторожненько… Да, вот туфли ее… – Он, прихватив через край форменной рубашки, поднял с земли легкие изящные лаковые босоножки.
– Бросай сюда. И пошарь еще в кустах, чтоб ничего не осталось.
– Ага. Вот сумка. Повываливалось все…
Зозуля посветил фонарем. Действительно, сумка открылась, и содержимое высыпалось на землю, перемешалось с начавшей опадать листвой. «Должно быть, отбивалась сумкой», – подумал он.
– Иди брезент расстилай, – велел он, – а я пока соберу…
Обернув руку носовым платком жертвы, он сгреб в сумочку мелкую россыпь предметов: помаду, какие-то бумажки, ключи, пудреницу. Смартфон у покойницы был новенький, из дорогих. Оглянувшись – Костюченко возился внутри машины, – сержант быстро выключил телефон и сунул его в карман. Туда же спрятал и туго набитый кошелек – дамочка, похоже, была не из бедных.
– Цветы брать? – напарник возник из кустов с букетом.
Сержант с сомнением посмотрел на три черно-красные розы, лепестки которых по краю были покрыты позолотой. Бл…дь, и веник еще тут! Должно быть, задушенная девка возвращалась со свидания или с вечеринки.
– Может, это и не ее, – предположил он.
– А если ее? Свежие совсем…
– Все равно выбрось, – велел старший.
– А вдруг это убийца ей подарил? По букету его и найдут? Может, отпечатки на целлофане?..
– Сериалов насмотрелся? Ладно, кинь в машину, потом разберемся. Берись за тот конец. Ну, взяли!
Они донесли тяжелый сверток до высокого бордюра.
– Так, ложи пока! – скомандовал сержант, опуская на землю свой конец страшного груза.
Он еще раз выглянул на дорогу и снова увидел только пустынную улицу. Луна зашла за облако, отчего сразу стало темнее. Он быстро открыл заднюю дверь автомобиля:
– Грузим, живо!
Напарник послушно подхватил брезент, тело стукнуло о днище, и внутри у Костюченко что-то екнуло. Сержант с силой хлопнул дверью.
