Маргарет Этвуд - Год потопа
Тоби всерьез надеется на огород: запасы еды в кладовой уже подходят к концу. Много лет Тоби копила продукты именно на такой случай, но не рассчитала: соевые гранулы и сойдины уже кончаются. К счастью, в огороде все растет хорошо: кургорох завязывает стручки, бобананы зацвели, кусты полиягод усыпаны мелкими бурыми комочками разных форм и размеров. Тоби срывает пучок шпината, стряхивает с него мелких блестящих зеленых жучков и давит их ногами. И тут же раскаивается. Она делает в земле ямку большим пальцем, хоронит жучков и произносит над могилой слова, освобождающие душу, испрашивающие прощения. Хотя ее никто не видит, от таких привычек нелегко избавиться.
Она пересаживает в другие места несколько улиток и слизняков, выдергивает сорняки, но лебеду не трогает: ее можно потушить и съесть. На кружевной зелени моркови Тоби находит двух ярко-голубых гусениц кудзу. Их создали, чтобы они ели вездесущий сорняк кудзу, но они, по-видимому, предпочитают огородные овощи. Как часто бывало в первые годы популярности сплайсинга, дизайнер пошутил: снабдил гусениц младенческими личиками с большими глазами и счастливой улыбкой на том конце, где находится голова. Поэтому у людей с трудом поднимается рука убить гусеницу кудзу. Тоби снимает гусениц с морковки — челюсти под хорошенькими пухленькими личиками яростно работают, — поднимает край сетки и швыряет гусениц через забор. Она даже не сомневается, что они вернутся.
На пути домой Тоби находит у дорожки собачий хвост. Судя по всему, от ирландского сеттера. Длинная шерсть свалялась и облеплена репьями. Скорее всего, это гриф уронил: они вечно что-нибудь роняют. Тоби старается не думать о том, что роняли грифы в первые недели после потопа. Хуже всего были пальцы.
Ее собственные кисти утолщаются, грубеют — пальцы неуклюжие, побуревшие, как корни. Она слишком много копает.
4
Тоби. День святого Башира Алуза
Тоби моется рано утром, когда еще не слишком жарко. Она держит на крыше ведра и тазы, чтобы собирать дождевую воду от послеобеденных гроз; у салона красоты свой колодец, но система солнечных батарей сломана, так что насосы не работают. Стирает Тоби тоже на крыше, а дня просушки раскладывает одежду на скамьях. Мыльную воду она использует для смыва в туалете.
Тоби намыливается — мыла еще очень много, все оно розовое — и стирает пену губкой. Мое тело съеживается, думает она. Я сморщиваюсь, уменьшаюсь. Скоро от меня вообще ничего не останется, одни заусеницы. Хотя я никогда не была толстой. «Ах, Тобита, — говорили, бывало, клиентки, — мне бы твою фигуру!»
Она вытирается и надевает розовый халатик. У этого на кармане вышито «Мелоди». Сейчас нет смысла носить этикетки, их все равно некому читать, так что она пользуется и чужими халатами: «Анита», «Кинтана», «Рен», «Кармела», «Симфония». Эти девочки были так жизнерадостны, так полны надежд. Кроме Рен: та всегда была печальна. Но она ушла раньше.
Потом, когда пришла беда, ушли все. По домам, к семьям, веря, что любовь их спасет.
— Идите, я тут все запру, — сказала им Тоби.
И заперла. Но сама осталась внутри.
Тоби расчесывает длинные темные волосы, скручивает в мокрый пучок. Правда надо подстричься. От густых волос слишком жарко. К тому же от них пахнет овчиной.
Тоби сушит волосы, и до нее доносится странный звук. Она осторожно подходит к ограждению крыши. У бассейна роют землю три огромные свиньи — две свиноматки и хряк. Пухлые розовато-серые бока сияют в утренних лучах; свиньи блестят, как борцы. Они какие-то ненормально крупные, словно раздутые. Тоби и раньше видела таких свиней на лужайках, но они еще ни разу не подходили близко. Должно быть, сбежали с какой-нибудь экспериментальной фермы.
Они собрались в кучку у мелкого конца бассейна, смотрят на него, словно думают о чем-то, подергивая пятачками. Может, нюхают дохлого скунота, плавающего на поверхности мутной воды. Неужели попробуют достать? Свиньи тихо перехрюкиваются между собой, потом отходят подальше: должно быть, скунот слишком разложился, несъедобен даже для них. Они замирают, нюхают воздух в последний раз, потом трусцой направляются за угол здания.
Тоби переходит на другое место, чтобы их видеть. Они нашли забор, которым обнесен огород. Заглядывают внутрь. Потом одна свинья начинает копать. Они прокопают под сеткой.
— Пошли вон! — кричит Тоби.
Они бросают один взгляд наверх и тут же забывают про нее.
Она несется вниз по лестнице — как можно быстрее, но так, чтобы не поскользнуться. Идиотка! Ружье надо держать все время при себе. Она хватает карабин, лежащий у кровати, и несется обратно на крышу. Она видит одну свинью в прицел — это самец, он стоит боком, попасть легко, — но тут же начинает колебаться. Они — Божьи твари. Никогда не убивай без причины, говорил Адам Первый.
— Я вас предупреждаю! — кричит она.
Удивительно, но они, кажется, понимают. Должно быть, видели оружие раньше — пистолет-распылитель, парализатор. Они с испуганным визгом обращаются в бегство. Они уже покрыли четверть расстояния до леса, и тут Тоби соображает, что они вернутся. Придут ночью, подкопают за пару минут и сожрут весь огород, и конец всем ее долговременным снабженческим планам. Придется их застрелить. Это самозащита. Тоби жмет на спусковой крючок, промахивается, стреляет снова. Хряк падает. Свиноматки бегут дальше. Только у края леса оборачиваются. Потом исчезают меж деревьев.
У Тоби дрожат руки. Ты погасила чужую жизнь, говорит она себе. Ты действовала необдуманно, в гневе. Ты должна испытывать вину. Но все же ей хочется выйти с кухонным ножом и отрезать окорок. Когда Тоби пришла к вертоградарям, она дала обет не есть мяса, но сейчас ей является соблазнительный образ сэндвича с беконом. Тоби сопротивляется: животный белок — это на самый крайний случай, если другого выхода не будет. Она бормочет традиционную формулу вертоградарей, испрашивающую прощение, хотя и не чувствует себя виноватой. Во всяком случае, не особенно виноватой.
Ей нужно тренировать меткость. Стреляла в кабана, промахнулась, упустила свиноматок — это никуда не годится.
Что касается карабина, то в последние недели она несколько расслабилась. Тоби мысленно клянется, что теперь будет все время носить его с собой — даже когда идет на крышу мыться, даже в туалет. Даже в огород — особенно в огород. Свиньи — умные твари, они про нее не забудут и не простят. Нужно ли запирать дверь, выходя наружу? Что, если понадобится срочно укрыться в здании? Но если оставить дверь незапертой, вдруг кто-нибудь — человек или зверь — проскользнет в дом, пока Тоби работает в огороде, и устроит на нее засаду.
