Андрей Шляхов - Доктор Данилов в госпитале МВД
Бормотание стихло, но открыть дверь никто не подумал. Данилов вежливо постучал и сразу же услышал визгливое:
— Наташ, хватит ломиться, сейчас выйду!
— Это не Наташа, — негромко, чтобы не потревожить покой спящих пациентов, ответил Данилов.
— А кто? — спросил тот же голос.
— Владимир Александрович, — так же негромко ответил Данилов.
— Владимир Александрович? — удивленно переспросил густой бас. — Одну секундочку, Владимир Александрович, буквально одну секундочку…
Одна секундочка растянулась не меньше чем на полторы минуты, Данилов уже начал томиться ожиданием, когда, наконец, послышался звук поворачиваемого в замке ключа и дверь открылась. Пахнуло спертым воздухом, табаком и приторными женскими духами из тех, про которые говорят: «дешево, но въедливо».
— Это не Владимир Александрович, — протянула женщина, открывшая дверь.
Колпак на растрепанных волосах, надетая наизнанку рубашка хирургической пижамы и томная поволока во взгляде явственно свидетельствовали о том, что женщина довольно весело и приятно провела если не всю ночь, то, во всяком случае, лучшую ее часть. Даму можно было бы назвать миловидной, если бы не портил впечатления хрящеватый нос, хищно загибающийся книзу подобно орлиному клюву.
— Владимир Александрович, — ответил Данилов, угадывая в женщине дежурную медсестру. — Могу пропуск показать.
Пропуск ему выдали при оформлении. Предупредив, что за потерю или порчу полагается строгий выговор с занесением в личное дело. «Хорошо, хоть не расстрел», — подумал Данилов, пряча пропуск в карман куртки.
— А вы кто? — с вызовом спросила женщина, упирая в бок правую руку, а левой придерживая дверь.
— Конь в пальто! — ответил Данилов, которому надоело топтаться у порога. — Войти можно?
— Можно, — буркнула женщина и нехотя посторонилась ровно настолько, чтобы Данилов смог бы протиснуться мимо нее.
Именно так — не войти, а протиснуться. Мужчину Данилов слегка подвинул бы плечом, расширяя пространство, а тут пришлось протискиваться боком. Грудь у женщины, кстати говоря, была вполне себе ничего, упругой.
В ординаторской на разложенном и покрытом изрядно смятой простыней диване сидел мужчина лет сорока — сорока пяти. Наружность у мужчины была интеллигентной — тонкие черты лица, высокий лоб, плавно переходящий в начинающую лысину, очки в элегантной оправе, элегантная бородка в стиле девятнадцатого века — только вот взгляд из-под дымчатых стекол был недружелюбным, каким-то быдловатым и портил все впечатление.
Мужчина был одет в такую же зеленую пижаму, что и женщина. На спинке стула, придвинутого к письменному столу, лежали два белых халата. На другом стуле, что был ближе к дивану, стояла пластиковая пепельница, доверху набитая окурками.
К такому натюрморту полагалась еще как минимум одна пустая винная бутылка, но бутылки Данилов не углядел ни на столе, ни на полу, ни в корзине для мусора.
— Если вы насчет консультации, то ждите, пока придет Максимушкин, — сказал недружелюбный интеллигент, окидывая Данилова взглядом с головы до ног. — И вообще, что это за манеры — ломиться в запертую дверь? Вы из какого отделения?
— Из этого, — ответил Данилов, оглядывая ординаторскую в поисках третьего, свободного стула и так и не найдя его. — Я новый врач, Владимир Александрович Данилов.
Женщина взяла со стула один из халатов, тот, что поменьше, и молча вышла.
— Мира, промой Шашкину катетер! — крикнул ей вслед мужчина и встал с дивана. — Новый врач, значит?
«Долго до тебя доходит, однако», — подумал Данилов, которого начал раздражать оказанный ему прием.
— Ну, давайте знакомиться. Владимир Александрович, значит? А я, представьте себе, тоже Александрович, только не Владимир, а Ростислав. Кочерыжкин Ростислав Александрович.
Рукопожатие у Кочерыжкина оказалась оригинальным — вложил в руку Данилову три пальца, указательный, средний и безымянный, позволил пожать и убрал.
— Врач высшей категории, — со значением добавил Кочерыжкин. — Причем врач потомственный, в пятом поколении.
«Мудак и индюк, — классифицировал коллегу Данилов. — Нет, лучше так — мудаковатый индюк. Отряд приматы, вид гомо сапиенс, подвид индюк мудаковатый. Вот-вот, в самую точку!»
— Вы из каких Кочерыжкиных будете? — спросил он, старательно пряча усмешку. — Из тех, которые в родстве с князьями Белосельско-Белозерскими или из тех, что с Юсуповыми?
Нормальный человек, по мнению Данилова, должен был рассмеяться в ответ на подобный вопрос, дураку полагалось обидеться, но Ростислав Александрович не сделал ни первого, ни второго. Он вздохнул и с заметным сожалением ответил:
— Мы сами по себе Кочерыжкины, у нас род не дворянский, а купеческо-профессорский. Между прочим, прадед мой, Петр Ростиславович, стоял у истоков медицинского факультета в Нижегородском университете…
«„Стоял у истоков медицинского факультета“ — это круто, — оценил Данилов. — И сказано красиво. Одно дело „работать“ или „участвовать в создании“ и совсем другое „стоять у истоков“. Как там у Пушкина: „На берегу пустынных волн стоял он, дум великих полн, и вдаль глядел…“ Ну, волны не истоки, а все равно впечатляет».
— Я вижу, что вы уже познакомились! — в ординаторскую вошел начальник отделения. — Ростислав Александрович, я же предупреждал насчет курения в отделении! Дойдет до Станислава Марковича, так мне первому влетит, хоть я и некурящий! И откройте окно, а то у вас тут хоть топор вешай.
— Я же не могу во время дежурства выходить курить на лестницу, — проворчал Кочерыжкин, вытряхивая пепельницу в мусорную корзину. — Вот и курю в пределах отделения…
Над корзиной поднялось серое пепельное облачко.
— Пойдемте ко мне, — пригласил Роман Константинович. — Пора уже.
— Сейчас, только диван соберу, — ответил Кочерыжкин.
Под надсадный скрип дивана Данилов и начальник отделения вышли из ординаторской. На посту их ждали две сестры — «старая», уже знакомая Данилову, носатая Мира и большеглазая девочка-одуванчик, высокая тоненькая блондинка, пушистые кудри которой со всех сторон выбивались из-под высокого накрахмаленного колпака.
— Девочки, на пятиминутку! — скомандовал Роман Константинович. — Заодно познакомьтесь с новым доктором. Доктора зовут Владимир Александрович, а это Миранда (носатая изобразила на лице некое подобие улыбки и кивнула Данилову) и Наташа (одуванчик ограничился кивком, без улыбки).
Пятиминутку в первом реанимационном отделении проводили в «сестринской», комнате отдыха медсестер, расположенной прямо за постом. Сестринская была побольше ординаторской и попросторнее — вместо громоздкого дивана здесь стояла «малогабаритная» медицинская кушетка, самая обычная, так называемая «смотровая». Да и стол размерами не дотягивал до «врачебного», причем был он не письменным, а простецким, из серии «четыре ножки — три перекладины».
