Эрик Сигал - История любви
– Да, господин Дженкс, вы же знаете, как они привыкли играть!
Я огляделся по сторонам – где же Дженни? Неужели пошла домой: в такой холод и одна?!
– Дженни!
Я на несколько шагов отошел от сборища болельщиков и отчаянно вертел головой в поисках девушки. И вдруг кто-то выскочил из кустов. Дженни! Она целиком закутала лицо шарфом, оставив только просвет для глаз.
– Слушай, Преппи, здесь чертовски холодно!
– Дженни! – Я был так рад ее видеть.
Настолько, что даже слегка чмокнул в лоб, не вполне понимая, что делаю.
– Я что, разрешила?
– Что разрешила?
– Я тебе разрешила себя целовать?
– Прости, я… увлекся…
– Зато я – нет!
Почти все разошлись. Мы остались одни. В темноте, на холоде, в такой поздний час. И тут я поцеловал ее снова. На этот раз уже не в лоб и уж точно не слегка – поцелуй длился восхитительно долго. Когда я отстранился, Дженни все еще держала меня за рукав.
– Что-то мне все это не нравится, – задумчиво произнесла она.
– Что не нравится?
– То, что мне это нравится!
Хотя у меня была машина, мы пошли пешком – Дженни хотела прогуляться. Всю дорогу она держала меня не за руку, а за рукав. Да, именно за рукав. Почему – я и сам не знаю. Но на пороге Бриггс Холла от поцелуев и церемонных пожеланий спокойной ночи я воздержался.
– Слушай, Джен, я, может быть, не буду звонить пару месяцев.
Она на секунду задумалась. Вернее, на несколько секунд. А потом вдруг спросила:
– С чего бы это?
– А может, позвоню сразу же, как только доберусь до телефона! – выпалил я и зашагал прочь.
До меня донесся ее злобный шепот: «Подонок!» Тогда я обернулся и крикнул с расстояния в пару метров:
– Вот видишь, Дженни, раз ты так любишь унижать других, теперь почувствуй себя на их месте!
Я бы все отдал, чтобы посмотреть на выражение ее лица в ту секунду, но оборачиваться не стал – из стратегических соображений.
Когда я вошел в свою комнату, Рэй Стрэттон, мой сосед, резался в покер с двумя парнями из футбольной команды.
– Хай, кабаны!
Ответом мне было одобрительное хрюканье.
– Как успехи, Олли? – спросил Рэй.
– Две шайбы: одна – с моей подачи, вторую забил сам!
– В ворота Кавильери?
– Не твое дело! – отрезал я.
– Кавильери – это еще кто? – встрепенулся один из громил-футболистов.
– Дженни Кавильери, – ответил ему Рэй. – Зануда-музыкантша.
– Знаем такую! – сообщил второй амбал. – Она ж фригидная!
Не обращая внимания на идиотские сентенции этих озабоченных грубиянов, я схватил телефон и понес его в свою комнату.
Стрэттон тем временем продолжал:
– Она на пианино играет в «Обществе друзей Иоганна Себастьяна Баха».
– Интересно, а с Олли она во что играет?
– Наверное, в недотрогу!
Снова хмыканье, хрюканье и гогот. Праздник в зверинце!
– Джентльмены, – толкнул я дверь в комнату. – А не пойти бы вам?!.
Дверь захлопнулась, приглушив очередной взрыв нечеловеческого веселья. Я лег на кровать, скинув ботинки, и набрал номер Дженни.
Разговаривали мы шепотом.
– Джен?..
– Чего тебе?
– Джен, что бы ты сказала, если бы я…
Я колебался. Она не вешала трубку.
– По-моему, я в тебя втюрился!
Повисла пауза, после чего она совсем тихим голосом произнесла:
– Я бы ответила, что ты… Говнюк!
А потом повесила трубку.
Если честно, я не был ни расстроен, ни удивлен.
3
Во время матча с Корнеллом я получил травму.
Сам виноват! Думать надо было, когда назвал их центрального нападающего «чертовым канадцем». И ведь забыл же, что четыре члена их команды – канадцы. Разумеется, все четверо оказались не только здоровенными амбалами с отменным слухом, но и ярыми патриотами… Мало того, что меня хорошенько отделали, мне еще и влепили увесистую пощечину в виде удаления с поля! Надо было слышать, как ликовали болельщики команды Корнелла, когда мой приговор огласили по громкой связи! Впрочем, им было легко перекричать фанатов Гарварда, лишь немногие из которых изъявили желание присутствовать на матче. Еще бы – для этого им бы пришлось переться в Итаку, штат Нью-Йорк, чего большинство из них не сделало бы даже ради матча за звание чемпиона Лиги Плюща. Целых пять минут мне предстояло провести на штрафной скамье… Подъезжая к ней, я заметил, что наш тренер рвет на себе волосы.
В мгновение ока ко мне подскочил Джеки Фэлт. И только в эту секунду я, наконец, понял, что вся правая сторона моего лица превратилась в кровавое месиво.
– Господи! – приговаривал тренер, пытаясь остановить кровотечение. – Господи Иисусе! Олли!
Я спокойно сидел и молчал, тупо уставившись вперед и стараясь не смотреть в сторону катка. Меж тем сбывались мои худшие опасения: шайба влетела в наши ворота. Фанаты Корнелла визжали, свистели и улюлюкали. Теперь, когда счет сравнялся, корнелльцы могли претендовать на победу, а значит, и на звание команды-чемпиона. Дьявольщина! А я ведь еще не отсидел даже половину штрафного времени.
Расположившиеся на трибуне напротив немногочисленные гарвардские болельщики хранили скорбное молчание. К этому моменту все уже забыли обо мне, и лишь один зритель взглядом следил за штрафной скамьей. Да, и он был здесь. «Если конференция закончится вовремя, я постараюсь успеть на ваш матч»… Среди немногочисленных фанатов Гарварда с совершенно непроницаемым выражением лица гордо восседал Оливер Барретт Третий. Все вокруг выражали свою поддержку, но только не он.
Мистер Каменное Лицо – так я называл его про себя – с абсолютно бесстрастным видом взирал, как последние капли крови на лице его единственного сына исчезают под пластырем. Интересно, какое порицание он произнес про себя на этот раз? Думаю, что-нибудь вроде: «Ай-ай-ай!»
… – Сынок, если ты так уж любишь драться, почему бы тебе не выбрать в качестве увлечения бокс?
– Папа, у Академии Филлипса нет сборной по боксу…
… – Думаю, приезжать на ваши матчи мне не обязательно.
– Ну не ради тебя же мне в них участвовать, отец!
– Не нравится мне твой тон, сынок…
Никто никогда не мог сказать, что творилось в голове у Барретта-старшего. Он всегда был сама невозмутимость, этакая ходячая гора Рашмор[8]. В общем, мистер Каменное Лицо – его идеальная характеристика.
Сейчас этот человек, скорее всего, предавался самолюбованию – смотрите, я – один из тех немногих, кто болеет за сборную Гарварда, кто приехал на игру. Я, Оливер Барретт Третий, деловой человек, несмотря на то, что у меня несколько собственных банков и куча дел, приехал аж в Корнелл – и все ради какого-то несчастного матча по хоккею! Трогательный спектакль. (Только для кого?..)
С трибун снова раздались крики – на сей раз гораздо более оглушительные: команда Корнелла забила очередной гол. А у меня оставались еще две долгих штрафных минуты! Разъяренный Дэйви Джонстон с покрасневшим от гнева лицом пронесся по льду мимо меня, даже толком не взглянув. Погодите, он что, плачет? То есть, конечно, на кону стоял чемпионский титул, но плакать из-за этого? Хотя понятно, откуда эти слезы: Дэйви ведь был, в некотором роде, легендарным игроком – семь лет в хоккее и ни одного поражения, ни в старших классах, ни в колледже. Он был на последнем курсе. И это была наша последняя большая игра…
